— Ну, — прокашливается Моран, поднимая свой стакан. — За ушедших. За Джима.
— За Джима. — повторяю я, разлепляя тяжёлые губы. — За его гения.
Стаканы со звоном соединились. Мы одновременно опрокинули свои порции. Я тут же налил следующую. Пока что мы просто обменивались взглядами. Нужно подождать.
Но чем больше мы пили, тем напряжённее я себя чувствовал. Мой взгляд гипнотизировал этикетку виски, а мозг анализировал всё, что происходит. Это меня и напрягало. Лучше передать управление сердцу. Точнее тому, что от него осталось.
И тогда-то я понял, что надо делать.
И все те деньги, что я хранил,
Потратил я в кругу друзей
Мой голос охрип и звучал страшно, поэтому я прокашлялся и, собравшись с силами, продолжил.
И всё то зло, что причинил,
Вышло боком всего лишь мне.
И всю ту чушь, что я творил,
Припомнить сейчас, увы, нельзя
Я прижимал к груди стакан с виски, продолжая таращиться на бутылку. Себастьян всё понял, поэтому снова поднял в воздух бокал, отдавая честь.
На посошок, прошу, налей,
Идти пора уж мне, друзья.
Тяжесть этой песни дробила куски моего сердца и уже добралась до души, но я продолжал петь, хоть взор уже помутнел, а голос снова задрожал.
Все те друзья, что я имел
Жалеют, что идти пора,
Все те, кого я так любил,
Хотят на день вернуть меня
Я ощутил необходимость в движении и перемещении, поэтому поднялся и медленно подошёл к окнам. Улицу за ними уже едва можно было разглядеть. Окна были моими глазами, а дождь — слезами.
Но раз уж так мне суждено,
Уйти совсем, покинув вас
Мой голос звучал одиноко, поэтому и горько. Но мне всё равно было приятно прощаться именно так. Я упёрся лбом в стекло и еле протянул последние строчки.
Налейте ж мне на посошок,
Спасибо всем — скажу, смеясь…{?}[ориг. «The Parting Glass» — традиционная ирландская песня-прощание, обычно исполняемая, когда приходит время расставаться с родными и близкими людьми.]
Стекло становилось мокрым с двух сторон. Я был рад, что стою спиной к Морану. Он видит лишь мою содрогающуюся спину.
— Почему ты плачешь? — вдруг раздается странный вопрос полковника. — Я знаю, что ты был, ну, сильно к нему привязан, но неужели настолько? Он ведь всё-таки был психопатом…
Мои мышцы наконец-то расслабляются, я снова стираю с лица следы слабости и оборачиваюсь к киллеру. Остатки виски исчезают в миг, и я прислоняюсь спиной к поверхности окна.
— Это не важно. — сглотнув ком соплей, произношу я. — То, что он был психопатом. В первую очередь он всегда будет… — я горько усмехаюсь, смаргивая остатки слёз. — да, всегда будет моим дядей. Эта роль сделала его настолько значимым для меня, что я не могу судить его за всё, что он сделал. Даже за то, что он сделал со мной. Я очень злился на него, но… я всегда буду любить его… — мой голос угасал. — до луны и дальше, чем край вселенной. В этом моя слабость. — я ощущаю затылком холод стекла, а затем мне вспоминается холод мёртвых губ.
— А его слабость была в том, что ты ему действительно нравился. — вдруг говорит полковник, крутя стакан на стойке. — И вся эта идея вашего родства его тоже будоражила.
Я улыбнулся. Наконец-то. И это послужило толчком.
Мы продолжили опустошать бутылку, вспоминая прошлые времена. Я всё ещё хотел узнать, что же произошло, но решил отложить эти расспросы. Мне и так было плохо.
— А помнишь, как он захотел поехать в Макдональдс, а мы стали лить дерьмо по поводу тамошней еды? — припомнил Себастьян. — До сих пор ржу с его выражения лица.
Я закивал, любуясь улыбкой полковника. От его присутствия исходило тепло.
Но с подобным прощальным обычаем было важно не переборщить. Спустя сотую смешную историю я ощутил, как боль стала снова нарастать.
Лондон погрузился в ночь. Тучи наконец-то отступили в тыл и открыли небеса. Полковник Моран и я стояли на крыше «Молодого бога», слегка перевалившись за край. Мы решили сделать перерыв, чтобы слегка протрезветь, чтобы после продолжить пить за упокой. Несмотря на то, что стоял конец июня, меня трясло от холода.
— Он оставил тебе всё состояние. — вдруг сказал киллер, смотря куда-то вдаль.
Я повернул к нему голову, удивлённо приоткрыв рот.
— В смысле?
Глаза Себастьяна, тёмные и блестящие, обратились ко мне.
— Он давно ещё составил что-то типа завещания. Но это скорее просто указания. — пояснил киллер. — В случае его смерти всё управление должно перейти к тебе. Всё его наследие, материальное и идейное.
Я перевёл растерянный взгляд на крышу соседнего дома. Вот так новость. Я даже не знаю, что думать.
— Он хотел, чтобы ты продолжил. — добавил Моран.
— Разумеется. — сразу кивнул я. — Это было и так понятно. — я шмыгнул носом. — Но я думал, что мы продолжим… вместе.
Мой взгляд рухнул вместе с головой. Тяжело принимать, что всё кончено. Я больше никогда его не увижу. Даже то, что он намеренно избегал контакта со мной было ещё терпимо. Но смерть… с ней ничего нельзя поделать.
