— И полковнику уступать надо!
— Если бы уступил, и сейчас бы сидел в кювете. И вам бы лишние хлопоты — искали бы меня.
— Спасибо, Дудкин, за заботу обо мне. Но хлопот мне ты сделал больше.
— Виноват, товарищ капитан.
— Ну, ступай, — махнул я рукой.
Дудкин переступил с ноги на ногу и продолжал стоять.
— Иди! Отдыхай!
— Так я, значит, буду собираться, товарищ капитан… Кому прикажете передать машину?
— Не торопись!
— Товарищ капитан, ведь командующий приказал…
Пришлось на Дудкина прикрикнуть. Только после этого он вышел.
На другой день я доложил начальнику связи фронта о происшествии с Дудкиным и закончил свой доклад просьбой:
— Товарищ генерал, разрешите не отправлять Дудкина!..
— Как это разрешите не отправлять, приказал-то командующий… Отправляй, и точка.
Я не унимался:
— Товарищ генерал, водитель — опытный, хороший, надо доложить командующему…
— Нет уж, благодарю. Если командующий тебе приятель, то можешь доложить, а у меня нет никакого желания докладывать ему по такому вопросу.
И генерал повесил трубку.
История с ефрейтором Дудкиным продолжала меня волновать и на следующее утро. Разговор с генералом меня не удовлетворил. Во всем этом происшествии меня настораживало одно — откомандируй я Дудкина, при следующем перемещении ни один водитель радиостанции не будет уступать дороги. Хоть все маршалы будут сигналить сзади — не уступят. Отправляйте, мол, на фронт, и баста!
Дудкина надо отстоять, но как? Решил переговорить с адъютантом командующего майором Пугавкиным. Лично с ним я был знаком. Правда, знакомство состоялось при довольно щепетильных обстоятельствах. Пугавкин до потери дара речи был влюблен в радистку моей роты Галю Блатову. Но сердцеедов, а их было немало, в роту я не допускал, отлучки из роты также были исключены. В этих вопросах я был непреклонен и беспощаден. Когда однажды мне доложили о самовольной отлучке радистки Зои Ляшенко, я приказал открыть недействующую трансформаторную будку и посадил ее туда на трое суток. С тех пор ни одного нарушения.
Майор Пугавкин дважды обращался ко мне по секрету с просьбой: разрешить Гале после вечернего дежурства побыть с ним часок. Первый раз я отказал. При этом напомнил, что рядовой Блатова — солдат. И если ему так хочется побыть часок с солдатом, то как майора и адъютанта командующего могу его уважить и отпустить своего ординарца ефрейтора Митьку, балагура и плясуна. Пугавкин, помню, обиделся и, ничего не сказав, ушел.
Второй раз не отказал. То ли он более настойчиво просил и убедил меня в самых благих намерениях, то ли мелькнула мысль, что, может быть, нужда заставит и самого меня когда-нибудь обратиться к нему за помощью, не помню. Во всяком случае, отпустил солдата Галю, к его великой радости. И вот теперь, действительно, вынужден обратиться к нему.
«Ну что ж, — думал я, — не поможет, пусть забудет, где Галя служит, — близко к роте не подпущу».
Предварительно позвонил адъютанту. Он был свидетелем вчерашнего конфуза с Дудкиным.
— Ведь вот шельмец, — высказал свое негодование Пугавкин, — хотя бы остановился. Мы пошли на обгон по обочине, а он себе жмет на всю железку!
Я кратко изложил истинную причину его упрямства и высказал свое желание не откомандировывать водителя. Но как это сделать, мол, не приложу ума.
— А с начальником связи вы не разговаривали? — спросил Пугавкин.
— Куда там! Не хочет идти к командующему.
— Да! — вздохнул адъютант. — Все они его боятся.
И он замолчал. Молчу и я. Держим трубки у уха — я чувствую его дыхание, он — мое. Наконец Пугавкин заговорил:
— Мне одному заводить разговор с командующим будет некорректно, вы понимаете. Но если вдвоем — операция может пройти успешно.
Разработали следующий план. К пяти часам дня прихожу к домику командующего, охрана будет предупреждена, меня пропустят. Адъютант встретит у входа. Командующий с двух до четырех, когда не в войсках, отдыхает. Ровно в пять пьет чай в садике возле дома. В этот момент мы вместе с адъютантом подойдем к нему.
— Не влетит нам? — с опаской спросил я.
Подумав, Пугавкин ответил:
— Не думаю. В это время у него, как правило, хорошее настроение. Склонен к шутке. Разговаривает по-домашнему… Самое худшее — прогонит обоих, как и твоего водителя.
— Так вы рискуете, товарищ майор? — забеспокоился я о нем.
— При некоторых обстоятельствах полезно и рискнуть, — недвусмысленно ответил он.
Зеленым прибоем цветущих ветвей захлестнуло домик командующего. Они прорывались через забор, который начал просматриваться только с того момента, когда я вплотную подошел к нему. Калитка также была опоясана зеленым кольцом сверху донизу, и нежные листочки фруктового дерева скользнули по щеке, как бы пожелав мне успеха и пропуская в сад.
Возле приземистого побеленного домика стоял большой стол, накрытый скатертью, вокруг стола — стулья.
