мой затылок, а пальцы погрузились в мои волосы, как рыбы стали плыть по ним, создавая волны. Я распахнул глаза. Они сразу стали мокрыми, и слёзы закапали из них прямо на боксёры Джима.
Я никогда не думал, что буду настолько нуждаться в простых объятьях. Без подтекста, без извращений. Ни разу в своей жизни я не был так близко к тому, чтобы стать нормальным. Тем, кто знает, что такое любовь и забота обоих родителей. Я прикусил губу, стараясь не всхлипывать.
— Я хочу, чтобы ты… — я постарался успокоиться. Мои губы дрожали, как и всё тело. Я почти отдал ему свою душу. — чтобы… ты… хоть на минуту… стал мне…
— Я знаю. — мягкий голос дяди выдавил из меня ещё пару слёз. Он не переставал гладить меня по голове.
— Нет… — может он не понял. — я имею… в виду, что… — я вдохнул и выдохнул. Не стоит такое говорить! Не стоит! Я пожалею. — я хочу, чтобы ты… хочу, чтобы ты был для меня…
— Отцом. — договорил Джим.
Я замер. Это ли? Кажется, да.
— Но я не Адам. — прозвучал голос сверху.
— Я знаю. — конечно, он не Адам, но… — Но…
— Я не буду тебе отцом, Эдвард. Семья — лишь формальность. — вдруг оборвал меня Джим. Я резко поднял голову. Его глаза чуть прикрыты, он говорит серьёзно. — Я не стану, как мой братец с кем-то крутить роман, трахаться, ждать пока родиться ребёнок, а потом нянчиться с ним.
— Но он не нянчился… не успел… — меня вдруг охватил ужас.
— Да, но если бы его не убили… — усмехнулся Мориарти. Он тут же стал холодным. — Я не буду ничего такого делать, потому что это скучно. — прошипел Джим, наклоняясь ко мне. — Семья — удел смертных.
Мной тут же овладел гнев и отчаяние.
— Но я хочу этого! — я вдруг до конца осознал, почему до сих пор не стал таким как Джим.
Мориарти рассмеялся. И этот смех не был мне приятен. Я отпрянул.
— Не моё дело, дорогой племянник. — он снова издал смешок. — Разбирайся со своими бзиками сам.
Я рушился от эмоций, бушевавших во мне. Приятные, ещё не ушедшие, столкнулись с негативными, которые пришли сейчас. Я вытер ещё влажные щёки. С меня сдирают розовые очки.
— Мы никогда не станем такими, какими ты хочешь. Ты сам-то ещё не понял, чего желаешь. Хочешь, чтобы я трахал тебя, но в то же время гладил по голове, говоря какой ты молодец.
Слова дяди ранят. Нет. Они убивают. Я схватился за волосы, пытаясь заглушить душевную боль физической. Хочется кричать. Как меня достали эти смешанные эмоции! В моей голове вдруг что-то щёлкает, я беру стул и со всей силы кидаю его в окно. Гнев лишь отчасти уходит. Стекло не разбивается. Лоб разрезает боль. Сознание норовит ускользнуть, но я ему не позволю.
— Откуда в тебе это? — шепчет Джим, оказываясь рядом со мной. — Эти сопли? Сантименты мешают тебе. Они мешают тебе стать богом.
Я понимаю, что Джим прав, но с собой сделать ничего не могу. Страшное осознание заставляет меня зажать рот рукой, в попытке скрыть истерику: всё кончено. Я не смогу избавиться от желаний, которые Джим презирает. Это значит, что всё кончено.
— Тогда прощай. — неожиданно тихо говорю я, опустив голову, давая слезам беспрепятственно литься на пол. — Я бесполезен.
Дыхание дяди ощущается на правом ухе, а затем его странное энергетическое поле проникает в моё. Он стоит сзади, но мне кажется, что если я обернусь, он рассеется.
— Нет-нет, Эдвард. — заверяя, произносит Джим. Я слышу знакомые нотки веселья. — Тебя нужно немного подправить и всё. — страшные слова, сказанные страшным голосом. Я ощущаю себя героем ужастика. — Ты почти смог. — я прикрываю глаза, пытаясь в безумии утопить свою боль. Гори океан, гори.
— Ты был прав. — хриплым голосом отзываюсь я. Кожа покрывается мурашками, мне холодно. — Я сходил с ума без тебя. Почему? Это наследственное?
Тихий смешок из-за спины.
— Кое-что да.
Я снова цепляюсь за розовую реальность, ещё не привыкнув к тому, что она — зло. Может всё и не кончено?…
— Состояние сужения сознания. — пояснил дядя. — Не думал я, что твои эмоции настолько взбесятся. — его руки неожиданно сжимаются на моей талии, я не реагирую, так как привык к этой боли, которая обернулась наслаждением. В паху сладко тянет.
— Разве галлюцинации могут быть настолько реальными? — я вспоминаю тот день на крыше, когда мне привиделся рабочий.
Руки Джима замерли, теперь дыхание чувствовалось на затылке.
— У тебя не было галлюцинаций, Эдвард.
Я открываю глаза, хмурясь в темноту. Только сейчас я осознаю, как мне больно оттого, что пальцы дяди делают с моей кожей. Я стремительно высвобождаюсь из хватки и поворачиваюсь к преступнику лицом. Тот погружён в тень, но я вижу его белки.
— Но я видел рабочего на том здании, на которое ты меня водил. И мне показалось, что я его сбросил! — от правды становится как-то легко. Я выдыхаю. — Но внизу никого не было!
Тут из тьмы рождаются два ряда белых зубов, так же как и белки глаз они почти светятся.
