— Веди!
— Куда? — не понял меня Толкунок.
— В поселок, на лесопункт.
— А зверь? — Толкунок указал на прогалок, где мы оставили след лося.
— Веди к Торцову, — сказал я, — лося мы с ним потом на двоих возьмем. Он это, он. Понимаешь? Тот самый. Капитан Торцов.
Николай ИванченкоДУШЕВНЫЙ РАЗГОВОРРассказ
Уж больше недели жил я в тайге, — промышлял зверя. Тоска забирать начала: все один да один. Со зверями не поговоришь, даже не рассмотришь их толком на охоте: чуть заметил, — сейчас стрелять надо, а то уйдет. Плохо человеку в одиночестве, без разговоров.
Вот как-то утром выхожу из своей избушки — зимовье по-нашему. А на зорьке, как раз солнышку подниматься — пороша выпала. Да такая густая — все звериные и птичьи следы покрыла. Бывало у клестов ужасно сколько под елями насорено, а тут ничего не видать, один снег — белым-белешенек.
Иду ельником, — тишь, нигде ни шороха. Все кругом как пухлой ватой обложено.
Остановился я: не по себе стало. Будто я один живой на всем белом свете. Прислушался, даже шапку снял.
Вдруг кто-то над головой у меня шепчет тихо-тихо:
— Чш! Чшш!
Глянул вверх, — с еловой лапы холодные снежинки — прямо в рот. У меня над головой — малюсенькая синичка ползает — серенький слепушок. Пю-рю! — и сбила пичужка легкий снежок. А тишина такая, что даже слышно, как она крылышками трепыхнула.
Я обрадовался, думал — тут целая стая разных синиц, всегда они зимой стаей. Веселые они — синицы, глядеть любо.
Да нет, смотрю: один он, слепушок. Отбился видно от своих.
«И не страшно тебе одному?» — думаю.
А он с ветки: — Ци-ци-ци, чш, чш, чш!
Как, дескать, не страшно: тайга ведь, глушь.
И вот захотелось мне с ним по-синичьему поговорить.
Кончик языка к зубам прижал, губы чуть приоткрыл, — совсем как у него получилось:
— Ци-ци-ци, чш, чш!
Обрадовался слепушок, перепорхнул ко мне поближе. Повис на ветке, поглядывает на меня одним глазком. Кувырк — пониже, и опять поглядывает.
Я тихонько ему:
— Ци-ци-ци!!
— Тью, тью, тью! — слепушок в ответ.
Я — опять. А сам стою, шелохнуться боюсь: спугнешь. А потом возьми да и попробуй: — Тью, тью, тью! — Я так понял, что слепушок, наверно, этой своей трелькой меня к себе приглашает. А я его позвал к себе.
Он — порх — и прямо ко мне на воротник.
Слетел, повозился в меху, да в самое ухо мне как засвистит: Тью, тью — тью-у! Оглушил прямо!
«Ах, ты, — думаю, — милый ты мой! — А у самого в ухе звенит. — Горошинка вроде у тебя в горлышке. И что ты просишь у меня так звонко?»
Осторожно руку поднял: хотел слепушка погладить.
И спугнул: он опять от меня на ветку.
Вспорхнул, а не улетает.
Я ему: — Ци-ци-ци, чш, чш!
Отвечает.
Я думаю: «Еще разок попробую трелькой, как он мне на ухо. Может это у них, и правда, самые добрые слова».
Стараюсь побархатистей свистеть. И ведь вышло:
— Тью-тью-тью-у! — с горошком.
Он и слетел. Полное, значит, доверие ко мне почувствовал. Воротник у меня большой, на грудь опускается. И, видно, крошки в нем застряли, когда хлеб я ел: слепушок клювиком там что-то собирает. Я уж только глазами на него кошусь — как бы опять не спугнуть. А разговор с ним ведем — самый задушевный разговор: он мне шепчет: — Чш, чш! — а я ему: — Тью-тью-тью! — и тихонько так напеваю. И он мне, вижу, рад, а я ему — еще того больше.
Уши у меня замерзли. Стал я осторожно шапку поглубже напяливать. А слепушку сказать хотел, по-синичьему — не бойся, мол. Да забылся, и вышло у меня совсем не так, как хотел:
— Не бойся, — говорю ему по-человечьему, — я не трону!
Тут мой слепушок — на елку: слов-то моих он не понял.
— Ци-ци-ци… Тью!
И улетел.
Больше уж не пришлось мне с ним беседовать по душам. Вздумал было я идти за ним, но увидел лося под горой. Поляну зверь переходил, и можно мне было перехватить его на краю ельника. Тут я и про слепушка сразу забыл.
