Санька (показывая на Кузю). Да вот высокое начальство приказало протокол переписать.
Жданько — Не так высокое, как длинное.
Кузя (Жданько) — Оратор, я вас лишаю слова. Здорово, Шпак! У тебя, брат, чистота — залог здоровья (Увидев плакат на стене, читает). «На пол не плевать». Небось, это только для посетителей?
Шпак — И для себя. Сам приучаюсь.
Кузя — Ты иначе напиши — действует лучше.
Шпак — Как?
Кузя — «Плюя на дол, плюешь в лицо своему товарищу».
Санька — Ты, Кузя, случаем, фельдшерские курсы открывать не думаешь?
Кузя — Ну, что, ребята, начнем? (Для Жданько и Шпака нет скамьи).
Жданько(Липшицу) — Подвинься! (Садится. Кузе) — Секретарь, заводи пластинку.
Кузя — Товарищи, наше, так сказать, заседание группы комсомольцев считаю открытым. На повестке дня один вопрос: борьба комсомола за успешный ход соцсоревнования в токарно-заключном цехе. Изменения, добавления имеются?
Жданько — Нету. Крути дальше.
Кузя — Слово товарищу Шпаку.
Жданько — Главбузотера — на скамейку! Не видно.
Липшиц — Жданько, засохни, не мешай.
Сенька — Интересно, что скажет инициатор?
Шпак (волнуясь) — Сейчас…
Жданько — Шпак, чего ты? Выпей воды. Тю на тебя, погляди — волнуется!
Шпак — Товарищи, прежде чем собрать это собрание — я много думал.
Жданько — Ишаки тоже думают.
Кузя — Жданько?
Жданько — Я так, для смеху.
Кузя — И для демонстрации своего ума.
Жданько — Не кусай! Не кусай!
Кузя — Ты когда-нибудь будешь сидеть спокойно?
Жданько — Я в доме беспризорных насиделся. Спасибо.
Шпак — Так вот — думал, а потом советовался с секретарем. (Кузя утвердительно кивает).
Санька — Шпак, конкретно.
Шпак — В нашем цехе бывает масса простоев. Я докапывался — почему? И понял, что это от прогулов является.
Липшиц — Как это от прогулов?
Шпак — А так, товарищи, шлифовальный отдел только каленые инструменты обрабатывает. А между тем, как раз в закалочной и задерживают. Самый лучший калильщик…
Липшиц (прерывая) — Речкин?
Шпак — Ага, он! Самый лучший почти каждую неделю пьянствует.
Жданько — Выгнать!
Кузя — Ты слушай.
Шпак — Это не спасение. Все пробовали. Ничего не помотает. Выгони — в цехе дело застопорится.
Жданько — Тю… Из-за одного?
Шпак — Что ты тюкаешь? В том-то и дело, что и один много значит. Другого калильщика уже полгода ищут, и все нету.
Липшиц — На бирже нет?
Шпак — Кто-б тогда голову морочил? Нету! Даже окружной город запрашивали. Ты шутишь, сейчас строительство какое! Люди нарасхват, а насчет квалифицированных, так и говорить нечего.
Санька — А убеждать Речкина пробовали? Ну говорить и тому подобное?
Шпак — Что-ж, слушает. Краснеет даже, соглашается, а потом опять по банке.
Жданько — От така кака!
Кузя — Товарищи, сейчас перед нами очень острый и очень глубокий вопрос. С одной стороны погибает, разрушается человек, молодой, способный, товарищ Речкин; с другой стороны — мы видим, какой конкретный вред приходится от этого переносить социалистическому строительству и соцсоревнованию. Мы, как комсомол, не должны отдать врагу ни одного нужного, полезного человека.
Санька — Ты, Кузя, говорить навострился. Хоть запутанно и длинновато, а ничего. Насчет Речкина — да. Картина, хоть похоронный марш играй.
Липшиц (прося слова) — Разреши мне? (Кузя утвердительно кивает). Товарищи, секретарь перед нами поставил большой политический узел, и мы, как передовой авангард пролетарского молодняка, обязаны этот трудный узел развязать. Недаром говорится — молодыми зубами разгрызайте, распутывайте туго завязанные узлы науки и жизни. (Приоткрывается дверь, и выглядывает Феня).
Кузя (Фене) — Вам что, гражданка?
Феня — Я извиняюсь, молодые люди! Я, как квартирная домохозяйка, хочу предложить вам чаю не желаете?
Кузя — Спасибо, гражданка, но мы чаю не хотим, не надо.
Феня (Увидев Жданько, входит) — Здравствуйте, товарищ Калачников! Разве не узнали? (Все удивленно оглядываются — кто среди них «Калачников»? Жданько смущенно отвернулся). Что это вы и здрасте отдать не хотите!
Кузя (строго посмотрев на Жданько) — Гражданка, мы все вас очень просим, будьте добры, у нас заседание…
Феня — Какие вы, молодые люди, невежливые к дамам. Можем и уйтить, что-ж из этого. (Уходит, напевая «Дорогой длинною»).
