Речкин (горячо) — Я буду таким! Буду, Маня, понимаешь, буду!
Маня — Ты будешь?
Речкин — Буду, чтобы я лопнул, буду! Из кожи вылезу, а буду…
Маня (прервав) — И пьянствовать и прогуливать?
Речкин — Да нет. Поверь же, нет! С этого дня — ни капли, никогда. А работать — из завода не выгонишь.
Маня — Все это слова.
Речкин — Нет. Не слова. Маня, клянусь, чем клянусь! Ты не узнаешь меня. Я буду самым лучшим мужем, Манечка. Ну, согласна?
Маня (после раздумья) — Нет, — боюсь.
Речкин — Чего, чего боишься? Не веришь? Да?
Маня — Да.
Речкин — Ну, что, ну, что мне сделать, чтобы поверила! Поверь, Маня, хочешь вот сейчас палец откушу, с обрыва брошусь…
Маня — Ваня, знаешь, что?
Речкин — Что, что?
Маня — Я выйду за тебя.
Речкин — Ой, да ну?
Маня — Выйду.
Речкин (радостно бросает фуражку на землю) — Тогда мы завтра же…
Маня — Нет, обожди, еще не все…
Речкин — А что?
Маня — Я тебе поставлю условие.
Речкин — Какое?
Маня — Я с тобой зарегистрируюсь в первый день, когда наш завод перейдет на семь часов.
Речкин (удивленно) — Как на семь часов? А причем тут я, ты, завод?
Маня (ласково) — Глупенький мой, ведь я же говорила! Ты знаешь, какого мнения о тебе завод?
Речкин — Ну, знаю, плохого…
Маня — Вот видишь, а я хочу не такого мужа иметь. Покажи себя, хорошо покажи.
Речкин — Маня, но ведь это так долго… Ты пойми, ведь это…
Маня — Это мое твердое слово. Как хочешь. Понимаешь? Исправишься — я выйду за тебя.
Речкин — Маня, ладно! Хорошо. Будь я проклят, добьюсь.
Маня (лукаво) — Ванечка, чем лучше будешь работать, тем короче, тем короче, кандидатский стаж.
Речкин — Золото мое, все сделаю, все! У меня давно мысль шевельнулась — закалку раз в пять увеличить. Только заняться надо.
Маня — Вот видишь! (Осмотревшись). Поздно уже, Ваня. Иди.
Речкин — Я? А ты?
Маня — Я… я останусь.
Речкин — Чего? Одна?
Маня — Я так взволнована, все это так неожиданно… Я останусь, успокоюсь, помечтаю. Я иногда люблю побыть одна. Сейчас хорошо, — луна, светло.
Речкин — Я… я тоже не хочу уходить.
Маня — Нет, нет, Ванечка, иди, иди, дорогой, я прошу (Речкин мнется). Иди, иди, милый, иди. (Маня ласково подталкивает Речкина).
Речкин (хочет поцеловать Маню, смущенно) — Маня, Манечка!
Маня — Что, Ваня?
Речкин (берет Маню за руку) — Да… Ну…
Маня — Ну, что?
Речкин — Вот что!.. (Бросается к Мане и целует ее). (Феня выглядывает из-за куста и вздыхает).
Маня (вырвавшись) — Ты… сумасшедший.
Речкин — Маня!
Маня — Нет! Нет! Иди, иди.
Речкин — Трудно, не могу…
Маня — Иди, иди!
Речкин — Ну, прощай. Всего, всего хорошего!
Маня — Всего, Ванечка! (Речкин уходит и снова возвращается).
Маня — Опять?
Речкин — Фуражку забыл. (Подбирает фуражку и медлит).
Маня (капризно) — Ваня, но я же просила!
Речкин — Иду. Я иду. (Радостно вскрикивает) — Эх! (Уходит).
Маня подходит к обрыву и смотрит вниз, потом машет рукой. Издали голос Речкина: «Маня-я!».
Маня — Что, Ваня-а! (Машет рукой, потом отходит).
Шпак (крадучись) — Ушел?
Маня — Ушел.
Шпак (выпрямившись, жмет Мане руку) — Удачно, сверх ожидания удачно! От имени всех наших ребят — спасибо! (Маня, сжимая руку Шпака, улыбается). Теперь его у Бугая вырвать да на другую квартиру перевести…
Маня — Да, это верно. Бугай ничему хорошему не научит.
