Мой мозг паниковал, не зная, как помочь телу. Каждый удар — взрыв беспомощной ярости и вихрь боли. Я закрыл глаза. Нужно думать о чём угодно, только не о боли. Боль. Не думай о том, что тебе ломают кости.
— Боль чувствуешь постоянно. Её не нужно бояться.
Так сказал мне Джим, когда мы стояли на той гребаной балке в шаге от вечного забытья. Как ему удаётся? Как он контролирует эту естественную реакцию на раздражители? Дело в том, что он умеет контролировать каждый нейрон своего мозга? Или он действительно больше, чем человек?..
Удар по пояснице заставил меня вскрикнуть. Шрам от пореза ещё не зажил. Будет кровиться. Снова. Я представил, как чуть красноватые буквы «Д» и «М» медленно алеют, как из их недр начинает сочиться свежая кровь.
Я постарался представить боль. Представил её в виде острого ножа, вид которого уже приносит неприятные ощущения. Прекрасно. А теперь я представлю, как возьму его, всю эту боль, и вспорю этих ублюдков. Картинка была потрясающе страшной. Сначала она меня успокаивала, но потом я словно отстранился и посмотрел на всё это со стороны. О, нет.
Лишь спустя какое-то время я понял, что они уходят.
— И не суйся больше на нашу территорию, блядь. — сказал Тайсон.
Дверь захлопнулась. А ещё я услышал щелчок, означающий, что меня заперли.
Вертели в вентиляции крутились слабо, поэтому свет то исчезал, то появлялся. Моя голова аккурат лежала в центре единственного светлого круга. Я открыл глаза. Пол был слегка испачкан кровью. Не страшно. Страшно то, что творится внутри меня. Печень явно повреждена, так как даже дышать больно. Двигаться я не мог.
Телефон. У меня даже телефона нет! Боже. Я умираю на полу в какой-то каморке и даже крикнуть не могу. Чёрт. Как мне позвать Майкрофта? Я заперт, я обездвижен. Кошмар. Это будто иллюстрирует какую-то часть моего разума.
Остаётся лишь лежать и ждать пока боль поутихнет.
Ублюдки. Сраные ублюдки. Как же я хочу убить их. К чёрту нож. Я хочу задушить их. Без крови, чтобы не было грязно. Я просто хочу смотреть как они прощаются со всем, что им дорого, цепляясь за крепко обвивший их шеи ремень. Я сгорал от злости, но не мог ничего предпринять. Это вводило меня в ярость сильнее.
Благодаря тому, что я никуда не мог деться от самого себя, я слушал своё неровное дыхание и лёгкий шум из вентиляции. Никто, кроме этих сукиных детей, не знает, что я здесь. Интересно, когда придёт уборщица?
Спустя неизвестное мне количество минут мой гнев стал тухнуть. Вместо него пришли слёзы жалости. Я не хотел умирать вот так. Я даже не попрощался с Майкрофтом! Во мне проснулось детское желание позвать мамочку. То, что моя мама умерла, неожиданно стало для меня открытием. Я будто снова пережил эту новость, которую бесцветным голосом сообщил мне Майкрофт. Единственное отличие — тогда я не заплакал. Сейчас я позволил себе пустить одну, две, три десятка слёз. Рыдать было тоже больно.
Следующей стадией оказалось приятное безразличие. Мне удалось перевернуться на спину, и я лежал, пялясь в потолок. Всё казалось отдалённым, бесцельным. Зачем злиться, зачем радоваться? Мы все умрём.
— А для меня время найдётся?
Я повернул голову и заметил сидящего по-турецки Джима. На нём был костюм, который украшал его в первую нашу встречу в «Молодом боге».
— Свали. — сказал я, снова поднимая глаза кверху.
— Как грубо. Я вообще-то тебе помог. — произнёс дядя.
Его голос удивительно натурально прозвучал у меня в голове, поэтому я вновь глянул на него. Ни чёрной массы, ни холода, ни страха. Просто Джим. И даже не Мориарти.
— Когда блин? — я понимал, что можно было и не открывать рот, ведь он бы меня и так услышал.
— Ну, тот совет насчёт боли.
— Это не помогло. — нахмурился я.
Голову захватила мигрень.
— Разве? — дядя склонил голову набок. — Ты отлично всё выдержал.
А что мне оставалось? Визжать и хныкать?
Джим усмехнулся.
— Что тебе надо? — спросил я, начиная потихоньку ощущать все шишки.
— Ты хочешь убить их.
Я, насколько смог, пожал плечами.
— Я могу помочь всё сделать.
— Ой, да, ладно. — я закатил глаза.
— Но ты же хочешь.
— Хочу, но не буду. — твёрдо произнёс я и скривился, почувствовав колющую боль в боку.
Джим надул губы.
— А что ты тогда сделаешь? Оставишь их безнаказанными?
Нет. Но я вспомнил, что перед тем, как во мне снова проснулось желание рвать и метать, я планировал стать лучше. Хотя бы попытаться. Они напали на меня. Не я первый начал. Значит, я смогу выставить всё в таком свете, что их призовут к ответу, а меня погладят по головке.
— Ты никогда не убивал собственноручно. — сказал я.
— Убивал. Моя первая жертва в шестнадцать, помнишь я рассказывал? — Джим начал чуть покачиваться. — Пауэрс тоже издевался надо мной. Он был в команде по плаванию, а я был кем-то вроде ботаника. Будь осторожен, замахиваясь на кого-то, ведь этот кто-то может оказаться психопатом и садистом. Прямо как Артур Шоукросс.
— Не знаю такого.
