Однако я охотно делился с ней своими достижениями на поприще шпиона. Мне было интересно, что она скажет. Я ведь стал пользоваться более основательной житейской психологией, чтобы понять, чего и почему хотят люди. Но Стоун больше интересовалась зачем я всё это делаю.
— Я беру у них маленькие сувениры. — говорю я, слегка улыбнувшись. — Запонку, галстук, монету из кошелька. Любую мелочь короче. И складываю в особую коробку.
— Ты их коллекционируешь? — уточняет психолог.
— Что-то вроде.
— Тяга к собиранию говорит об одержимости, тревоге, навязчивых мыслях, стремлению контролировать хоть что-то в неконтролируемом мире. — без заминки выдаёт Стоун.
Я усмехаюсь, отводя глаза в сторону.
— Может быть. Но для меня эти трофеи значат победу над лицемерным злом.
— Лицемерным?
— Абсолютное зло я могу вынести, а вот то, чем занимаются те, кого ловлю я — отвратительно.
Я позволил этим словам выйти, и обнаружил, что мне нравиться когда на лице Стоун появляется лёгкое беспокойство. Фраза про абсолютное зло довольно странная, согласен. Но я действительно не мог найти аргументов против него. Разве что, оно тоже вредит людям. Но разница лишь в том, что не ради денег или собственной выгоды. Зло ради зла. Иногда я не мог не сравнивать это с чем-то вроде искусства.
Иногда я пел. Садился прямо на барную стойку, ожидая пока смолкнет громкая музыка. И начинал петь своим голосом, которому помогали инструменты.
Это были нередкие ночи живой музыки, которые всегда кричали своей театральностью. Нередко мы ставили небольшие мюзиклы. Зрителям нравилось, когда я изображал юного бога. Орфея, к примеру. Мои песни, мой наряд из лёгкой ткани и золотой венок в светлых волосах к удивлению вписывались в атмосферу клуба. Дело было в том, что божественная античность здесь искусно переплеталась с модерном. И я был современным богом с нужной внешностью и нужным голосом, чтобы перенести толпу из реальности в нечто более похожее на миф.
Это так же помогало привлекать «клиентов». Чаще они подходили сразу после моего выступления. Сначала давали свой восторженный отзыв, затем предлагали выступить на каком-нибудь благотворительном мероприятии под их началом, а потом настаивали на уединении в одной из комнат.
Я понимал, что все мои заигрывания с целью выуживания информации должны к чему-то естественно привести. Но я не спал с ними, даже не давал себя касаться. И они в итоге переставали настаивать, потому что я всегда говорил одно и то же:
— Если вы коснётесь меня, мой дядя вас убьёт.
В довесок к тому, что имя Джима обладало нехилой репутацией, я показывал шрамы от ножа на пояснице. Инициалы Мориарти на моей коже тут же отшивали всех претендующих на мой зад или рот. Я обманывал их, я лгал им, но насчёт Джима никогда.
Может я просто напридумывал себе всякого, но мне почему-то казалось, что дядя следит за тем, что происходит в клубе. Не лично, но, быть может, через какие-нибудь камеры. Он не собирался больше выходить со мной на связь напрямую, но он точно не оставит меня без наблюдения. Ведь ему интересно, что со мной будет. Кем я стану без него?
Я не имел понятия будет ли он хоть как-то вмешиваться в мою жизнь, как тогда, когда он убил тех кадетов. Что ж, время покажет.
Бурный месяц. Всё шло гладко. Я даже удивился тому, что никаких крупных проколов не возникало. Однако, всех, кого я изобличал в обмане, каких-то противозаконных действиях, не ждала жёсткая расплата. Их не позорили по телевидению, даже в газетах почти ничего не было. Джона Гарви оправдали, он публично признался в том, что «его действия в последнее время были неразумными, но он готов исправиться». Чёрта с два! Я был уверен, что он вернётся к чёрным делишкам. Раз он связался с Мориарти, то не сможет не вернуться. Иначе он уйдёт не только из криминала, но и из жизни.
Майкрофт говорит, что если пересажать всех, кто хоть как-то вредил стране в физическом и этическом смысле, то Верхушка заметно поредеет. Меня от этого тошнило. Тошнило от этого очевидного факта. Никто не станет праведником-управителем, потому что все слишком глупы. Кроме Майкрофта, разумеется. И, по его словам, кроме небольшой кучки главенствующих людей, в которую входила леди Смолвуд и, разумеется, Её Величество. То, что Холмс ничего не сказал про Премьера, заставило меня горько усмехнуться.
— Мы направляем его, как можем. — сказал Майкрофт.
В какой-то момент мне стало жутко страшно. В каком мире мы живём! Мне пришлось уйти в мысли о философии Джима и, боже мой, в них я нашёл успокоение. Я могу перестать быть частью этой сломанной системы, выйти из неё. Но, глядя на Майкрофта, я думаю о том, что это была бы своего рода трусость.
И я продолжал, с двойным рвением, охоту на чертей. Информация об их грязном белье оставалась лишь просто уликой, которую бы незамедлительно использовали, если бы кто-нибудь из них пересёк красную черту. Это было хоть что-то. Таким образом мы нарывали всё больше и больше, а клиентов не убавлялось, ведь последствий от разговоров со мной пока не было.
