В "Романе" Шелдона нашел отражение другой скандал, связанный с Линой Кавальери. В 1908 году она вышла замуж за американского миллионера Роберта Чанлера, принадлежавшего к известному своим богатством нью-йоркскому семейству Астор. Брак оказался недолгим — уже через неделю молодожены расстались. Позже был оформлен развод. Причина не оглашалась, но все сплетники сходились на том, что к разрыву привело бурное прошлое Лины. По настоянию Чанлера нью-йоркская Метрополитен-опера разорвала контракт с Кавальери.
Но вернемся к нашей героине. Несмотря на то, что Фаина ужасно волновалась, но пробы прошли замечательно. Вульф сказала, что Фаина способная, и пригласила ее в труппу Ермолова-Бороздина. Владимир Ермолов-Бороздин очень уважал Павлу Вульф, приму своей труппы и дорожил ее мнением. Многие решения они принимали сообща.
Кроме того, Вульф пообещала Фаине, что станет с ней заниматься. Фаина была счастлива и думала только об одном — как бы не подвести свою обожаемую Павлу Леонтьевну. Заниматься пришлось многим. За время своей кочевой жизни Фаина набралась не только опыта, но и штампов. Так, например, она не умела смеяться естественно, делала это чересчур громко. Так было принято в большинстве трупп, через которые она прошла. Громкий смех считался выразительным, но на самом деле он был неестественным. Так же, как и громкое рыдание. Вдобавок у Фаины была не очень грамотная и бедноватая речь. Она долго училась ("впитывала", по ее собственному выражению) орфоэпии у Павлы Вульф, речь которой была классически безукоризненной[18]. Фаина сильно волновалась и очень смущалась, поэтому Павла Леонтьевна придумала оригинальный метод работы с ней. Дав Фаине задание и советы, она оставляла ее репетировать в одиночестве перед зеркалом, а после оценивала результат. Вульф писала в своих воспоминаниях, что, работая над ролью Каваллини с Раневской, она почувствовала, каким огромным дарованием наделена молодая актриса.
Фаина старалась изо всех сил. Павла Леонтьевна была довольна своей ученицей. Работа над ролью сблизила наставницу и ученицу настолько, что Вульф предложила Фаине поселиться у нее. Фаина с радостью приняла это предложение. Оторванная от семьи, она чувствовала себя очень одинокой. Да и дома, в Таганроге, если уж говорить начистоту, ее не особо баловали любовью и вниманием. А Павла Леонтьевна отнеслась к Фаине с огромным участием, с большой человеческой теплотой, стала для нее и наставницей, и другом… Нет, даже не другом, а самой близкой родственницей, ведь настоящее родство это то, которое определяется единством духа, а не кровью. Тридцать лет, с 1918 по 1948 год, Раневская и Вульф жили одной семьей и разъехались, можно сказать, вынужденно. Павла Леонтьевна получила квартиру на Хорошевском шоссе, в то время — на краю города, и Раневской, допоздна игравшей в театре, было сложно (да и опасно, потому что с послевоенным бандитизмом еще не было покончено) добираться в ночное время так — далеко. Но из-за разъезда тесная связь между ними не разорвалась, хотя нередко подобное случается. Недаром в народе говорят: "С глаз долой — из сердца вон". Не всегда так бывает, не всегда.
Если человеку долго не везет, то потом повезет очень сильно. Фаина пришла к Вульф за советом, а получила наставницу, друга, семью и место в хорошей труппе. Владимир Ермолов-Бороздин сам был неплохим актером, одно время игравшим на сцене Малого театра, и труппу подбирал под стать себе и своей приме Павле Вульф. Летние гастроли в Крыму 1918 года можно было считать гастролями столичными, потому что там собралось много жителей обеих столиц, бежавших от большевиков. Публика была взыскательной, поэтому Ермолов-Бороздин подходил к гастролям очень серьезно. В его труппу входили такие актеры, как уже упоминавшаяся выше Софья Милич, Раиса Карелина-Раич, чей талант наиболее ярко проявился в комедийных ролях, Иван Скуратов, Сергей Днепров, исполнительница трагических ролей Нина (Антонина) Кварталова, славившаяся глубочайшей проработкой образов… Фаине было у кого учиться. Режиссером у Ермолова-Бороздина был Павел Анатольевич Рудин, человек, безумно влюбленный в театр. Рудин жил театром и жил в театре. Он буквально проводил в нем и дни, и ночи — репетировал, участвовал в разработке декораций, устраивал небольшие, но очень интересные лекции по театральному делу, занимался с актерами индивидуально, сам пробовал писать пьесы. Рудин был строг, он поддерживал дисциплину на должном уровне, но, в то же время, отличался чуткостью и деликатностью. Его любили, и его слово значило в труппе больше, чем слово Ермолова-Бороздина. Между режиссером и антрепренером периодически возникали конфликты, когда Ермолов-Бороздин, на правах антрепренера и актера с большим опытом, порывался давать Рудину советы по режиссуре. Но конфликты эти быстро затухали, потому что у обоих хватало ума и такта для того, чтобы сохранять в труппе спокойную, доброжелательную атмосферу, которая является залогом продуктивной работы и творческих достижений. Последнее слово в спорах неизменно оставалось за Рудиным. Он тщательно продумывал каждое свое указание, и у него всегда находились веские аргументы в подтверждение своей правоты. Список достоинств Рудина завершали эрудиция и приверженность классическому репертуару. Фаине Раневской повезло с таким режиссером, как Рудин. Не только потому, что это был настоящий профессионал, но и потому, что он проявил понимание к тому, что Фаина готовилась к своим ролям не только под его руководством. Рудин и Вульф составляли гармоничный тандем. Они дополняли друг друга. Оценив не только талант, но и добросовестную старательность Фаины, Рудин проникся к ней уважением и ставил ее в пример. "Если бы все были бы такими, как Раневская, то нам не был бы нужен суфлер", — говорил он на репетициях. Павел Анатольевич нисколько не преувеличивал. Раневской на самом деле никогда не требовались подсказки суфлеров. Она знала свою роль назубок, она целиком вживалась в образ… О каком суфлере могла идти речь? К сожалению, далеко не все актеры отличались подобной добросовестностью. Некоторые даже бравировали тем, что не учат ролей и играют "от суфлера". Рудин от таких халтурщиков старался избавляться.
