И стал жаловаться — на себя, на всю эту свистопляску с механизмом, на Ефима с его напористостью.
— Жаль, если он уйдет, — неожиданно признался он. — А как же я? Я как же?
На улице уже стемнело, и где-то далеко впереди поднималась луна. Ее слабый, нежный свет пробивался между домами. В комнате было светло и тепло. Через полуоткрытое окно доносился женский смех. На оконном стекле сидела стрекоза и грелась. Все предметы в комнате были давно обжиты и уютны. Особенно уютны, когда Галка просыпалась утром, сонная и розовая, и лепетала что-то бессвязное о чувствах. В этой комнате находилось много хороших вещей: старинные шахматы, небольшая картина Левитана, узбекский ковер. Но все эти вещи показались вдруг ненужными, ненадежными. Самым надежным представилась работа, которую они делали с Ефимом.
Костя заторопился. Ему казалось, что надо теперь же отправиться к Ефиму, немедленно, иначе что-то необратимо разрушится, чего-то дорогого не станет, и это убьет всю остальную Костину жизнь.
В комнате Ефима было темно. Сам он сидел в кресле у окна и обернулся на шаги Кости.
— А, это ты, — без всякого удивления, невесело отозвался он. — У меня электропроводка оборвалась — чинить не хочу сейчас. Утром исправлю.
Из-за крыши дома напротив показался край луны, вспучился, как нарыв. Созрев, оторвался и поплыл к антенне. Луна двигалась. Костя видел это движение. Это двигались он, Ефим, вся Земля. И двигались так быстро, что Косте показалось, будто он ощущает на своих щеках движение воздуха. Это было движение времени. Время, как ветер, проходило через него, как сквозь пустоту, и только мысль, казалось, способна была задержать это движение.
— Я пришел сказать, что буду делать десятый вариант. И одиннадцатый, если понадобится, — сказал Костя. — А в ЛОМО тебе делать нечего. У нас еще впереди транспортер с собачкой. Тоже, знаешь, хорошенькая штучка.
Виктор АндреевСТИХИ
КОНЕЦ АВГУСТА
Это — лето? Это — осень.
Утро. Пусто. Сыро так,
Словно небо билось оземь
И осталось на кустах.
Ночь ушла… уходит… или
Мягко в мох легла опять?
Ели лапами укрыли
Морды мокрые и — спать.
Руки вымокли и мерзнут.
Это — осень. Солнца нет.
Даже позже, солнцем поздним,
Вряд ли будешь обогрет.
„Здравствуй, мир. Я живу в неизменной…“
Здравствуй, мир. Я живу в неизменной
грустной радости встречи с тобой.
Листья кружит ветер осенний,
поздний, чистый, но он — голубой.
В этом мире, неспешно летящем,
в листьях — тонких, как лица людей,
замечаю все ярче, все чаще:
чем прозрачнее, тем голубей.
Валентин КостылевБЕЛОЕ МОРЕСтихотворение
На белом просторе
Широкая рябь.
По Белому морю
Гуляет сентябрь.
Гуляет как ветер,
Свободен и чист,
И падает с веток
Оранжевый лист.
Леса разноцветны
На скалах седых.
Качаются ветки
У белой воды.
Качаются лодки
На белой волне.
И согнуты локти
На желтой сосне.
Качается море…
Лишь камни тверды —
На счастье и горе
Стоят у воды.
По спинам их черным
Прошли ледники.
И плещутся волны,
Звонки и легки…
Виктория ВартанРАССКАЗЫ
ПРИВЕТ ОТ БАБУШКИ
Апрель был на исходе. Сбросив зимнее оцепенение и мрачную меланхолию, навеянную сырой бесснежной зимой, ленинградцы оживились, с надеждой взглянули на переменчивое апрельское небо. И их надежды не были обмануты.
Стояла по-весеннему теплая погода, дождь шел ровно столько, сколько было необходимо людям и деревьям.
У нас с Варей все складывалось на редкость удачно: в перспективе четыре свободных дня — майские праздники совпадали с концом недели — и поездка на новеньких «Жигулях» в Эстонию.
Наш сосед, известный в городе адвокат и милейший человек, дабы избавиться от не вполне осознанного, но беспокоящего его чувства вины перед соседями за то, что он — счастливый обладатель серебристых «Жигулей», а мы — нет, а также памятуя, что человек должен сеять добро, по очереди приглашал в загородные поездки обитателей нашей лестничной клетки. На сей раз он пригласил нас с Варей.
Нас ждала Эстония с ее аккуратными, ухоженными полями, уютными кафе и ночными барами. Но все это рухнуло как карточный домик двадцать седьмого апреля, накануне нашей предполагаемой поездки.
Долгий звонок вырывает меня из состояния глубокого сна. Я с сожалением открываю глаза и смотрю на будильник: шесть часов тридцать минут. Что за чертовщина? Стрелки, что ли, неправильно поставил?.. А звон между тем медленно заполняет квартиру.
— Нажми кнопку, — сквозь сон бормочет Варя, с головой укрываясь одеялом. Ей торопиться некуда.
