— К тому же, — добавил политик. — Миссис Стоун рекомендовала вернуть тебе привычные условия. Проживания, разумеется. Никаких внеплановых выходов за ворота и обедов с остальными кадетами.
Слова прозвучали жёстко. Я только что был ужасно рад тому, что смогу наконец-то покинуть страшный подвал (обошлось без пыточных допросов), но, услышав тон Майкрофта, я вдруг подумал, что лучше б меня пытали.
Заметив, как мои глаза потухли, Холмс поджал губы, глянул вниз, а затем снова поднял на меня взгляд. Он всегда так делал, когда замечал, что переходит границы, когда становится слишком строг и жесток.
— Ты же понимаешь?..
Холмс не закончил. Он хотел, чтобы я сам сделал вывод. Я пожал плечами и вздохнул.
— Я благодарен, что мне теперь больше доверяют. — я старался скрыть накатившую на меня грусть. — Остаётся лишь надеется, что найдётся способ вернуть то, что было.
Майкрофт снова посуровел. Глядел он теперь куда-то вдаль коридора, его челюсти двигались.
— И я имею в виду не своё место агента, а тебя.
Глаза Майкрофта медленно прикрылись. Он сглотнул. Я наблюдал за его реакцией, вспоминая недавно подслушанное.
— Я не перестану стараться. — неожиданно уверено сказал я. — Иначе мне не выжить.
Политику не нашлось, что на это ответить. Он лишь предупредил, что завтра всё повторится. А ещё он порекомендовал мне поспать.
Я прождал несколько минут прежде чем повернуть ключ в замке. Эта драма может показаться лишней, но иногда что-то действительно трудно сделать сразу.
Внутри было как-то холодно и пусто. Все вещи, кроме техники, были на месте, но тут не было уютно. Я сел на кровать и стал медленно вписывать в свой мозг старые-новые виды. Вот мой стол. За ним я делал уроки ещё с четырнадцати лет, а, нет, тот я сломал, значит, за этим с семнадцати. Там дверь в ванную. Мою первую порнуху я посмотрел именно там. Странно, но это произошло именно после того, как меня отдали в спецшколу со строгой дисциплиной. Я получал замечания каждый день. Каждый. Но всё равно как-то учился. Майкрофт в те времена несколько раз ходил к учителю по экономике, который относился ко мне несправедливо. Он занижал мои оценки, потому что я бесил его своей неусидчивостью. Кажется, Майкрофт его уделал, то есть его уволили, кажется, за некомпетентность.
Почему же меня поселили отдельно? Я вроде говорил, что это устроил Майкрофт. Я был единственным без родителей и под опекой члена руководства. Но может меня таким образом пытались отгородить от других, потому что Майкрофт был в курсе кто я? Лучше не думать так, ведь я не знаю истины.
Я встал с кровати и подошёл к зеркалу. Я не он. Верно?
Я занялся самоанализом, ведь другого не оставалось. Я немного подумал, потом немного разобрал свой шкаф. Странно, но половина вещей мне разонравилась. Потом я постоял у окна и понаблюдал, как подъезжают и отъезжают машины. Мне было не по себе немного из-за того, что я был один, но в общем я чувствовал себя лучше. Стены, окружающие меня, казались мне прочными, ворота там, за окном, непреодолимыми, а один человек, который был где-то рядом, спасением. Я стал петь «Hallelujah». Сначала тихо, себе под нос, потом всё громче и громче. Пусть музыка исцелит мою душу и склеит сердце. Однако когда я невзначай стал вальсировать, я испытал вновь приступ страха. Достаточно.
Мне принесли обед, затем ужин. Я всё думал о том, что со мной будет в случае если всё обернётся плохо. Отправят в тюрьму? В какой-нибудь страшный лагерь?
Ты принадлежишь мне! Ты мой!
Я откинул в сторону свой блокнот, в котором писал всякую чушь. Это были какие-то небольшие записи, типа дневника. Я писал так редко, что смог растянуть эту тетрадь на три года. В этом я особо не писал, так что начал когда мне было пятнадцать.
Сегодня был нормальный день. Исключая момент когда я подрался с Чарли Паркером. Ну, он назвал мою мать шлюхой, а я ответил, что она умерла и имеет его предков на небесах. Он врезал мне первым, а я принял приглашение и даже ответил ему. Мне не снизили уровень наказания за то что не я начал первым, потому что я должен был не отвечать насилием на насилие. На это я ответил, что защищал свою честь и пытался избавить общество от такого придурка как Чарли Паркер. Майкрофта взвали к заведующему по дисциплине.
Даты тут не везде стоят, но я помню, что это было примерно перед Рождеством, и мне тогда пришлось праздновать его в компании Майкрофта (он много дней тогда с работы не вылезал из-за того, что одного посла взяли в заложники в Тбилиси), а это было то ещё удовольствие, ведь Холмс этот праздник не выносит. Почему? Расскажу, если узнаю.
14 апреля. Родительское собрание.
Я не виноват что меня снова отчитали. Шутить про то что мои родители умерли вполне нормально если они твои. Я просто решил использовать методику типа если ты сам будешь шутить об этом и говорить, то другие не будут.
25 мая.
В этом году я заканчиваю школу. Экзамены тут другие. И их много. Выбор профессии для нас не актуальная тема ведь сам факт того, что нас сюда закинули уже говорит о конкретном намерении. Хотя всё же выбор есть. Можно пойти и быть оперативником, можно на другом конце наушника, который носит секретный агент, а можно сразу в управление. Я буду оперативником, то есть действующим агентом. Если я пройду экзамен по физподготовке, то меня определят в новый отряд. Классно.