Фаина дебютировала в роли Маргариты Каваллини в Евпатории, с которой начались крымские гастроли труппы (тогда никто не догадывался о том, что трехмесячные гастроли растянутся на несколько лет). Фаина сильно волновалась. Будучи человеком ответственным, она не столько боялась опозориться сама, сколько подвести свою наставницу. Но все прошло хорошо. Публика приняла "Роман" восторженно, Фаине аплодировали, Павла Леонтьевна и Ермолов-Бороздин похвалили ее, в одной из газетных рецензий упомянули актрису Раневскую… Разумеется, какую-то часть восторгов публики можно было списать на легкость и модность пьесы. Легкие пьесы в то непростое время предпочитали серьезным. Но большая доля похвал, вне всякого сомнения, была заслуженной. Это был хоть и маленький, но триумф. Актриса Раневская поднялась на следующую ступеньку. Главное дело было даже не в триумфе, а в том, что Павла Леонтьевна научила ее по-новому работать над ролью, более вдумчиво, более серьезно. Фаина начала вести нечто вроде конспектов, в которые записывала все мысли о роли. Порой ради одной роли приходилось исписывать целую тетрадь. Но такая система (а это была именно система — организованная проработка роли) давала свои плоды. Роли у Фаины Раневской были проработаны безукоризненно. А проработка роли, образно говоря, является фундаментом для образа. Или — пьедесталом, это уж смотря какая роль.
Роль Маргариты была типичной ролью амплуа grande coquette. Павла Леонтьевна считала, что Фаина не сможет полностью раскрыть своего дарования в подобных ролях, что она достойна большего, несмотря на свою молодость и не очень большой опыт. Дав Фаине время на то, чтобы привыкнуть к Маргарите и освоиться в труппе, Вульф начала готовить ее к роли Шарлотты Ивановны в "Вишневом саде".
Глава девятаяВ НАШЕМ "ВИШНЕВОМ САДЕ" СРАЗУ ДВЕ РАНЕВСКИХ
"Жизнь загримирована
фактическими бреднями,
А впрочем, она и без грима
вылитый фавн.
Видали Вы, как фонарь
на столбе повесился медленно,
Обернутый
в электрический саван?.."
Бытует мнение, что молодой девушке несложно сыграть женщину в возрасте — грим поможет, грим и творит чудеса. Обратный случай сложнее, потому что с помощью накладок можно придать изящной фигуре возрастную полноту, но как сделать полную фигуру изящной? И морщины легче нарисовать на лице, чем скрыть. Все это так. Но богатый опыт вместе с профессионализмом позволяют актрисам в возрасте с успехом играть Джульетт и Офелий. А вот каково, не имея определенного жизненного опыта, играть человека, этим опытом обладающего? Те, кто считает, что образы создаются при помощи грима, хорошими актерами не становятся.
Шарлотта Ивановна — гувернантка Раневских. Гувернантка без детей, то есть, по сути дела, приживалка. Ее биография проста и умещается в несколько строчек: "У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне все кажется, что я молоденькая. Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления, очень хорошие. А я прыгала salto mortale и разные штучки. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки. А откуда я и кто я — не знаю… Кто мои родители, может, они не венчались… не знаю". Вот, пожалуй, и все. Короче говоря, это не Катерина, не Лариса и даже не Офелия. Некоторые критики из числа тех, кто копает неглубоко, но резво, считали образ Шарлотты Ивановны лишним, ненужным и даже "вредным". "Своим неуместным комизмом Шарлотта Ивановна принижает трагедию Раневской до фарса", — писал один из таких критиков. Но мы-то знаем, что у Чехова ничего лишнего в пьесах и других произведениях быть не могло. На это намекал и сам автор, написав в письме к литератору Александру Лазареву-Грузинскому: "Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него". Другой литературовед, Зиновий Паперный, написал спустя почти восемьдесят лет после премьеры "Вишневого сада", когда пьеса прошла самое суровое и самое честное из испытаний — испытание временем: "Особое значение получили у Чехова второстепенные персонажи… Те, кто на первый взгляд где-то на периферии сюжета, обретают обобщенносимволическое значение. Тень "недотепства" падает на многих персонажей "Вишневого сада" и тем самым незаметно, почти неуловимо, связывает все происходящее"