Захар Афанасьевич выдержал и это обидное сравнение. Степан Лаврентьевич перестал возиться со своей котомкой и вдруг накинулся на Захара Афанасьевича, постукивая своей увесистой палкой об пол. Еще чего доброго — ударит!
— Старый, а не понимаешь пустяковины! Я только молоточком помахал, а видишь — рука не поднимается.
— Ну, а ты сиди на пороге и, как оно называется… инструктируй, — уныло советовал Захар Афанасьевич.
— Эх, голова садовая! Легко сказать — инструктируй. Ты вон даже на этом слове и то запнулся. Да какой же мастер может усидеть на месте, когда видит не дело? Какой, я спрашиваю? Да тут не только молоточком — кувалдой будешь махать! А через минуту смертушка за тобой придет! Какой же мне расчет умирать, а? Мне еще надо поглядеть, как Гитлер в гроб сыграет!
И неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в избу не вошли Александра Григорьевна и Анастасия.
— Вот это и есть тот самый мастер, Александра Григорьевна, — сказала со счастливой улыбкой Анастасия Семушкина.
Григорьевна подала руку старому мастеру. Другую держала за спиной.
— Здравствуйте, Степан Лаврентьевич!
«Ишь ты, и отчество узнала!» — с удовольствием отметил про себя кузнец.
— Пришла спасибо вам сказать.
— Пока не за что.
— Ну, как же не за что? Вот показал нашему кузнецу, как по-настоящему молоток держать. А за такую подкову — вдвойне спасибо!
В руке Александры Григорьевны была подкова. Она слабо поблескивала седыми краями на ладони председателя. Степану Лаврентьевичу собственное изделие в чужих руках показалось очень хорошим, но вслух сказал:
— Что тут такого? На свете, может, и лучше есть. Кто его знает!
Анастасия замахала руками:
— И слушать не будем такое! Лучше не может быть!
Он ожидал, что женщины долго и утомительно будут просить его остаться в деревне. Но этого не случилось. Александра Григорьевна вздохнула и сказала:
— Вижу, в путь-дорогу собираетесь?
— Да надо бы…
— Может подвезти вас?
Степан Лаврентьевич посмотрел на вытянувшееся в ожидании его ответа лицо Захара Афанасьевича, на Анастасию, глядевшую умоляющим взглядом, на председателя… Потом перевел глаза к окну и сказал:
— Да нет… Сегодня не надо… Ночку переночую.
…На ночку, потом на другую, а потом на неделю остался Степан Лаврентьевич в «Переломе».
Ведь и не уговаривала его Александра Григорьевна, а он остался. Как будто каким ключиком открыла душу старого мастера.
Подъезжая к «Перелому», секретарь райкома Бороздин знал, что при встрече с ним Александра Григорьевна в первую очередь спросит насчет обещанных кузнецов. Кузнецы есть, но послать в «Перелом» он их не сможет, надо будет везти инвентарь в МТС. Предстоял, очевидно, неприятный разговор, и Бороздин был к нему готов.
Вот и деревня. Анатолий Александрович услышал перезвон в кузнице. Что бы это значило? Удивленный, он остановил лошадь и отправил ее с первым подвернувшимся мальчишкой на конюшню. Подойдя к кузнице, Бороздин увидел забавную картину. В дверях кузницы, спиной к дороге, на деревянном чурбаке сидел незнакомый седобородый старичок. Он размахивал обеими руками и по сердитому лицу было видно, что ругался. Старик так увлекся этим, что не заметил подошедшего Анатолия Александровича.
— Ну скажи ты мне, Фрося, скажи, пожалуйста, и кто это родил тебя такую? Сто раз говорю: бей со скользом!
Из кузницы доносился обиженный девичий голос:
— Ну с каким же скользом! Я бью так, как вы вчера учили.
— Бестолочь, и все тут! — старик безнадежно махнул рукой. — Так надо бить, когда грубая работа. А тут отделка. А ты, Настасья, чего рот-то открыла? Учи девку!
— Я сама не понимаю.
— Учу, учу… — горячился старик. — Эх вы, мастера. Всю кровь мне перепортили. Опять показывать надо?
Послышался голос Анастасии Семушкиной:
— Не показывайте, Степан Лаврентьевич. А то покажете — и опять целую неделю будете с руками мучаться. Себя-то жалейте.
Старик успокоился, пристроился поудобнее на чурке и ворчливо, но уже примирительно сказал:
— Ну, ладно, ладно… Раскудахтались… Чего смотрите на меня?
И тут старый кузнец заметил улыбающегося незнакомого человека в потертой шинели. У Степана Лаврентьевича глаз был наметан: он сразу понял, что перед ним стояло начальство, районное, а может быть даже и областное начальство. Незнакомый посмеивался, потирая переносицу:
— Ну и шумишь ты, дед!
— В работе всякое бывает… Здравствуйте! Зашумишь тут, когда второй день одну борону чиним.
Разговорились. Хотя Анастасия и Фрося были черные, как негры на картинках, но Анатолий Александрович узнал их. Он кивнул головой в сторону деда, все еще продолжая улыбаться и потирать переносицу:
— Крутой характер у деда, не плачете?
— Плачем, — призналась Фрося, — плачем, да что поделаешь? Ковать-то ведь все равно надо.
— Надо, надо…
Секретарь райкома сел рядом со старым мастером.
— Ну, как они, ваши подмастерья?