Дочитав последнюю запись, я вздохнул и взял в руки ручку.
1 июня (а может ещё май. Я не знаю)
Я вернулся. Но не прежним.
Мне пришлось сходить в мед крыло на осмотр. Мне сменили повязки, проверили на наличие новых повреждений. И отпустили. Я лёг спать пораньше, потому что с ног валился, глаза слипались. Лечь в эту кровать было необычно. Она была меньше, твёрже, но… я уронил голову на подушку и рвано выдохнул.
Там, он там, в тёмном углу. Ты думаешь, что в безопасности? Думаешь, тебе кажется? Нет. Он стоит в углу и скоро он подойдёт, а когда он подойдёт, то…
Темно.
Я один.
— Каждый сделанный тобою вздох, каждое твоё движение, каждую разрушенную связь, каждый твой шаг… Я буду наблюдать за тобой.
Перестань. Его здесь нет.
— Каждый божий день, каждое твоё слово, каждая игра, ночью… Я буду наблюдать за тобой.
Я распахнул глаза, уставившись в темноту. Там кто-то стоит. Нет. Кто-то живой. Нет. Он смотрит на тебя. Да.
Я уткнулся лицом в подушку, чтобы приглушить громкие вздохи. Дыши, спокойно, умоляю.
— Никто не поможет тебе. Они даже не поймут, что произошло.
Спи. Не думай ни о чём. Я убрал руки подальше от бёдер, которые начали по знакомому неметь. Я приподнялся на локтях, осматриваясь. Видишь? Никого, кроме тебя. Ни-ко-го.
Удар металла о металл. Звон наручников. Я сел в кровати, закрывая уши ладонями. Темно. Здесь слишком темно. Я в ловушке. Сам себя загнал.
Не выдержав таки, я врубил свет, а затем сидел на развороченной кровати и тёр глаза. Сколько я спал? Пять минут?
Глава 38
Майкрофт был крайне удивлён, когда застал меня, стоящего около его кабинета в шесть тридцать утра. Я чуть пошатывался, прислоняясь к стене, и смотрел в одну точку, как сумасшедший.
— Эдвард? Ты?..
— Не спал. — слова выходили из меня через силу. — Я не могу сомкнуть глаз.
Я съехал по стене на пол и уронил голову на колени. Холмс пришёл в искреннее недоумение от моих слов. Ему всё-таки не всё равно?
Я услышал, как он звонит кому-то, отходя в сторону. Я продолжал сидеть на полу, но уже с поднятой головой. Политик вскоре вернулся.
— Посидишь пока у меня, потом к психологу, будем решать, что с тобой делать.
А что делать? Что тут можно сделать?! Я уже на труп похож. Разве что ходячий. Да, я ходячий мертвец.
— Помоги мне. — произнёс я, идя следом за политиком.
Майкрофт засунул зонтик в шкаф, а затем обернулся ко мне.
— Мы со Стоун что-нибудь придумаем. — заверил он, оглядывая меня.
Я покачал головой. Стул был жёстким, но дышать стало легче. Что за перепады? Я закинул свои ноги на ещё один стул и прикрыл глаза. Майкрофт пару раз звонит кому-то, обсуждая безопасность информации МИ6 и МИ5. Прямо по телефону он приходит к решению. Кладёт трубку. Приходит Антея, приносит кофе. Я отказываюсь. Холмс погружён в работу, но периодически бросает на меня взгляды. Мне хочется спать.
Я просидел на месте прямо до часа с психологом. И Холмс снова идёт со мной. Я еле переставляю ноги, но сердце бьётся ровно.
— Кажется, я уже сошёл с ума. — произношу я, ощущая, как слёзы подступают. — За эту ночь я понял, что ничего мне не поможет. Поэтому молчать дальше нет смысла. Может я умру после того как вылью на вас всё дерьмо, что приключилось со мной…
— Эдвард. — Стоун хлопает глазами.
Она была явно не готова к такому повороту событий. А я уже на пределе. Возможно, сегодня мой последний день. Я кидаю взгляд на Майкрофта. Тот смотрит в ответ, чуть приоткрыв рот.
— Спрашивайте. — говорю я, не отводя взгляда от политика. — Что угодно. Хуже мне точно не станет.
Стоун медлит. Я прошу её снова.
— Что ж, — женщина складывает пальцы в замок и кладёт их на стол. — это будет долгая и тяжёлая беседа. Ты понимаешь?
Я киваю, затем выпрямляюсь, будто сейчас буду играть на фортепиано. Сейчас я сыграю с собой в русскую рулетку.
— Одно условие. — произношу я. — На этот раз не хочу, чтобы Майкрофт присутствовал.
Я не смотрю на Холмса. Не могу.
Молчание. Стоун переводит глаза в сторону, видимо, на политика. Затем дверь открывается и почти сразу закрывается.
— С чего начать? — спрашиваю я скорее себя, чем психолога.
Женщина напротив откидывается на спинку стула. Хочет показать, что я в безопасности.
— Давай я начну. — произносит она.
Я не против и пожимаю плечами. Внутри теплится беспокойство. Я знаю, что уже сейчас нахожусь на грани, но пути назад нет. Только не назад.
— У всех есть конфликт: борьба морали и бессознательных желаний. — положила такое начало Стоун. — Давай я немного пооперирую теорией, чтобы ты понял о чём я. В вытесненном состоянии у безнравственного человека прибывает не инстинктивная, а, наоборот, моральная составляющая. Эти вытесненные остатки порядочности являются лишь традиционным пережитком младенчества, который налагает на инстинктивную природу ненужные оковы. Понимаешь?