— Я передам тебе все бумаги. Прочитай и может…
— Как давно он это решил? — перебил я Себастьяна.
Моран долго соображал о чём я, глядя прямо мне в глаза.
— Что отдаст тебе всё? — уточнил он.
Я пожал плечами.
— И это и… свою смерть.
Моран вдруг отвернулся от меня, слегка ударив носком обуви бетонный край.
— Я не знаю когда он написал этот свой указ. Но в день, когда он ушёл решать свою последнюю проблему с Шерлоком Холмсом, он не собирался кончать с собой.
— Что? — я обошёл сгорбившуюся фигуру киллера, чтобы взглянуть ему в глаза. — Не собирался? Тогда что…
— Я не знаю, Эдвард. — слегка повысив голос, отрезал Моран. Судя по его поведению и тону, он не был равнодушен к случившемуся. — Он сказал мне ждать на крыше соседнего здания с винтовкой наготове. Он поручил трём другим киллерам держать на мушке домовладелицу квартиры, которую снимал Шерлок, Джона Ватсона и Грега Лестрейда, и если Шерлок не спрыгнет с крыши, пристрелить всех.
Мои глаза забегали по неровной поверхности крыши. Здесь требовался трезвый ум, дабы соединить пазлы. Поэтому у меня этот процесс занял какое-то время.
— Но… — мне вдруг стало физически нехорошо. — Он ведь не спрыгнул, так?
Себастьян стоял, засунув руки в карманы джинсов, и снова гулял взглядом по миру впереди.
— Он уже стоял на краю. — стал рассказывать киллер, заставляя меня напрячь свой слух и воображение. — Но потом вдруг передумал, и они продолжили разговор. Мне было слышно каждое слово, потому что меня с Джимом соединял наушник и микрофон. Я сразу почувствовал нутром, что план съехал с рельс. Мне оставалось лишь наблюдать за ними. — полковник сделал паузу, во время которой я тоже перевёл дух. — Они пожали руки. Это показалось мне странным. А потом… — киллер втянул воздух и долго держал его внутри себя. — Джим дал новое условие. Сказал, что пока он жив, жить будут и друзья Шерлока. Это была команда всем киллерам. Я за секунду понял, что это конец. А затем Джим вынул пистолет и, даже глазом не моргнув, выстрелил себе в рот.
Я осел на край, вцепившись в свой живот. Тот неприятно скрутило.
— Я ничего не мог сделать. — голос Себастьяна звучал механически. — Джим быстро нашёл новое решение, как заставить Холмса либо умереть, либо страдать. Гениально. — голос полковника слегка потеплел. — Я думал, что ты знал, что так будет.
— Я чувствовал. — поправил полковника я. — Но это не значит, что я был готов.
Моран вздохнул.
— Как бы то ни было, всё кончено. — поставил точку он, закуривая сигарету.
Ага, только вот не для Шерлока. Получается, Джим умер зря. Это не давало мне покоя.
— А Шерлок в итоге спрыгнул? — осторожно спросил я.
— Ты видел недавние газеты?
Он не знает, что детектив жив. Я прикусил губу, решая внутренний конфликт. Сказать Себастьяну правду — поставить под угрозу план Майкрофта. Оставить всё в секрете — мучиться от жажды мести и возмещения. Чертовски сложный выбор. Впрочем, как и все в моей жизни.
Если Шерлок сыграл свою смерть, то он воспользуется этим по полной. Пока враги думают, что он мёртв, он может много чего предпринять. Но главное — ему нельзя показываться на улицах Лондона. Зная Майкрофта, я могу предположить, что братца тот отправит куда-нибудь заграницу. А чем теперь будет заниматься Себастьян?
Я посмотрел на киллера, на его мощное тело и безупречный прицел глаз. И у меня родилась идея.
Я поднялся на ноги и убрал руки за спину.
— Есть работа, полковник. — сказал я ровным голосом, мой рот растянулся в хищной улыбке. — Выполнишь одну — дам больше.
Мои слова привлекли всё внимание Себастьяна. Он тоже заулыбался, а затем покачал головой и вздохнул.
— Я киллер. Не забыл? У меня очень узкая специальность, подразумевающая кое-какое дельце. — сказал Моран, выкинув бычок.
Я продолжал улыбаться, снова греясь под редкими лучами тепла.
— Я знаю, что нравлюсь тебе. Так что я рассчитываю, что ты согласишься составить мне компанию в будущем. — я замечаю, как уголки губ полковника всё сильнее растягиваются против его воли. — Я, конечно, не Джим, но хоть что-то. И я уж точно не дам тебе заскучать.
Моран прокашлялся и запрокинул голову, глядя на звёзды. Из его рта всё ещё шёл сигаретный дымок.
— Как я могу отказать самому Эдварду Мориарти? — ухмыльнулся он. — Единственному и неповторимому.
Я победно оскалился, довольный заключённой сделкой. Однако, весь мой азарт растёкся. Единственному и неповторимомуу. Единственному. Одному.
— Да уж, — с новой грустью вздохнул я. — Единственному, так это точно.
Моран одарил меня сочувствующим взглядом.
— Но это не конец. — его голос тоже лишился ехидства. — Ты всё ещё Мориарти.
Меня это огорчало, но и с той же силой вдохновляло.
Дальше наши с Себастьяном поминки вылились в затяжное бессовестное пьянство. Мы несколько дней почти не вылезали из моих апартаментов, залечивая душевные раны спиртным. Как мне признался полковник, он в каком-то роде тоже обижался на Джима, потому что тот тоже в каком-то роде бросил его.