А так думается мне: и с птицами самые задушевные разговоры вести можно. Терпенье только надо.
СТИХОТВОРЕНИЯ
Александр АндреевЛЮБОВЬ
Я солнце спросил, что ты любишь на свете.
Скажи мне, гордишься ты чем, золотое?
И солнечный луч мне весенний ответил:
— Люблю и горжусь я моею землею.
Я землю спросил, всю в зеленом уборе,
Что любишь и чем ты гордишься от века?
Ответило нивы широкое море:
— Люблю человека, горжусь человеком.
Скажите мне, люди, в чем гордость и слава,
Любовь и величие всех поколений?
И голос народов гремит величаво:
— Л е н и н!
Игорь РинкТОВАРИЩ СТАЛИН ПРИКАЗАЛ
Еще снаряды грохотали,
Дрожал бревенчатый настил…
В тот вечер полководец Сталин
О прочном мире говорил.
И, верно, вспомнился солдатам
Тот голос — близкий и родной, —
Когда на Эльбе в сорок пятом
Мы начали последний бой…
Ночь над окопами плацдарма…
Военсовета тесный зал…
Спокойный голос командарма:
«Товарищ
Сталин
приказал...»
…И через полночь цепью редкой
(Еще не кончился Совет)
Ушла армейская разведка
Без выстрелов и без ракет.
Всю ночь разведчиков гранаты
Тревожили немецкий стан,
А в пять утра к своим солдатам
Пришел стрелковый капитан.
И как напутствие в дорогу,
Солдату каждому сказал
Комбат, взволнованный и строгий:
«Товарищ
Сталин
приказал...»
Как будто вся страна на старте
Стоит на рубеже полка…
И медленно скользит по карте
Комбата жесткая рука…
На карте — за болотом поле,
А там, где поле перейти,
Лежит стотысячная доля
К победе трудного пути…
А в шесть над спящею равниной
Залп словно вырвался из недр,
Когда обрушились лавиной
Пятьсот стволов на километр.
Огонь!
Он снял с бойцов усталость,
Как воля Сталина упрям,
И два часа земля металась
На перекрестьях панорам.
А в восемь впереди пехоты
Шагнул артиллерийский вал,
И пред атакой крикнул кто-то:
«Товарищ
Сталин
приказал!»
…Прошли года, в архивах штаба
Хранятся карты тех боев,
И в исторических масштабах
Измерены пути фронтов.
А за морями, как о ценах,
О новых войнах говорят
Те генералы, что в Арденнах
Бежали, позабыв солдат.
Пока, войной грозя народам,
Доходы делит Уолл-стрит,
Побед великих полководец
О прочном мире говорит.
И пред Москвой в ветрах эфира
Мир, напряженный, словно зал…
И мы в пути — Солдаты Мира,
Товарищ
Сталин
приказал.
Игорь РинкМОСКОВСКОЕ ВРЕМЯ
Московские улицы,
Каменный мост,
Там звезды Кремля
Заступают на пост.
И спит Мавзолей,
И, как слава, над ним
Летит по стране
Государственный Гимн.
И за полночь длится
Работа в Кремле…
Звонит телефон
У вождя на столе…
Опять в кабинете
Не гасится свет —
До раннего утра,
До свежих газет.
Он видит в далекой ночи
Города,
Цеха, где кипит
Трудовая страда.
Где, планы страны
Обгоняя на год,
Стахановцев смена
На вахту встает.
И песню о нем
Миллионам сердец
С трибуны поет
Негритянский певец.
И песню о нем,
Словно знамя, несет
Великий свободный
Китайский народ.
И всюду, где слышится
Имя его,
Свободы и мира
Встает торжество!
…Московским курантам
Внимает земля,
Равняются звезды
По звездам Кремля.
Николай НовоселовУ КРЕМЛЕВСКОЙ СТЕНЫ
Москва еще в дымке туманной,
Двенадцать над Спасскими бьет,
А где-то в отрогах Хингана
Забрезжил и вспыхнул восход.
И солнечный луч, пламенея.
Спешит прилететь из-за гор
На красный гранит мавзолея,
На черный его лабрадор,
Где встали навытяжку ели
У древней кремлевской стены.
В них — траур январской метели
И вечная зелень весны.
Как высшую в мире награду
Их влажные ветви хранят
И отзвук победных парадов,
И славных салютов раскат.
Вот так и стоять на виду им,
На площади,
В сердце страны,
Где Сталина ясные думы,
Где Ленина светлые сны.