— Это не будильник, звонят в дверь, — говорю я, когда начинаю соображать что к чему.
— Как в дверь? — мигом просыпается Варя.
Набрасываю халат и иду в переднюю. Открываю дверь и мгновенно оказываюсь в объятиях смуглолицего молодого человека примерно моих лет. Он принимается лобызать и тискать меня с таким чувством, что я от изумления теряю дар речи. Стою и жду, пока не кончится у него приступ столь внезапной любви к ближнему.
— Вай, как я рад тебя видеть, дядя Геворг, — вытирая слезы радости, произносит наконец с кавказским акцентом молодой человек.
Гм, дядя? Впрочем, родственные связи и отношения порой бывают так сложны, что в них трудно было бы разобраться и самому господу богу. Но теперь я догадываюсь, что, во-первых, молодой человек из моих родных краев, а во-вторых, он, возможно, один из моих многочисленных родственников.
— Что ж мы стоим в передней? Входите, пожалуйста…
Мы входим в общую комнату, что служит нам одновременно гостиной.
— Я из Дзорагета, — говорит мой гость, — и зовут меня Артем.
— Поездом приехали?
— Нет, самолетом.
Об этом я тоже мог догадаться: и ереванский и бакинский самолеты прилетают рано утром.
— Перед отъездом заходил к твоей бабушке, — справившись с чувствами, говорит мой гость. — Жива и здорова, передавала большой привет.
— Спасибо. А сами вы из чьих?
— Айказ-даи знаешь?
— Знаю. — Еще бы не знать знаменитого дзорагетского тамаду.
— А его жену Айкануш?
Я утвердительно киваю. А сам недоумеваю: какая связь между Айказ-даи, его женой и моим гостем?
— А двоюродного брата его жены знаешь?
— Нет.
— Как, не знаешь Аршака, знатного дзорагетского тракториста?
Ничего не поделаешь, мне неизвестно это имя.
— Так вот, я племянник двоюродного брата вашего Айказ-даи.
«А Айказ-даи приходится братом моей бабушке», — мысленно заканчиваю я. Как видите, я поторопился. Связь, оказывается, есть. И не что иное, как эта связь, вызвавшая в моем госте несколько минут назад такой взрыв чувств, дает ему право на гостеприимный кров.
— В командировку?
— Нет, я в отпуск. Приехал погулять. Жаль только, времени мало: всего две недели. Спасибо отцу — это он меня надоумил. «Поезжай, сынок, сказал он, остановишься у нашего Геворга, внука нашей Машок».
Когда дзорагетец говорит «наш такой-то», это вовсе не значит, что он состоит с названным лицом в кровном родстве. Просто сам факт происхождения из Дзорагета уже говорит за себя. Потому как, если разобраться в генеалогическом древе каждого дзорагетца, все они связаны между собой узами близкого и далекого родства, хотят они этого или не хотят.
— Кто это? — спросила Варя, когда я вошел в спальню.
— Родственник…
— Ненадолго? — с надеждой в голосе спросила Варя.
— На две недели.
— А как же наша поездка в Эстонию?
— Значит, не поедем, — ответил я. — Не могу же я выгнать родственника на улицу. И в гостиницу не устроить. Да он и не просит об этом.
— Две недели, — медленно произнесла Варя. Ее спокойный тон нисколько не обманул меня. — А как же мой творческий настрой? Тебе-то хорошо — ты работаешь не дома.
Варя год назад опубликовала рассказ в газете «Смена», имевший роковые последствия: она бросила работу в библиотеке, решив раздуть «божью искру».
— Ну что делать, нужно мириться с обстоятельствами, — тихо внушал я ей.
— О да, разумеется, нужно мириться с обстоятельствами, — едко сказала Варя. — Когда я согласилась стать твоей женой, я должна была знать заранее, что выхожу замуж не только за тебя, но и за твоих бабушек и тетушек, за двоюродных сестер и братьев, за племянников и племянниц, за — как называется твое родное село? Дзорагет? — за весь Дзорагет…
Поскольку наш гость в отпуске, он поздно встает, поздно завтракает, поздно выходит из дому и поздно возвращается.
Мы же с Варей рано встаем, рано завтракаем и рано ложимся спать, поскольку мы не в отпуске.
Ровно в восемь, позавтракав, я ухожу на работу, а Варя тихо слоняется из кухни в спальню и назад в ожидании, когда проснется гость и она сумеет добраться до своего стола с пишущей машинкой. Сюжет новой новеллы, теснясь в ее голове, властно просится на бумагу. Но — увы! — покой нашего гостя свят.
Ровно в двенадцать Артем, позавтракав, выходит в город получать впечатления, которыми Ленинград щедро одаривает каждого туриста.
Ровно в двенадцать Варя садится за письменный стол и битый час сидит, уставившись на чистый лист бумаги, горько при этом недоумевая, куда же подевалась новелла, еще недавно не дававшая ей покоя? Проклиная все и вся, Варя встает из-за стола, так и не написав ни строчки.
Май был в разгаре, когда Артем, поблагодарив нас, отбыл в направлении Дзорагета. А мы с трудом, но все же вошли в ритм привычной жизни.