Младшенький Холмс связывался со мной пару раз, звал прогуляться по местам преступления, но я оказывался. Либо был в спортзале, либо читал, развалившись на диване, либо поедал что-то в кафе. Что угодно. Гонка за преступниками по улицам выцвела для меня. Несомненно, интересные дела у Шерлока точно были, но почему-то я не хотел водиться с детективом. Это казалось мне каким-то не очень правильным. Точно не знаю почему. А вот со старшим я охотно шёл на контакт.
Медленно наши отношения вернулись к тому, что было до моего побега, а потом перетекли в нечто не совсем понятное. Посторонний, не знающий деталей человек сказал бы, что мы походили на коллег, которые не пренебрегают обществом друг друга и во внерабочее время.
В последнюю неделю политик всё чаще навещал меня. Я выходил из зала и видел перед собой чёрный правительственный Мерс. Не задумываясь, я залезал в него, кидая спортивную сумку к ногам. Почти всегда мы отправлялись перекусить. В последний раз это был ресторан «Marylebone Road», в котором, по словам Холмса, всегда было Сент-Эмилион две тысячи первого.
Такое внимание не могло не трогать меня, и я стал задумываться, не изменилось ли что-то в Майкрофте. С виду он, конечно, был всё тем же сдержанным политиком с лёгким ОКР, но я всё равно старался каждый раз углядеть в его глазах то самое.
Сегодня я взял перерыв от «Молодого бога» и снова напросился на вечер к Холмсу. Меня доставили до его особняка, и я взбежал по ступеням. Толкнув дверь, я прошёл внутрь, словно к себе домой. Дом политика я успел изучить досконально, и теперь он действительно казался мне чем-то своим.
— Твой брат мне снова написывает. — сказал я, обнаружив Майкрофта в столовой, где он по обыкновению проводил домашние вечера. — Неужели ему так уж и нечем заняться?
Голова Холмса-старшего слегка поворачивается в мою сторону, и я тут же замечаю мягкую улыбку. Сердце совершает сальто, а уши вспыхивают.
— Думаю, он хочет вовлечь тебя в свои расследования, чтобы надавить на Мориарти. — выдвигает такую теорию политик.
Я хмурюсь, но без сильных эмоций.
— Вряд ли таким образом можно надавить на Джима. — пожимаю плечами я, отводя взгляд к окну.
Майкрофт замечает это, и его улыбка тает. Теперь он слегка обеспокоен, ведь это для меня неприятная тема.
Дабы не разводить мрачность, я натягиваю улыбку и опускаю на столик картонную коробочку. Политик опускает на неё взгляд.
— Что это?
Он итак понял, что это, но всё равно задаёт вопрос. Интересно. Единственное моё предположение, — он хочет развить эту тему. Зачем?
— «Мелт{?}[ «Melt» — шоколадный бутик на Ноттинг-Хилл, Лондон]». — объявил я, приподняв подбородок. — Специально заехал в Ноттинг-Хилл за подарочком для тебя.
Лицо Холмса напряглось, но лишь потому, что он сдерживал улыбку. Мне нравилась эта комната тем, что освещение никогда не позволяло точно определить цвет моего лица. Огонь в камне любил поиграть с оттенками.
— Благодарю. — глаза политика поднялись на меня, и я вдруг заметил в них лёгкую печаль. — Но я решил, что пора бы мне отказаться хотя бы на время от… таких излишеств. — теперь в голосе звучало сожаление.
Я фыркнул.
— Ты что к Шерлоку ездил? — догадался я.
Холмс-старший поджал губы. Да, точно ездил. А это значит, что замечания по поводу веса были неизбежно озвучены.
— Вы блин меня иногда поражаете. — всплеснул руками я. — Кидаетесь друг в друга колкостями, словно они имеют хоть какую-то силу.
Я сел на подлокотник второго кресла, лицом к политику. Тот отвёл свой взгляд в сторону.
— Разве имеют? — тихо спросил я, ощущая, что жизненно необходимо дать понять Майкрофту, что он не должен из-за этого париться.
— Наши отношения с Шерлоком больше похожи на соперничество врагов. — отзывается политик, всё ещё смотря куда-то в угол. — По крайней мере, так их мой братец воспринимает.
Я задумчиво уставился на коробку «Мелта», разглядывая аппетитные узоры. Мне точно не понять природу их взаимоотношений. Можно даже не пытаться. Но я могу постараться показать Майкрофту, что я то, по крайней мере, ценю всё, что он делает. Ну, или на пути к этому.
Но вырвалось у меня совершенно не то, что я хотел:
— А наши отношения на что похожи?
Глаза Майкрофта тут же поползли ко мне, а я так и не смог заставить себя отвести ради приличия свои. Политик чуть заметно вздохнул, а затем поднялся с кресла.
— Ты не будешь против посмотреть со мной кино? — неожиданно поинтересовался он.
Я опешил, всё ещё ожидая хоть какого ответа на свой вопрос. Ну, может и хорошо, что он оставил меня без ответа. Может это и есть обезболивающее. Благодатное неведение.
— Не против.
Конечно, я был готов на всё.
Мы спустились на первый этаж и зашли в комнату, напоминающую библиотеку. Точнее это и была библиотека. Пока я рассматривал книги, Холмс настраивал плёночный проектор. Я наклонил голову вбок, смотря на него.