Командующий в кителе, накинутом на плечи — день был солнечный, теплый, — сидел за столом, а повар в белом фартуке ставил перед ним посуду. Только подойдя ближе, я увидел и самовар, стоящий на столе. Легкий пар весело подымался над ним и таял в прозрачном воздухе.
Сердце учащенно забилось, когда я переступил порог калитки и увидел массивную фигуру генерал-полковника. У него, казалось, все было необычных размеров: ноги, руки, голова. И от этого я почувствовал себя совсем незначительным. Однако задумчивая зелень ветвей вокруг, сверкающий самовар и полная тишина в саду подействовали успокаивающе.
При нашем приближении — я шел сзади — командующий поднял голову. В этот момент повар ставил перед ним большую фарфоровую чашку чая. Черты лица генерала были выразительные и крупные. Меня вновь охватил трепет, когда я встретился со взглядом его больших выпуклых глаз. Я уже вышел из-за спины адъютанта и стал рядом.
— Товарищ командующий! — уверенно проговорил адъютант. — Командир радиороты просит разрешения обратиться к вам.
— А что случилось?..
Я сообразил, что настало время говорить мне.
— Товарищ командующий… — Голос мой сильно дрожал, после первых же слов в горле что-то сжалось, и мне пришлось откашляться. Начал снова и громче, боясь, что опять перехватит дыхание: — Вчера водитель радиостанции вас задержал…
— Так что же?..
В голосе командующего прозвучала ироническая нотка, и заранее приготовленная фраза, выученная мной наизусть и, казалось, самая убедительная и трогательная, сразу вылетела из головы. Я выпалил на одном дыхании:
— У наших радийных машин очень низкая проходимость — один мост ведущий. На такой дороге чуть в сторону — и сиди. Вот он и погнал вперед что есть духу, надеясь разминуться. Не знал, кто за ним. Перепугался, когда узнал…
Командующий нахмурился и, мне показалось, призадумался. Затем я услышал его твердый густой бас:
— Петя, соедини-ка меня с начальником связи.
И тут я почувствовал, как задрожало мое правое колено. Потом мне показалось, что туловище стало медленно клониться вправо. Разумом понимал, что по-прежнему стою по стойке «смирно», но физическое ощущение было таким, словно я вот-вот упаду. Нарушение моего душевного равновесия не ускользнуло от командующего.
— Садись, капитан. Васька! Налей ротному чаю.
В ту же секунду появился исчезнувший повар в белом фартуке и ловко наполнил из самовара и сервизного чайника чашку. Я сразу было хотел исполнить приказание командующего, но не смог. Еще ощущал, что стою, перегнувшись вправо, и боялся сдвинуться с места, чтобы не упасть.
Адъютант между тем подошел к телефонному аппарату, стоявшему слева от стола на простой солдатской тумбочке, и, услышав ответ, подал трубку командующему. Шнур был длинный — командующему не пришлось менять положение. Только теперь я заметил закатанный брезент, лежавший на металлических кронштейнах под самой крышей. В случае дождя над накрытым столом сразу возникнет крыша.
— Товарищ К., — заговорил командующий в трубку. — Ко мне пришел командир вашей радиороты…
При этих словах я чуть не свалился со стула, на который, справившись с волнением, только что сел. «Ну, — думаю, — теперь прикажет и меня отправить вместе с Дудкиным».
Но то, что произнес командующий дальше, поразило меня не меньше, хотя и не было связано с Дудкиным. А он продолжал:
— И подал хорошую мысль: переставить основные радиостанции на новые машины. Через неделю-две такая возможность будет.
Он замолчал, слушая ответ. Затем опять заговорил:
— Да! Да! Совершенно верно — первую партию до последней машины я приказал отправить в иптаповские полки. А со второй сумеем выделить для радиостанций. — Опять слушает, а потом заканчивает: — Хорошо! Завтра с начальником штаба доложите расчет, — и он вернул трубку адъютанту.
Я сидел, боясь пошевелиться. К чаю, конечно, не прикоснулся.
Голос командующего вывел меня из оцепенения:
— Пей чай, а то простынет!
Он вновь поднял блюдце, из которого уже пил перед этим, и продолжал прихлебывать. Мне ничего не оставалось, как тоже взять свою чашку.
Для меня это чаепитие с командующим было настоящей пыткой, я не мог дождаться, когда оно закончится. Лоб мой покрылся испариной — не от чая, конечно, от волнения. У командующего-то лоб был совершенно сухой.
Наконец командующий поставил блюдце на стол и опрокинул на него пустую чашку.
— Ну, теперь за работу! — Он энергично встал из-за стола и направился к двери домика.
Спохватившись, что вопрос с Дудкиным еще не решен, а командующий уходит, я мгновенно вскочил с места:
— Товарищ командующий, разрешите не откомандировывать Дудкина?
Генерал-полковник обернулся, и по лицу его скользнула мягкая, доброжелательная улыбка:
— Ну, что же с тобой поделаешь, оставь Дудкина. Только смотри, чтобы твои водители все же уступали дорогу командующему. Дудкин опоздает — это еще не беда. А командующий не имеет права опаздывать.
Сказано это было просто, по-отечески, с тонким крестьянским юмором. Я ничего не мог ответить от волнения.