а — все это выгодно отличало правобережный вариант от левобережного.
Но изыскания должны проверить все существующие возможности для строительства. Поэтому в тридцать девятом году был пройден третий — подгорный вариант. Он не обещал дать лучшего решения, местность была значительно выше. В профиле линия трассы должна была подниматься круто вверх и, обогнув русло реки в районе конуса-выноса, опуститься большим уклоном. К тому же для выхода к реке Ирунгде приходилось искусственно удлинять трассу.
Окончательное сравнение всех трех вариантов показало, что правобережный является самым экономичным. Он и был рекомендован к строительству в сороковом году.
Как видите, участок в верховьях Амгуни сложный, — говорит старейший сотрудник Ленгипротранса. — Но на БАМе ведь немало таких тяжелых участков. Строить БАМ трудно. Без современной высокопроизводительной техники и самой совершенной организации строительства на БАМе делать нечего. Строительство БАМа — проверка нашего роста. Зато и перспективы, которые открывает это строительство, значение этого края для экономики страны просто неоценимы.
Знаете, — мечтательно говорит он, — откроется линия Ургал — Березовка, возьму билет и поеду по БАМу. Ведь этого ждал сорок лет. Разве не замечательно посмотреть на дело своих рук? Это лучшее, что останется после нас.
Олег ЛевитанБАЛЛАДА О ДУРНОЙ ПРИМЕТЕСтихотворение
Он курчав и смугл. А румянец ал.
Гнать велел коней. «В Петербург!» — сказал.
Распирало грудь. Путал мысли ром.
Вдаль летел возок снежным севером.
А назад летел частокол из лип.
Лошадиный храп да полозьев скрип.
Ошибись, ямщик! Заверни в сугроб!
Остуди, снежок, воспаленный лоб!
В эту даль — нельзя! Там — черна гроза!
А седок вздохнул и закрыл глаза.
Видно, жизнь ему будто в горле ком —
что в тюрьме сырой, что в Михайловском…
«Там — мои друзья, мне без них невмочь!
Если битва там — я бы смог помочь!
Если ж прахом все и в крови родник
нашей Вольности — знать, и я должник!..»
А над ним летит та, чей голос тих,
та, что боль и грусть превращает в стих,
та, кому легко и его житье, —
и звучит над ним голосок ее…
«Ты — избранник мой, я — твоя судьба…
Я молю тебя — не губи себя…
Риск — удел друзей, а твоя корысть —
ночью свечи жечь, утром перья грызть…»
— «Нет, оставь, отстань! Не могу я так!
Или дружба — пыль, и ценой — в пятак?..»
— «Их пути трудны, а твои — трудней,
ты — должник судьбы, не забудь о ней…»
А глаза ее — как глаза Аннет.
А метельный снег заметает след.
И исчезла тень, повторив: «судьбы…»,
так, что кони вдруг встали на дыбы!
«Что там, брат ямщик?» А ямщик сквозь жуть:
«Да косой, видать, перебег нам путь!
Знать, охота, что ль, слышь — собачий лай?»
А седок кричит:
«Заворачивай!..»
…И опять летит частокол из лип.
Лошадиный храп да полозьев скрип.
А метельный снег заметает след…
Заметает след. На десяток лет.
Валентин БобрецовСТИХИ
ШТОРМ НА ЛАДОЖСКОМ ОЗЕРЕ
Ладога — не озеро, ладонь.
И гадай по линиям волны:
либо кверху дном, на валуны
Валаама, либо же — на дно.
Бьются брызги сотнями багров
о борта, а эхо — до глубин
озера, и помнится по гроб,
что закат на Ладоге багров:
будто не вода — гемоглобин!
„Не надо незначащих слов…“
Не надо незначащих слов.
Не надо судить и судачить.
Пусть будут — весна и весло.
И удочка, купно с удачей.
Пусть будут — огонь и табак,
Задачи — с исконными иксами.
Чтоб волосы ветру трепать —
простор…
И глядела б не искоса!
НАД СЛОВОМ
Пачка папирос
и полкофейника.
И душа,
что ополчилась на Коперника.
Лихорадит.
Снег из-за штор —
долго и муторно.
А радио
зевнуло,
что
«доброе утро…».
„Что было вначале?..“
Что было вначале?
Слово?
Нет, вначале — поход.
Не перина — солома.
Бессонница,
не покой.
Ветер колючий.
Волчий
вой.
Воронье и совы.
И пораженья горечь…
Только потом — Слово.
Борис МельниковВАЖНЕЕ ПОБЕДЫРассказ
Ринг, ринг, ринг, ринг — резкие пронзительные звуки этого слова уже с утра звучали в нем. Как только проснулся, оно зашевелилось коротким твердым «р», скользящим, стелющимся «и», обрываясь приглушенно, но ясно.
