Фаина сыграла жену Дегаева, ограниченную мещанку, одержимую маниакальной страстью к чистоте. "Зачем ты пачкаешь новую пепельницу! — возмущается жена Дегаева, когда ее муж гасит окурок в пепельнице. — Такая блестящая…". Когда Дегаев в приступе истерики бросает пепельницу в назойливую супругу, но промахивается, та поднимает ее с пола, внимательно рассматривает и морщится: "Согнул. Прямо-таки исковеркал… Интеллигент!" Фаина сыграла Дегаеву замечательно, но эта фраза получилась у нее бесподобной. Изольдов даже просил фаину не быть столь выразительной в этой сцене. Сцена все-таки драматичная, хоть и провокатор страдает, а Фаина превращала ее в комическую.
Павла Леонтьевна исполнила роль народоволки Ошаниной. Была занята в спектакле и Софья Милич, с которой Раневская и Вульф подружились в Крыму. В общем, у Изольдова подобралась хорошая компания.
Дунька, которую Фаина сыграла в "Любови Яровой", среди героев пьесы находится на особом положении. Она единственная "шагнула в народ", иначе говоря, стала нарицательным персонажем. Известное выражение "Пустите Дуньку в Европу!" взято из пьесы Тренева.
Красные наступают. Белые в панике бегут. У автомобиля спор.
"Закатов. Возлюбленная Евдокия! Напрасно вы сели — машина занята.
Дунька. Черта собачьего!
Закатов. Возлюбленная, вы лучше с молитвой, но освободите по трем основаниям: во-первых…
Дунька. Бросьте, батюшка, ваши марахветы! Чтоб я да высела!
Матушка. Прочь! Не с твоим задом в духовный автомобиль моститься!
Горностаев (быстро бежит к спорящим). Пустите, пустите Дуньку в Европу!"
Дунька невероятно колоритна. Фаина очень любила эту роль. Константин Тренев не смог увидеть, как "Любовь Яровую" поставили в Смоленске, но до него доходили восхищенные отзывы. "Перед отъездом в Москву я встретился с арт. Кручининой, которая в восторге от ряда исполнителей в Смоленске, и прежде всего от Яровой и Дуньки"[40], — писал Тренев Павле Леонтьевне.
После смоленского сезона Раневская и Вульф встретились с Треневым в Москве. Фаина показала некоторые отрывки из роли, которые она, по сформировавшейся уже привычке, дополнила своими словами. Она боялась, что Тренев станет ругать ее за "отсебятину" (далеко не каждому автору нравятся чужие правки), но тот сказал, что Фаина играет чудесно, и пообещал внести ее дополнения в текст пьесы.
Выразительное своеобразие Дунькиной речи можно оценить по этому отрывку: "Мне две комнаты нужно иметь, потому что я тоже с хорошими товарищами знакомство веду, а она мне одну будуварную отдала, да и из той пружиновую сидушку утащила. Пущай зараз гостильную отдаст! У меня гостей вдесятеро больше бывает. Комиссар Вихорь завтра на кохвей придет. На что он сядет? На что?"
Другой колоритной ролью Фаины в Смоленске (правда, поменьше объемом) стала роль Марго, девушки легкого поведения, в комедии Алексея Толстого "Чудеса в решете". "Я сознаю: эта жизнь — дно, самый мрак, тиски… — жалуется Марго. — Я сколько раз собиралась вырваться. Некуда. Родственники мои живут на Охте. Ну, что же, что родные, — поживешь у них день, поживешь другой, и они начинают стонать. Семен один раз рассердился и оставил мне на голове половину волос. Это разве не тиски жизни? Я ушла. Поступила на поденную работу — землю трясти в Кронверкском парке. И что же, — я скоро устаю, и я скучаю, у меня ноги тонкие, определенно дрожат от физической работы". При упоминании о ногах Фаина поднимала юбку и выставляла напоказ свои далеко не тонкие ноги, которые она для пущей толщины обертывала шарфами. Контраст между словом и реальностью поражал наповал. Зрители смеялись.
Эта находка Фаины имела неожиданные последствия.
В Смоленске было хорошо все, кроме самого здания, в котором приходилось играть. С момента своего основания театр находился в здании бывшего кинотеатра "Художественный". Зал был относительно большим для Смоленска — на шестьсот мест, но сцена была неудобной и неприспособленной толком под театральные нужды, гримерные тесными, акустика плохой. И, вдобавок ко всему, зимой в театре было холодно, потому что отопление было устроено с какими-то неустранимыми погрешностями. Сколько ни топи — тепло в трубу уходит, а не в зал. Новое здание Смоленский драматический театр получил лишь в 1939 году, после двадцати лет таких вот "мучений". В те годы смоленский театр с января по апрель выступал в Гомеле, где не было своего театра. В Гомеле сцена была еще более неудобной, чем в Смоленске, но зато здесь было тепло.
Корреспондент газеты "Рабочий путь", которому поручили написать заметку о спектакле "Чудеса в решете", видимо, страдал отсутствием чувства юмора, потому что воспринял гротескно толстые ноги Марго не как актерскую задумку, а как суровую правду жизни. "В театре ужасный холод, — было написано в заметке. — На сцене гуляют сквозняки. Чтобы не замерзнуть, актеры вынуждены закутываться в тряпки. Когда актрисы поют, у них зуб на зуб не попадает…".
