.
Еще не установлено, где именно находился этот Александрополь – поселение вскоре исчезло из исторических записей. Существует несколько предположений, где город мог располагаться. Участок неподалеку от курортного города Сандански, пожалуй, подходит лучше всего. Высокий холм у соседней деревни Ласкарево похож на холмы, на которых македоняне основывали свои города, например Филиппы и Гераклея Синтика (недавно найденные возле Петрича)[459]. Ранее некоторые ученые считали, что, переименовав город, Александр тем самым демонстрировал протест против отца, но эта идея была убедительно опровергнута[460]. Гораздо более вероятно, что он следовал примеру Филиппа, причем скорее с его разрешения, чем по собственной инициативе, при этом проявляя понимание и уважение к его новой внешней политике.
Во Фракии Филипп впервые применил многогранный подход к консолидации недавно завоеванных территорий. Племена, которые можно было расположить к себе выгодами от союза с македонянами, были включены в общую структуру государства; другие, особенно те, что обитали в отдаленных горах, оставались в стороне и сохраняли автономию[461]. Филипп сосредоточился на покорении поселений во внутренних районах Фракии. Те, что сопротивлялись, были завоеваны, а их земли заселены смешанными общинами македонских и греческих граждан и воинов. Вероятно, среди них были такие города, как Пауталия (Кюстендил), Филиппополь (Пловдив), Берое (Стара-Загора) и Кабиле, которые впоследствии стали оковами Фракии. Армия смогла укрепить их за считаные недели, но такую деятельность трудно проследить по данным археологии, свидетельства IV века до н. э. обычно погребены глубоко, под множеством более поздних культурных слоев[462]. Однако в Кабиле археологи обнаружили каменные башни и фрагменты окружающих стен, которые защищали акрополь и были, предположительно, связаны с ранними фазами македонского господства в регионе[463]. Они перекрывают области с находками, свидетельствующими о более ранней религиозной деятельности фракийцев, что может быть совпадением. Расположенные на возвышенностях святилища позволяли следить за порядком на завоеванных землях и могли служить символическим воплощением новой власти. Аналогичный процесс вполне мог происходить и в Александрополе.
Предположительно, македонская башня в Кабиле. Фотография автора
Новые поселенцы либо заменили высшие слои фракийского общества, либо сформировали ядро для новой системы управления. Феопомп предполагает, что эти люди не отличались высокими нравственными качествами, поэтому один из фракийских городов Филиппа был известен как «Дегенератвиль»: там царь собрал «обвиненных в вырождении… подхалимов, лжесвидетелей, профессиональных жалобщиков и других выродков в количестве двух тысяч человек»[464]. Фракийские поселения Филиппа, по-видимому, имели в древности репутацию «Города грехов». Несмотря на возможности, которые переселение открывало для новых жителей, необходимость покинуть родину, очевидно, вызывала некоторое недовольство. Юстин описывает чувства тех, кто был вынужден оставить свои дома во время переселений, предпринятых Филиппом в 340-х годах: «Переселенцы с тоской смотрели то на могилы предков, то на древних божеств своего рода, то на дома, в которых они родились и произвели на свет детей, и оплакивали то свою судьбу, из-за которой дожили до этого дня, то судьбу своих детей, не родившихся позже»[465].
Новые семьи и военные гарнизоны были вынуждены максимально использовать свое новое положение. Некоторые поселения получили названия в честь покинутых городов: Эматия или Берое. Люди принесли с собой богов, обычаи и вкус к эллинской культуре, домашние традиции и, таким образом, стали проводниками эллинизма в новых и чужих им землях, и этот процесс продолжался при Александре по мере продвижения на восток. Поселения составляли главный аспект раннего империализма Македонии, но они были лишь частью великого замысла Филиппа. Чтобы укрепить свою власть в регионе, он построил форты и сторожевые посты для защиты главных горных перевалов и драгоценной прибрежной дороги, обеспечив инвестиции в развитие некоторых греческих городов. Например, Абдера была основана на новом месте во время его правления, что обеспечило ей процветание[466]. Целая сеть городов, оборонительных сооружений, контрольных пунктов и система союзов помогали консолидировать с трудом завоеванные Филиппом земли. Позже на население была наложена десятина, важный источник нового дохода для царской казны[467]. При Александре появилась должность наместника Фракии – назначенец управлял регионом, взимал налоги и набирал войска, – но этот пост, скорее всего, восходил к временам Филиппа[468]. Фракийцы были включены в растущую македонскую армию, в составе кавалерии и легкой пехоты. Из археологических источников становится ясно, что вторжение Александра в Азию произошло, когда уже окончательно сформировалась опробованная на практике македонская модель экспансии.