Бой начался уже тогда, утром, когда Юра четко и быстро делал зарядку, четко и быстро прибирал комнату, собирался в институт. Четко и быстро, но не раньше того момента, который наметил Юра, иначе образуются пустота и неясность.
Не раньше и не позже подойдет трамвай, на котором он поедет в институт, не раньше и не позже начнутся и кончатся лекции, и он пообедает, отдохнет, пойдет в спортклуб. Он знал, каким будет сегодня: улыбчивым, мягким, расслабленным. Самое главное расслабиться и быть собой, понять, что ты хочешь, что хочет твой организм.
Сегодня бой с Быковым, тем самым Быковым, который всегда спокоен, собран, о котором пишут в газетах и который признан настоящим боксером.
Быков давно и уверенно определился в жизни. А он? С детства уготован путь по стопам родителей в науку. Но зачем, для чего?
Год назад он боксировал с Быковым и проиграл. Проиграл еще до боя, смирившись с тем, что Быков сильнее, опытнее и ничья — корректный почетный проигрыш по очкам — вполне прилична и достаточна.
Ринг, ринг, ринг — щелкающее, быстрое английское слово росло, зрело, набухало. Но наполнить до краев, вырваться, выплеснуться оно должно только на те девять минут боя, ради которых, которые…
Только бы в гардеробе не встретить какого-нибудь говорливого знакомого. Подняться в раздевалку с черного хода по скрипучей лестнице.
У раздевалки он увидел тренера, тот сразу встретился глазами с Юрой.
— Проходи, проходи, что стоишь?
Юра, невольно повинуясь жесту, быстро шагнул к двери, рванул на себя и вошел.
Запах мужских тел, сосредоточенность и деловитость ребят в раздевалке сразу создали в нем тот настрой, когда знаешь, что, как и почему надо делать.
Он переоделся, коротко переговариваясь с ребятами, все делал четко, в одно движение, и делал добротно, уверенно. Обуть боксерки, затянуть шнурки так, чтобы нога была мягкой и цепкой, чувствовала пол, поправить трусы — и тугая, в три ряда, резинка не будет мешать дыханию.
Он пошел в зал на разминку.
Сначала бег. Ноги вроде бы легкие, но какие-то нервные. Он чутко вслушивался в свой организм. Каждую клеточку надо заставить трудиться. Все быстрее и быстрее упражнения.
Руки уже сильные, послушные и сами знают, что им делать. А корпус? Ниже, еще ниже нагнуться, вот так, вот так. И снова руки — быстрее, сильнее, еще быстрее, еще сильнее. Потянуть мышцы груди. Хватит.
Он взял плотно скатанные специальные эластичные бинты, внимательно осмотрел их, хотел положить на скамейку, но сунул их под мышку, несколько раз сжал и снова расслабил пальцы, потом начал бинтовать кисти рук. Начал с большого пальца: ровно и плотно обернул его, затем подтянул бинт к ладони и три раза обмотал ее так, чтобы прижать бинт, идущий от пальца, тогда плотная эластичная лента укрепит его, придаст уверенности, и он не будет выбит или растянут при ударе. Провел бинт через тыльную сторону ладони и два с половиной раза обмотал вокруг лучезапястного сустава.
Делал он все это с удовольствием, радуясь своему умению, уверенным движениям, тому, как красиво ложится лента, мягко, будто ребенка, укутывая руку.
Вновь перевел бинт на ладонь, особенно тщательно перебинтовал боевую площадку, пошевелил пальцами — не туго ли? Нет, все в порядке. Опять поднялся по ладони к суставу и снова спустил бинт на боевую площадку, конец его подсунул под бинты на ладони.
Руке было легко и приятно, «одежда» не стягивала ее, а только объединяла пальцы и ладонь во что-то новое, законченной формы — в кулак.
Потом Юре надели перчатки, спросили, удобно ли.
— Да, спасибо, удобно.
«К рингу! К рингу! К рингу!»
Зал смотрит из полутьмы, веет тысячеглазым вниманием, затаенное дыхание касается груди, плеч.
Юрий пролез под канаты, повернулся в свой угол, зажмурился, так как свет был слишком ярок, потом сразу открыл глаза и смотрел уже только на тренера.
Лицо тренера толстое, мускулистое, вырезаны лишь самые главные складки и черты, вырезаны глубоко, четко и определенно, между ними сильные, огрубевшие от ударов, собранные в тяжелые блоки мышцы. Глаза серые, способные понять, знающие твердо и определенно, безо всяких метаний, кто есть кто и на что способен.
Шум усилился, и опять что-то тысячеглазое колыхнуло из зала. Да, пришел Быков. Юра повернулся и одним взглядом увидел его всего. Увидел его широкую, с хорошо развитыми мышцами грудь, волосатые руки, чуть грузные бедра, приподнятые, будто от избытка сил, плечи, увидел уверенное, мужественное лицо.