— Подмастерья ничего. Оно, конечно, поругиваю. Да как без этого? Анастасия Ивановна, можно сказать, скоро мастером будет.
— Уже мастером?
— Не сейчас, конечно, а годов этак через пять.
— Ничего себе, обрадовал! Да за такое время инженером можно стать!
Но последних слов Степан Лаврентьевич, видимо, не расслышал, а удивление секретаря понял так, что он не верит в мастерство Анастасии.
— Не верите? А вот посмотрите!
Старик поднялся, широким жестом пригласил секретаря и повел его в глубину кузницы. Там поблескивали сизым блеском семь плугов.
— Это, можно сказать, ее работа.
Анастасия сконфузилась:
— Да ведь это же не я, а вы, Степан Лаврентьевич.
Анатолий Александрович потрогал каждый плуг, потом начал медленно считать, как будто впервые разучивал счет:
— Семь!.. А откуда же семь? Раньше было шесть.
— А седьмой из старья собрали, лом был всякий.
— Вон что! И не отличишь. А это чьи в стороне стоят?
— А это от наших соседей, с которыми соревнуемся. Три штуки отремонтировали.
— Вот это спасибо, вот это хорошо!
Секретарь наклонился, рассматривая плуги, и вдруг быстро и решительно поднялся.
— Вот что. Вы, Анастасия Ивановна и Фрося, останетесь здесь, а мы пойдем, потолкуем. Попрошу вас, Степан Лаврентьевич, со мной.
И он ушел с дедом.
Долго сидели женщины. Уже и отдыхать надоело. Похрустывая пальцами, поднялась Фрося:
— Что же мы сидим-то, Ивановна?
— И верно, хоть зубья начнем ковать. Ворчит наш дед из-за этих борон.
Задышали меха, из горна полетели искры.
Когда на чурбаке сидел Степан Лаврентьевич и сварливо поругивал начинающих кузнецов, все казалось понятным. А вот как остались одни, — и щипцы и маленький молоточек перестали слушаться Анастасию. И Фрося все время ударяла не туда. Зуб получился длинный, уродливый, и возились с этим зубом больше часу, устали обе. А деда Степана все не было. Анастасия не выдержала:
— Побудь-ка одна, Фрося. Сбегаю, узнаю.
Прибежала она в правленье и видит: Степан Лаврентьевич сидит на лавке, рядом с ним — узелок, все его имущество, с которым он когда-то остановился в деревне. Анатолий Александрович пальцами барабанит по коленке и выжидающе смотрит на Александру Григорьевну. Заметив Семушкину, секретарь спросил:
— Скажи, Ивановна, прямо: можете вы с Фросей вдвоем в кузнице справиться?
Она замялась:
— Я что? Я ничего не знаю… Мастер пусть скажет.
Старик с минуту теребил тощую бороденку.
— Оно, конечно, туговато будет. Но справятся.
Анастасия Ивановна покраснела, ее смутила похвала.
— А зачем вы берете от нас Степана Лаврентьевича? — спросила она.
— А мы его инструктором кузнечного ремесла сделаем. По району будет ездить. — Лицо секретаря светилось радостью. — Теперь мы живем! Соберет Степан Лаврентьевич подходящих людей и привезет в ваш колхоз на выучку.
Поднялся.
— Ну, ладно. Не обижайтесь, не ворчите. Теперь с вашей помощью, Александра Григорьевна, мы хорошее дело начнем. А через неделю вернем вам Лаврентьевича.
Мужчины пошли к дверям. И только тут Григорьевна спохватилась: а что же будет есть в дороге старый мастер? Побежала.
— Куда ты? Куда?
— Подождите, сейчас вернусь!
И скоро вернулась, держа в руках аккуратный узелок.
— Это в дорогу тебе, Степан Лаврентьевич. Ватрушки.
Растрогали Степана Лаврентьевича ватрушки. Это было случайное совпадение: не знала Григорьевна, что, провожая в дорогу Степана Лаврентьевича, покойная жена клала в его котомку такие же ватрушки. У Степана Лаврентьевича глаза стали влажными.
— Да не надо бы… Ну, спасибо. Скоро, стало быть, вернусь.
— Будем ждать!
Анатолий Александрович рассмеялся:
— Эх, председатель, будто на век расстаетесь. Жди гостей, да не бойся: они со своим хлебом приедут.
Кошовка сорвалась с места. За нею поднялось снежное облако, и скоро она скрылась за поворотом.
А женщины еще долго стояли, держа ладони козырьком над глазами, и глядели вдаль, глядели так, как глядят, когда провожают самого близкого, родного человека.
— Уехал наш мастер, — вздохнула Анастасия Семушкина. — Ой, как Фрося расстроится!
— Уехал… — и задумчиво и гордо сказала Григорьевна. — Уехал с почетом.
Три дня прошло с того времени, как уехал Степан Лаврентьевич. Кузнечные дела у Анастасии и Фроси шли неважно: отремонтировали только полбороны. А соседи уже приехали за инвентарем. Соседи — это две бойкие, краснощекие женщины, укутанные в полушубки и огромные шали. На широких розвальнях они подъехали прямо к кузнице.
— Эй, мастера! Здравствуйте!
Видимо солидный мужской бас готовились услышать они, потому что очень уж удивились обе, когда из кузницы в блестящем кожаном переднике вышла измазанная угольной пылью Анастасия Ивановна.
— Кто тут приехал? Здравствуйте!
Женщины удивленно захлопали седыми от инея ресницами.
— Здравствуйте! — еще раз сказали они.