Быстрые действия Александра во Фракии успешно укрепили тыл Македонии, пока Филипп продолжал кампанию вокруг Пропонтиды (Мраморного моря). Он перебрался в этот район ранее, в 340 году до н. э. Афинские клерухи, или поселенцы в Херсонесе, беспокоили его союзника Кардию и совершали набеги на территорию, контролируемую Македонией, что усиливало враждебность между царем и Афинами. Этот антагонизм вынудил Филиппа пройти со своим еще молодым флотом, вероятно перевозившим осадные орудия, вдоль херсонесского побережья[469]. С обеих сторон сквозило недоверие. Филократов мир висел на волоске.
Насколько нам известно, вскоре после этого Филипп направил афинянам открытое письмо, в котором сообщал о своем недовольстве положением дел[470]. В послании он жаловался на недавнее поведение афинян и заявлял: «Вы не должны удивляться длине письма, ибо у меня много обвинений, которые я нахожу важными, и есть необходимость изложить их все ясно и откровенно»[471]. Среди «обвинений» в нарушении условий договора о мире значились также похищение Никия, македонского посланника, не утихающий спор о владении эгейским островом Галоннес и недавние события в Херсонесе, где Амфилох, один из послов Филиппа, был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам. Ходили слухи об афинском посольстве в Персию, целью которого было спровоцировать ее на войну с Македонией. Но «венцом абсурда», по выражению Филиппа, стал отказ афинян начать новые переговоры о перспективах внесения поправок в мирный договор. Письмо Филиппа деловитое, дипломатичное, но за тщательно подобранными фразами чувствуется тень огромной силы. Послание заканчивается зловещим абзацем: «Таковы мои жалобы. Поскольку вы были агрессорами и, благодаря моей выдержке, продолжаете совершать нападки на мои интересы и причиняете мне весь вред, который в ваших силах, я буду защищаться, справедливость на моей стороне, и, призывая богов в свидетели, я доведу мой спор с вами до конца»[472].
Мирное соглашение 346 года до н. э. начало разваливаться вскоре после окончания Третьей Священной войны. Несколько лет спустя Филипп отправил в Афины посольство во главе со своим другом Пифоном из Византия, чтобы предложить изменения к договору с возможностью его распространения на другие греческие города-государства и построение Общего мира. Эсхин поддержал эту идею, но Демосфен и его сторонники опасались доверять словам царя, и посольство получило отказ[473].
Вскоре Филократа обвинили в получении взяток от Филиппа во время предыдущих посольств в Пеллу. Он сбежал до того, как дело было передано в суд, что многие восприняли как доказательство вины. Аналогичное обвинение в измене было выдвинуто против Эсхина, кампанию против которого возглавил Демосфен, но Эсхину удалось оправдаться, пусть и с малым перевесом в 30 голосов. Это была пиррова победа, резко ослабившая его политическое влияние, хотя он оставался сторонником мира до конца своей карьеры[474].
Таким образом, в конце 340-х годов до н. э. в Афинах возобладали антимакедонские настроения, что сделало Демосфена, теперь уже ведущего оратора города, повелителем общественного мнения[475]. Он дистанцировался от мирного договора вскоре после его заключения и рассматривал это соглашение как временный перерыв перед возобновлением военных действий[476]. И снова Пникс содрогнулся от пламенных тирад Демосфена против Филиппа, оратор обвинял своих сограждан в том, что они подобны людям, которые выпили слишком много сока мандрагоры, оцепенели и не желают действовать[477]. Филипп, утверждал он, уже находится в состоянии войны с Афинами. Демосфен привлек внимание народного собрания Афин к растущему числу случаев, по его мнению, демонстрирующих имперские амбиции Филиппа. Он упоминал вмешательство македонского царя в дела многих греческих городов-государств, включая Мегару, Мессению, Элиду и Эвбею. Македонское влияние, утверждал Демосфен, распространяется, как заразная болезнь, захватывая даже тех, кто считал, что находится на безопасном расстоянии