— Ты отключился довольно надолго. — будничный тон. — Мои люди успели всё убрать.
Звон в ушах. Это кровь водопадом начала падать вслед за сердцем.
— Что?..
Этого быть не может. Я убил? Человека? Обычного?
Смех их глубины нарастал. Джим покачал головой, а затем убрал назад пряди, упавшие на лоб.
— Тебя там не было… — вдруг потихоньку начинаю вспоминать я. — Как ты…
— Думаешь, я оставил тебя без присмотра? — искреннее удивление в голосе дяди. — Мои шпионы повсюду… Я всегда буду следить за тобой. За каждым твоим шагом и словом.
Я положил руку на грудь, проверяя где сердце. Там же. Всё ещё в клетке. И стучит, и стучит.
— О, в сердце людском столько зла, что и не знаешь даже с чего начать…
Я прижал к губам ледяные руки. Что же мне делать?
— Чего ты хочешь? — Джим вновь оказался за моей спиной, на этот раз слева. Он шептал. — Чего хочешь? Ну, ответь наконец-то. Чего хочешь ты?
Он повторял и повторял этот вопрос, как заведённый. Ужас мой уступил место гневу. Я вдруг решил, что всё на свете случается из-за Джима. Ярость переполнила меня, мои движения резки и агрессивны. Я резко развернулся и выдал в лицо дяди:
— Я хочу, чтобы ты любил меня!
Тишина. Долгая иль короткая — не ясно. А затем медленно нарастающий хохот прямо из ада. Страшные звуки, отскакивающие от стен. Джим хохотал.
Я сорвался с места и побежал прочь из комнаты. Мне оставалось только в спешке подобрать осколки разбитого сердца и покинуть этот мир. Дверь в свою спальню я чуть ли не вышиб, со всей силы ударил по стене рукой и закрылся на замок.
— Ну же, — шептал я, вжимаясь в подушку. — отключись, отключись. Умоляю. Я не хочу ничего чувствовать. Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО ЧУВСТВОВАТЬ!
Глава 30
— Эдвард.
Себастьян Моран чётко выделялся на фоне серого облачного массива. Он уже успел побриться, причём нехарактерно гладко. Его футболка уже порядком взмокла, и по лицу то и дело стекали капли пота. Полковник дышал часто, но глубоко, так как учили ещё давно в военной академии Её Величества.
Мы выбрались из дома как и договаривались — рано. Солнце уже должно было давно греть землю, но вот уже который день всея светило отдыхало, укрывшись мягким одеялом. Кажется, небеса решили поиграть в «повторялку» с моим настроением.
Я бежал настолько яростно, что Моран остановил меня спустя пару километров непрерывного бега.
— Что с тобой?
Я держу губы плотно сжатыми, а глаза опущенными. Я, конечно, могу рассказать всё Себастьяну. О том, что не спал всю ночь, заставляя мозг думать о чём угодно, кроме того, о чём я тоже мог бы поведать киллеру. Он уже прокомментировал мои не выспавшиеся глаза, когда мы встретились час назад на холодной пустой кухне. Я мог разделить с ним свою боль, но, что если…
Я поднял на киллера глаза. Тот глядел на меня открыто, даже как-то по глупенькому. Но его смутил мой хмурый взгляд исподлобья. Я подошёл к нему близко, носок к носку.
… но что если он тоже всё знал. Знал и знает, что делает Джим. А вдруг я не могу ему доверять?
Поэтому я испытующе прожигал Себастьяна взглядом, ища в его лице приметы предателя и стукача. Теперь я стал параноиком. Отлично.
Нагретая после активных упражнений кожа потихоньку остывала. Ветер обдавал её прохладой, забирался под футболку, трепал взмокшие волосы. Мы стояли посреди дороги. Где-то вдалеке, по главной трассе, проехал грузовик, шумно кашляя и дымя. На нашем пути не было ни одной машины. Эта дорога вела только в одно место: к особняку преступного гения.
Мои расшатанные нервы требовали отдачи. Я ощущал, как нарастает желание проявить жестокость. Однако, бег чуть ослабил этот порыв рушить всё вокруг, и я смог мыслить более менее трезво.
Что ж я так критичен к Себастьяну? Он хоть людей и убивает, но в вопросах верности его не стоит сомневаться. Но я всё равно пока ничего ему не буду говорить.
— Я расскажу тебе. Но позже. — ответил я, уже спокойно глядя на Себа. — Сейчас я должен разобраться сам. А то боюсь запутаться.
Моран снова меня понял и кивнул.
— Только в следующий раз, — слегка усмехнулся киллер. — предупреждай, если захочешь устроить спринт.
Теперь я согласно кивнул.
Становилось прохладно от того, что мы стояли на месте, истекающие потом. Полковник предложил продолжить бег, но на этот раз более размеренно.
Мы бежали вдоль полей, разлёгшихся по обе стороны от дороги. Трава казалась невероятно насыщенной, а на горизонте и вовсе чёрной. Небо пересекали стаи птиц и отбившиеся их товарищи. Карканье ворон где-то неподалёку привлекло моё внимание. Штук десять кружило над определённым куском земли. То и дело одна или две опускались и, топорща крылья, копошились в траве. Что за мышь попалась им на завтрак? Или кто покрупнее?
— Что ты почувствовал, когда впервые убил? — спросил я Себастьяна, после того, как мы согласились начать обратный путь.
Моран глядел перед собой, не меняя сосредоточенного выражения.
— Я и не вспомню. — признался он. — Сейчас это настолько обычное дело, что я ничего не чувствую. Это просто работа.