Холмс и я встречаемся глазами. Я отчаянно хочу увидеть в них привычный оттенок, с каким он глядел на меня раньше. Но там лишь холод.
— Может это такая форма паники? — вдруг вдвигаю такое объяснение я. — Или защитная реакция.
— Так. — Стоун подбадривает меня. — Подумай, ты не чувствовал подобного раньше? До встречи со своим дядей.
— Вроде нет.
Прямо такого точно не было.
— Когда ты начал чувствовать одиночество?
Ох, сколько сегодня интересных вопросов.
Я в который раз пожимаю плечами, пряча глаза.
— Ну, — я всё же задумался об этом.
А действительно, когда? Мне было всё равно на всё. Ровно до момента встречи с Джимом в клубе. Он меня что, активировал?
— После того, как встретил его в первый раз.
Я разглядывал свои синяки, не желая поднимать глаз. В мою душу медленно проникал скальпель.
— Что тогда случилось? Что особенного произошло?
Я метнул в Стоун разъярённый взгляд.
— Я же сказал, я не хочу о нём говорить! — процедил я, заламывая себе пальцы рук.
Стоун кивнула, спокойно реагируя на мои буйные эмоции. Я осознал, что последние минуты был в порядке, а сейчас вернулась тошнота и боль. Голова начала противно кружиться.
— На сегодня хватит, Эдвард. — заключила психолог, глядя на чуть покачивающегося меня. — Тебе нужно поспать.
Я снова ждал Майкрофта снаружи. Он говорил с психологом. Если честно, то у меня было чувство, что всё, абсолютно всё теперь зависело от этого человека, меняющего галстуки несколько раз в день. Штука в том, что так на самом деле и было — моя нить теперь была в руках самого влиятельного человека Британии.
— Да, думаю тебе придётся встречаться с миссис Стоун каждый день. — сказал политик.
Мы не спеша шли по коридору. Я кивнул. Майкрофт замолчал. Наши отношения чертовски заледенели. Это не новость и вполне естественно, но мне становится не по себе от такой тишины. Она мне не нравится.
— М, — я попытался что-то сказать. Не знаю что. — мне жаль.
Вздох Майкрофта заставил меня поднять на него глаза, хоть я этого не планировал. Политик смотрел в окно. Я ощутил жар волнения в груди, отчаяние.
— Можешь не говорить это. — сказал наконец Холмс, поджимая губы и «любезно» улыбаясь.
Я запаниковал.
— Нет, пожалуйста. Мне действительно жаль. — я поднял вверх свои ледяные руки в умоляющем жесте. — Я понимаю, что не могу рассчитывать на прощение, но я всё равно буду стараться. Мы не договорили вчера. Я должен поговорить с тобой наедине.
Майкрофт посмотрел на меня, изучающе как-то. Я же изо всех сил пытался не отвести взгляд, хотя очень хотелось. Я понимал, что подвёл его. Понимал, что могу не выбраться из этого болота. И понимал, что тону.
— После обеда и осмотра врачей. — сказал Холмс чуть погодя. — Антея зайдёт за тобой около трёх.
Я кивнул, не веря, что он согласился.
Мы снова идём. Кажется, в сторону кабинета Майкрофта, а дальше мой корпус. О, боже, как я давно здесь не был.
Мы дошли до того лифта, где дороги наши, по всей видимости, разойдутся. Мой взгляд, кажется, вышел испуганным. Майкрофт хотел что-то сказать. Он открыл рот, но опустил глаза и замялся. А потом он развернулся и пошёл в свою сторону. Я поспешно отвернулся, чтобы не было больнее. Однако и легче не стало.
Охрана проводила меня обратно в подземелье, где передала в руки медицины.
Как и обещалось, меня повели в «деликатный» кабинет.
Раньше вся процедура, которую мне пришлось пережить, ужасно взбесила бы меня, пристыдила. Сейчас же… мне было плевать, даже если бы меня поставили раком прямо в Кабинете Министров. Если это, конечно, помогло бы Майкрофту меня простить.
В «свою» комнату я вернулся неровным ходом. Зад по прежнему ныл, но я успокаивал себя тем, что лечение уже начато.
В одиночестве я поедал и свой обед. Активнее, чем завтрак, но всё равно не с огромным аппетитом. Меня подогревала мысль, что я смогу встретиться с Майкрофтом наедине. Я даже не знал, что толком сказать хочу. Мне просто нужно объясниться. Не оправдаться, а дать ему знать, что я всё осознаю.
Дождавшись Антеи, я стал следовать за ней. Охрана меня уже не сопровождала, что радовало. Ходить вновь по этим коридорам так волнующе. Меня не было всего месяц, но он был настолько насыщен и необычен, что растянулся в моей голове на долгие годы.
Моё сердце подскочило, когда на горизонте возникла дверь, ведущая в кабинет Британского правительства. Перед тем как войти, я поправил одежду, будто за дверью сидит сама Королева.
Ну, собственно портрет Её Величества там как раз и находился. Неизменно висящий над головой расчётной палаты Британии. Майкрофт поднял на вошедших взгляд. Антея почти сразу развернулась и вышла.
— Нам не рекомендуется говорить вне расследования. — сообщил мне Холмс, но предложил присесть.
Мои ноги подгибались. Каждый шаг к стулу давался с трудом. Последний раз я сидел за ним будучи совсем другим человеком. Эти мысли, видимо, отразились на моём лице, потому что политик сказал:
— Ностальгия?