Кузя (Жданько) — Хорошо, нечего сказать, «товарищ Калачников»! (Жданько вскакивает, намереваясь уйти. Кузя останавливает его). Куда? Товарищ Жданько, призываю к дисциплине. Стой! Прошу не срывать. Садись. (Жданько мнется). Товарищ Жданько, ты думаешь, что ты делаешь? (Жданько садится). Заседание продолжается. Товарищ Липшиц!
Липшиц — Да, товарищи, мы на Речкина должны повлиять… но у меня, признаться, нет предложений, — дело трудное.
Шпак — Разрешите мне, товарищи. Я уже об это… говорил с Кузей. Он сначала возражал…
Кузя — По существу давай…
Шпак — Дело такое, товарищи, что я и сам долго сомневался, да и вообще того…
Санька — Ну что? Говори.
Шпак — Речкин, товарищи, от любви пьянствует. (Жданько, Липшиц привскакивают).
Липшиц — Как, как? от любви?
Жданько — От любви? Ой, дайте горячего леду! Не чуди, Шпак, брось.
Шпак — Честное слово, товарищи! Я сам себе не верил. Специально и с ним говорил и наблюдал.
Жданько — Чепуха. Никаких любвей нету на свете.
Липшиц — Товарищи, я ничего не понимаю: Речкин, водка, любовь… Что-то мещанством отдает. Не тратим ли мы зря времени?
Кузя — Тут дело глубже. Речкин отчаянно влюблен в одну девушку. Она же на него — ноль внимания. Из-за этого он не имеет покоя и, будем говорить, с горя пьет, что отражается на нашем производстве.
Жданько — Так значит, по-вашему выходит, что если Речкин умрет, так и завод и соревнование лопнут?
Кузя — До такой дурости мы еще не дошли. Даже если и мы все оторвемся, и то завод будет работать. Главная сила — коллектив, этого мы не забываем. Но тут у нас вопрос другой: правильно ли мы поступим, если обработаем Речкина так, как вам предложит Шпак? У меня, товарищи, на этот счет определенные опасения, что за это нас могут покрыть. Но, дорогие товарищи, тут нужно глубоко вдуматься и понять, что мы столкнулись с фактом, который требует мероприятий, выходящих за пределы известных норм. Может, мы на сегодня ошибаемся, может быть, мы близоруко подходим к факту и не умеем найти другого выхода, но пусть товарищи поверят искренности нашего желания…
Жданько — Ладно, верим.
Кузя — Нашего желания — всю нашу инициативу, всю нашу жизнь во всех ее проявлениях отдать делу пролетариата. Мы хотим все до мельчайшей мелочи заставить служить делу социалистической стройки.
Жданько — Ох, и как же я не люблю этих газетных слов! А кроме этого, по-моему, нам не стоит вмешиваться в эту историю. Я кулаки Речкина добре знаю.
Шпак — Товарищи, беру всю ответственность на себя. Я придумал способ, как мы эту самую любовь в упряжку возьмем. Сначала я уговорю Речкина, а может сам помогу ему написать Мане большое, хорошее письмо, а она — девка своя, наша. А потом сделаем вот что…
Кузя — Подожди, Шпак, закрой лучше дверь. Проведем закрытым порядком, чтобы посторонний кто не услышал. (Шпак подходит к двери).
Санька — Правильно! дело секретное.
Липшиц — Скорей там… интересно.
Жданько (Шпаку) — Да закройте же, а то любопытных много, подслушать могут. Закрывай! (Берутся за концы занавеса и задергивают ею).
Занавес.
У обрыва. Вдали виден город. Справа и слева кустарники. Заходит солнце, потом поднимается луна.
Появляется Феня в легком светлом платье с букетом полевых цветов в руках.
Феня (мечтательно) — Вот и вечер, вот и ночь скоро, а я все одна и одна. (Подходит к обрыву и смотрит вниз). Какой глубокий обрыв! Кинуться туды и погибло мое юное тело. (Отходит назад). Нет, нет! Страшно. Ф-ух, аж кружение головы! (Садится). А тянет прыгнуть, руки расставить, вроде как крылья, и лететь, лететь, как раненая птица. Бедная птица, бедная птичечка! (Всхлипывает). Никто не приласкает, не приголубят. Все стали грубыми, над нежными чувствами смеются, а я так хочу любви, так хочу ласки. (Возбуждаясь). Вот возьму и брошусь, возьму и умру, пускай подумают — отчего умерла и нежная женщина? Нежная, как этот цветочек. (Подносит цветок к носу, нюхает его и с отвращением бросает прочь). Фи, чорт-те чем воняет! (Берет другой цветок и нюхает). Этот тоже. (Бросает). При советской власти и цветов порядочных не растет. (Швыряет букет в обрыв). Ну и жизня! На каждом тебе шагу настроение испортют. Вот так и иди, помечтай. (Прислушивается). Кто-то идет. Он! Ну, ей-богу, он! И до чего-ж я его, подлеца, люблю! Кто-ж это с ним! Манька, накажи господь, Манька! Теперь понимаю, в чем дело. (Суетится). Куда бы спрятаться? Ах тыж, подлец, подлец! Женщина у него под боком, с чувствами к нему, а он чорт-те с кем воловодится. (Прячется в кусты справа).
Появляются Шпак и Маня с книгой.
Маня (Шпаку) — Вот и пришли.
Шпак — Здесь хорошо! Природа и все прочее на все сто.