Николай НовоселовИЗ ЦИКЛА „ГОРОД ЮНОСТИ“
1. РОЖДЕНИЕ ГОРОДА
Строителям Комсомольска-на-Амуре
Последний лед еще синел вдали,
На гребнях волн покачиваясь
мерно.
Но первые пробились корабли,
И майским утром
люди с «Коминтерна»
По шатким сходням на берег
сошли.
Дремучий мир лежал перед глазами,
Поросшая косматыми лесами,
Дымилась марь.
И сопки сквозь туман
Под облачными плыли парусами,
Выстраиваясь в длинный караван.
Чубатый гармонист из Армавира, —
Тот даже рот раскрыл, оторопев.
Но с парохода громко, нараспев
Раздалось:
— Майна!
Подхватили:
— Вира!
— Даешь аврал!
И эхо повторяло
Ту перекличку первого аврала.
Здесь были парни с Дона и Оки,
Плечистые прокатчики с Урала,
Мои с заставы Нарвской земляки,
И москвичи,
что на подъем легки,
И одессит в бушлате
нараспашку,
И киевлянин в вышитой
рубашке,
И девушка с лопатой на плече,
Вся бронзовая в солнечном луче.
Болотом, бездорожьем, напролом
Они пошли, врубаясь в бурелом.
На сапогах —
тяжелой глины комья…
…За тыщи километров отчий дом,
Последнее напутствие в райкоме,
Прощальный вечер в клубе заводском.
Потом — в кумачных лозунгах перрон,
Протяжная команда:
— По вагонам!
И на восток уходит эшелон,
И в нем поют о Щорсе и Буденном…
Еще рейхстаг в Берлине не пылал,
Испанией не бредили подростки;
Еще был Горький жив,
Еще Островский,
Волнуясь, о Корчагине писал.
Без Ленина уже девятый год
Жила страна.
И верною рукою
Великий Сталин
вел нас за собою.
Он верил в нас.
Он видел наперед,
Каких вершин достигнет наш народ,
Какое солнце
всходит над землею.
Он знал:
нелегок выбранный маршрут.
Враги сильны. Немало их на свете.
Иль мы сумеем пробежать столетье
За десять лет,
Иль нас они сомнут!
…И топоры ударили, остры,
В кору столетних кедров над Амуром.
До ночи труд кипел
— без перекура;
Сгустилась тьма —
И вспыхнули костры.
И, раздвигая таволгу рукой,
Нанайский мальчик,
Смуглый и раскосый,
Смотрел на них с прибрежного откоса…
Скользил туман над тихою водой
К широкому простору океана…
А свет горел все ярче над тайгой:
Здесь был заложен город молодой
По мудрому, по сталинскому плану!
Нелегок нами выбранный маршрут.
Но счастлив я,
Что с самого начала
Со мной доныне в памяти живут
Короткий митинг,
Грохот аммонала,
Величие «Интернационала»
И воздух
тех торжественных минут,
В котором, как присяга, прозвучало:
— Владыкой мира будет труд!
2. РАССВЕТ НА АМУРЕ
Солнце брызнуло по стропилам,
Разом смыло ночную тень.
Запевают электропилы,
Начиная рабочий день.
Озарен автогенной вспышкой,
На строительные леса
Забирается вверх парнишка
Аж под самые небеса!
Ветер треплет рубахи ворот,
Над стропилами —
Птичий грай,
А внизу —
легендарный город,
Пятилеток передний край.
Этот город ему ровесник.
Словно в сказке дома растут!
Запевает строитель песню, —
Значит, радостен парню труд!
Знать, крепка у парнишки хватка.
Молодая рука легка:
Камень к камню
ложится кладка
Не на годы,
А на века!
Он мальчишкой читал когда-то,
Жадно слушал перед костром,
Как с путевкой ЦК
ребята
Приезжали в тридцать втором,
Вязли в глине, от ливня скользкой,
Пни взрывали на берегу,
Чтоб кварталами Комсомольска
Отодвинуть к горам тайгу,
Чтобы в ней как лучи — проспекты,
Чтобы счастье обжилось тут…
…Сколько песен о том пропето,
Сколько завтра еще споют!
Улетает зари полоска.
Через час —
она за Читой,
Через пять часов —
над Свердловском,
Через семь часов —
над Москвой.
В золотистых лучах рассвета
Поседевшим, но молодым,
Сталин выйдет из кабинета, —
Утро Родины перед ним.
Он глядит на ее просторы,
И встает перед ним вдали
Восемнадцатилетний город
На краю советской земли.
На виду у держав заморских
В славе,
В доблести трудовой
Люди города Комсомольска
Как всегда — на передовой!