Я медленно присел и шумно вдохнул такой знакомый воздух. Так пахнет серьёзность.
— Да. — честно ответил я. — Хотя, не совсем. — по взгляду Майкрофта я понял, что он меня слушает. — Что-то похожее на чувство, когда смотришь на фотографии из детства или возвращаешься в родной город. — мои губы дрогнули. Только не расплачься. — Всё то же самое, но ты совсем другой.
Ресницы Холмса чуть опустились, он глядит на стол перед собой. Уголки губ тоже опущены. Удивительное зрелище.
— Перед тем, как мне стало плохо вчера, я говорил, что могу доверять лишь тебе, но не договорил. — перешёл к главному я, изредка проверяя реакцию политика. — Сегодня миссис Стоун сказала, что я могу довериться. — я обжёгся о холод в глазах Майкрофта, и следующие слова застряли в горле.
Я замолк. Ох, я идиот. На что только рассчитывал?
— Ты можешь мне доверять. С деловой стороны. — неожиданно произнёс Холмс старший.
Вот оно. Вот чего я так боялся. Предполагать одно, а услышать точное подтверждение — другое. Конец нашим прошлым отношениям.
Мне остаётся только кивнуть, но я решаю всё-таки закончить начатое:
— Я хотел сказать, что лишь тебе могу доверять, потому что ты никогда бы не сделал мне больно. — я поднял на политика влажные глаза. — Ведь так? По крайней мере раньше. Ты защищал меня от этого.
Глаза Холмса распахнулись чуть шире, как и губы. Это его проняло.
Я больше не собирался говорить. Сказал, всё что хотел. Майкрофт забегал глазами по столу, так он обдумывал что-то неожиданное. В конец-концов он прокашлялся.
— Завтра всё то же самое, но сначала психолог, а потом слушание. Из комнаты тебе разрешается выходить только по моему приказу.
Что ж, не совсем то, что я ожидал услышать. Но что тут поделать?
Я вернулся в комнату и просидел на кровати до ужина. После мне ничего не оставалось, кроме как лечь спать.
Ты в безопасности. В безопасности. Когда выключился свет, я накрылся одеялом с головой. Спи. Тебе это нужно. Я стал думать о хорошем, пусть и маловероятном: о том, что всё наладится, и я вернусь на прежнее место. Но мысли о дяде то и дело просачивались в сознание. Чёрт. Я так не засну. Думать о чём-то одном. Об одном. Думай о Майкрофте. Во что он был сегодня одет? Какого цвета его глаза? Сколько раз он сменил галстук? Как он отреагировал на мои синяки? О, нет, плохой вопрос. Я не хочу думать о синяках, нет.
Ты принадлежишь мне! Ты мой!
Я скинул с себя одеяло, тяжело дыша и потея. Кто-то стоит в углу! Я прикрыл рот прежде чем закричать. Моя рука быстро метнулась к выключателю, и свет залил комнату. Никого. Я был один. Сердце билось о рёбра, глаза болели от резкого включения света, но не закрывались, а сканировали комнату. Всё в порядке. Я упал обратно на подушку и прикрыл глаза ладонями. Это же смешно. Я понимаю, что это бред…
Глава 37
Незатейливое однако у меня расписание построилось.
Я досиживал до утра, сомкнув глаза максимум на два беспокойных часа (в лучшем случае), потом давился стыдом и чувствами у психолога, а сразу после говорил о том, что делал весь прошлый месяц.
Стоун каждый раз задавала один и тот же вопрос о том, спал ли я. Я отвечал честно:
— Почти нет.
Я давал ей лишь намёки на причину моего ночного бодрствования. Говорил что-то типа:
— Кошмар.
Она спрашивала какой.
— Один и тот же. — я пытался глазами передать этот конкретный образ.
Понимала она меня или нет — не знаю. В первый раз, когда меня вынудили об этом говорить, она посоветовала мне принимать снотворное и успокоительное. Теперь врачи приносили мне на блюдечке среди прочих бяк новые, обещающие долгий и здоровый сон. Чёрта-с два. Они мне даже успокоиться не помогали. Точнее, я начинал ощущать вялость, и желание закрыть глаза возросло в тысячу раз, однако, я просто не мог этого сделать. Я сразу ощущал его энергию рядом с собой. Она казалась невероятно реальной, и моя паранойя вперемешку со снотворным превратилась в ещё большую пытку.
Так что после одного кошмарного раза я стал смывать успокоительные в унитаз.
В общем и целом, я чувствовал, что мы со Стоун продвигаемся. Прошло всего дня три, я ужасно измотан физически и эмоционально, но ментальный недуг хоть немного, но начал отступать.
Конечно, самым ужасным было анализировать всю картину со стороны. Теперь я глядел на всё, что происходило, как зритель, неуверенно выглядывая из галёрки.
Джима нельзя было не коснуться. Каждый мой шаг, каждое моё действие и мысли были пропитаны им. Чтобы пролезть сквозь все эти хитросплетения нужна была поистине высшая хирургия. Обычному человеку такое не по силам, даже самому умному.
— Я одержим? — спросил я, прикрыв на секунду глаза.
Я спрашивал у тёмной массы в углу, но ответила мне Стоун:
— С точки зрении психологии, ты травмирован. На первый взгляд — тебя пытались изменить.
Я горько ухмыльнулся.