— Пути искусства неисповедимы, — сказал по этому поводу Изольдов.
"Когда актрисы поют" тоже касалось Фаины. Специально для Марго она сочинила романс под названием "Разорватое сердце" и пела его на музыку "Меня ты вовсе не любила" дрожащим голосом. Дрожь в голосе по ее задумке подчеркивала манерность Марго, а корреспондент принял ее за следствие холода. Поистине, театральных рецензентов надо проверять на "профпригодность", прежде чем давать им задания.
Случались и неудачи. Не лично у Фаины, а у труппы в целом. Постановку пьесы Александра Файко "Человек с портфелем" раскритиковали за идеализацию образа главного героя профессора — лингвиста Гранатова, приспособленца и карьериста, ради своей выгоды не останавливающегося даже перед убийством. Больше всего, конечно же, был "виноват" сам автор, который вывел в пьесе сильный характер, а не схематически-карикатурный образ врага. Гранатов, использующий науку для того, чтобы максимально комфортно устроить свою жизнь, умен и хитер. Он умеет добиваться своего и производить нужное впечатление, умеет притворяться. Гранатов демагог. Гранатов — мелодраматический злодей, который шагает к своей цели по трупам. Трупов на его совести целых три! Гранатов убивает Лихомского, который может разоблачить его темное прошлое. Гранатов доводит до самоубийства Ксению, женщину, которая его любила, и профессора Андросова, которого он предал и оклеветал. Гранатов — идейный враг. Он насмехается над святая святых, над коммунистической идеей. "Идеи коммунизма? О, ты будешь играть этими побрякушками…" — говорит он, поучая юного Гогу, мальчика, выросшего в эмиграции.
Но, как уже было сказано, Гранатов умеет притворяться. Для окружающих он превосходный, знающий, инициативный научный работник. Таким он и предстал перед зрителями. Никакой "идеализации", простое следование тексту и идее пьесы.
Какой смысл показывать разоблачение того, кто в этом не нуждается, того, в ком с первого взгляда угадывается враг. Представляйся Гранатов людям в истинном свете, он бы не смог достичь всего того, чего он достиг. Давно бы арестовали.
Из добротной пьесы хороший режиссер и сильная труппа сделали яркий спектакль. Фаина играла Зину Башкирову, советующую Гранатову "не оглядываясь, идти вперед и смело расчищать перед собой дорогу". Зина не понимала, какой зловещий смысл вкладывает Гранатов в эти слова, и не видела его истинного лица до тех пор, пока не подслушала его откровения перед Гогой. Роль Гранатова исполнил замечательный актер Борис Борисов. Ему и Изольдову в первую очередь и досталось за идеализацию контрреволюционера Гранатова. Постановка, в которую было вложено много труда, шла на сцене недолго. Изольдову предлагали заменить Борисова, который был немного староват для этой роли (ему в то время шел пятьдесят шестой год) и создал симпатичный на первый взгляд, "уютный" образ врага, но Изольдов отказался. Замена не решила бы дела, потому что если уж критики начали нападать, то не остановятся, к тому же замена главного героя, если относиться к ней не спустя рукава, а как следует, равнозначна новой постановке — с новым актером все придется пройти заново.
Сезоны в Смоленске оказались весьма выгодными с материальной точки зрения. Управление зрелищными предприятиями, желая во имя спасения театра привлечь и удержать в нем хороших актеров, установило повышенные оклады и премии.
Постановки были качественными и привлекали зрителей. К тому же театр работал на два города — Смоленск и Гомель, что увеличивало сборы, спектакли не успевали приесться, наскучить. При Изольдове аншлаги стали привычными. По выходным в придачу к вечерним давали дневные спектакли. Летом гастролировали в Мариуполе, где не имелось своей постоянной труппы. Неизбалованная зрелищами мариупольская публика ходила на все спектакли по нескольку раз. Изольдов был на дружеской ноге со всеми, от кого зависел коммерческий успех гастролей, начиная с билетеров и заканчивая начальством. Уставали, конечно, потому что играли без отдыха, с выездами в санатории и пансионаты, но зато зарабатывали за летний сезон почти столько же, сколько и за зимний. Купание в море помогало снять усталость. Фаина с Павлой Леонтьевной любили ходить на пляж вечером, после спектакля, когда там никого не было. Ночная прохлада и безлюдье делало купание особенно приятным. Днем было сложнее. Со второго дня их уже начали узнавать на улице в лицо. Некоторые ограничивались довольно-таки бесцеремонным разглядыванием артисток, но находились и такие, кто желал познакомиться, угостить и т. п. Фаина злилась, а Павла Леонтьевна брала ее под руку и говорила своим мягким голосом: "Простите, но мы сейчас как раз репетируем, это у нас такая особенная репетиция на ходу по системе Карабановского". Нахалы отставали. "Кто такой Карабановский?" — интересовалась Фаина. "Не знаю, — смеялась Павла Леонтьевна, — но звучит хорошо, почти как "система Станиславского"".
От Мариуполя до Таганрога было рукой подать — сто километров с небольшим гаком. Время от времени Фаину охватывало желание поехать в родной город, увидеть дом, в котором она выросла, походить по улицам, но она всякий раз сдерживалась, понимая, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Даже не столько потому, что в ней там кто-то сможет узнать дочь "того самого" Фельдмана, сколько из-за душевного расстройства. Что даст ей эта поездка? Одни слезы. В