— Знаешь. — улыбнулся Джим. — Я же из твоей головы всё это беру.
Я нахмурил брови, напрягая память. Ах, да. Артур Джон Шоукросс — сексуальный серийный убийца, орудующий в США в период с 70х по 90е. Кажется, его мы проходили на редких занятиях по Криминалистике. Когда-то в десятом классе.
— Всё равно. — отрезал я. — Я не такой.
Джим цокнул. Мне было всё ещё не по себе видеть перед взором его образ, но он говорил со мной. Как человек. Пускай мне это и казалось.
— Но как ты ещё добьёшься правосудия, а? Тебя ведь так вдохновляет справедливость. И наряду с тем, что тебя возбуждает насилие, я готов спорить, у тебя встаёт на голую правду. Ты меня поражаешь.
Что? Какого дьявола?.. Хотя, если подумать…
— Думай, думай. Ты всё равно придёшь к тому же выводу, ведь говоришь с самим собой.
— Я тебя не спрашивал.
Дядя закатил глаза, чему я против воли улыбнулся.
— Тебе нельзя здесь быть. — со вздохом произнёс я.
— Я тебя расстраиваю?
Вот именно. Меня бесит, что я не могу дотронуться до тебя.
— Хватит сопли распускать! — вдруг вскрикнул Джим, сдвигая свои тонкие брови к носу. — Я же учил тебя глядеть на всё с другого ракурса!
Верно. Я сглотнул и попытался сесть. Боль ослабляла тело, но я справился с ней и уселся на пятую точку. Спустить на всех бешеных собак!
— Хорошая идея. Но у тебя нет собак. — задумался Джим, показушно выпячивая нижнюю губу. — Как насчёт переехать их машиной? Положить их обездвиженные тела между створками лифта? — он подёргал бровями. — Месть должна соответствовать содеянному.
— Херня.
— Не выражайся.
— Если я убью их, то потеряю Майкрофта. Я потеряю всё.
— Пойдёшь жаловаться папочке? — фыркнул дядя. — Большой брат решит все твои проблемы взмахом волшебного зонтика.
Нет. Вот об этом говорила Стоун. Всегда полагаться на Майкрофта нельзя. Нужно решить всё самому. И тогда я убью сразу кучу зайцев: стану самостоятельней, умнее, докажу, что изменился, завоюю больше авторитета у Майкрофта, а эти ублюдки получат по заслугам.
— И как же ты решишь эту задачку? — Джим то появлялся, то исчезал; всё зависело от света и тьмы. — У тебя нет необходимой власти.
— М-да. — вздохнул я, ища глазами тряпку, чтобы стереть с лица кровь. — У меня нет миллиардов в сейфе, нет авторитета и высокого положения. Господи, сколько всего нужно вынести, чтобы добиться этого! — я смотрел на дядю. — Ты был прав. — смешок быстро оборачивается кряхтением. — Мир — дерьмовая помойная система. И добиться того, чего хочешь можно, лишь обладая определёнными не мелочными мотивами. Значит, вот что нас определяет. Мотивы. Но как всё реализовать?
— Сойти с ума. Дать волю тому, чего страшатся люди.
— Или же, сцепив зубы, терпеть всю гниль и зацепиться за утопию.
Губы дяди растянулись. Я разглядывал галстук. Помню, как он расстегнул пуговицу, а затем медленно расслабил петлю. А потом мы поцеловались.
— А может ты сошёл с ума и одновременно зацепился за утопию? — спросил вдруг я, заглядывая в глаза дяди.
— Я слишком умён для утопий. — ответил Джим. — Мне не зачем мечтать о чём-то. Я могу сделать любую мечту реальностью. — самодовольно улыбнулся злодей-консультант.
Я тут же ощутил себя глупым. Очень глупым. У Джима действительно мощный интеллект. Опасно, когда великий ум переступает черту. Вот так и появляются гении-преступники. Да, дядя может превратить любую свою прихоть в… Я вдруг рассмеялся.
— Ты провалился. — торжествующе произнёс я, глядя на сбитого с толку моим смехом дядю. — Ты можешь всё на свете, но не смог справиться со мной. Боже. Твой план разрушился. Я не стал таким как ты. У тебя не вышло.
Это осознание меня подбодрило. Ох, как будто какой-то ужасно неровный тяжёлый камень грохнулся долой с плеч.
— И я навсегда останусь для тебя утопией. Единственной и недостижимой.
Отлично. Кажется, это приподняло мне самооценку. Ха-ха.
Ну, с этим разобрались. Теперь нужно выбраться отсюда. Самостоятельно.
Я медленно поднялся на ноги, держась за правый бок. Больно, но терпимо. Подойдя к двери, я подёргал ручку. Заперто. Что ж. Кричать бесполезно. Я так могу до вечера прождать, пока тут кто-нибудь соизволит пройти. Так что…
Так что я огляделся. Швабры, всякие приспособления, половина непонятно для чего. Нужно что-то твёрдое. Я бы мог попытаться выбить дверь, но не смог бы в нынешнем состоянии.
Кроме всяких приборов для уборки в общем и целом ничего полезного я не разглядел. К тому же мешало то, что было темно. Все полки были вне досягаемости для скромного света. Давай. Думай. Как в старые добрые времена. Безумные идеи, но теперь профильтрованные через адекватную оценку.
— Долго думать собрался? — скучающим тоном осведомился Джим, всё ещё сидящий в круге света и наблюдающий за моими движениями.
— Помог бы, что ли. — ответил я, ещё раз сканируя пространство.
Мне не хватит силы для удара, чтобы выбить ручку. Мне слишком больно. Нужен деликатный способ.