Шпак (смеясь) — А парень ничего! Надимистый будет, его только растормошить хорошенько.
Маня — Сначала ничего был, а потом так руки сжал, что я даже испугалась… немного.
Шпак — Пугаться нечего. Охрана надежная.
Маня — Ты? Я бы этого не сказала. Он здоровый, как чорт. Я как-то об этом раньше и не подумала.
Шпак — А я говорю — надежная.
Маня — Да что там, брось!
Шпак — Вот чудачка! Ну, скажи, ну, примерно: «Ах, что вы делаете! Пустите!».
Маня — Так что?
Шпак — Скажи, да погромче.
Маня (смеясь, вскрикивает) — Ах, что вы делаете! Пустите!
Из-за кустов поднимаются: Санька, Кузя, Жданько и Липшиц.
Маня (увидав их) — Ах, вы черти! Фу, мне аж стыдно, вы все видели! (Шпаку) — Чего ты мне раньше не сказал? (Идет к комсомольцам).
Шпак — Зачем? Так лучше, свободней. Больше творческого размаху.
Жданько — Ох, и молодец же ты, Маня! Я чуть со смеху не подох.
Санька (Жданько) — Какого чорта? Ты как грудной младенец, не понимаешь, что ли?
Липшиц — Пошли, ребята, на лодке кататься!
Голоса: «Пошли!» «Двинули!» «Давай, сюда спустимся». Уходят, поют. Песня удаляется. Из-за кустов, хромая, выходит Феня.
Феня — Ох, ох, пересидела! Ступнуть не могу — нога, как деревянная! (Останавливается и смотрит вслед ушедшим). — Видали, а? облапошили как! И все он, тихоня эта, Шпак верховодит. Ну, погоди, сваха чортова, я тебе эту лавочку поломаю! Я тебе покажу, как нежную женщину в нервы бросать (идет, хромая), я тебе покажу… сатана, идол проклятый…
Занавес.
Комната Речкина в доме Репетуна. Окно, две двери, стол, стулья, кровать. Близится вечер.
Речкин, наклонясь над столом, чертит. Репетун в рубашке и со спущенными оплечьями подтяжек, заложив назад руки, ходит по комнате.
Репетун(усмехнувшись) — Ты говоришь, почему веселый я! От природы, дорогой. И мой отец такой был. Шутить любил — хлебом не корми. Один раз — и где он ее достал — шубу купил на паровозе ездить. Да не простую, а на собачьем меху. Воняла, страсть. А тут как раз рождество подходило. Поп по домам с молитвой ходил, и отец к нему, спьяну, пришился. Предупреждающим. И что ты, Ваня, думаешь, — собаки за ним стаями. Брешут, под ноги кидаются, за шубу хватают, прямо караул. Поп терпел, терпел и не выдержал: «Тарас Никифорович, да что это, говорит, за нами как собачья свадьба бегает, итти нет возможности. Гони ты их каменьями». Отец отвечает: «Как, батюшка, можно! А может они благословения добиваются, кто-же их разберет? Ведь, акромя гавканья, животная абсолютно бессловесная».
Речкин(смеется) — Вот это так заправил!
Голос жены Репетуна за дверью: «Алеша! Алексей Тарасыч! Так я пошла. Самовар наготовлен, только поджечь».
Репетун — Очаровательно! А ты надолго? (Голос жены: «Как собрание — часов в одиннадцать»). Ну, валяй!
Речкин — И жена на собрание?
Репетун — А как же, и она человек, хоть и домашняя хозяйка. (Подходит к окну, раскрывает его и выглядывает, потом кланяется). Здравствуй, здравствуй, красавица! Издалека? Ага, молодцом! (Кивает на Речкина). А мой новый квартирант дома занимается. Чем? Черчением чертежей.
Речкин(бросается к окну) — Кто там, кто?
Репетун(кивая головой) — Да, да, всего! До свиданья, бонжур! (Речкину): Замечательная девица! Щеки, как излом красной меди.
Речкин — А кто там, Алексей Тарасыч?
Репетун — Маня, фабзавучница наша, Дернова.
Речкин (смущаясь и краснея) — А-а…
Репетун (лукаво) — Чего это тебя в краску ударило?
Речкин — Что вы? Ничего подобного!
Репетун (хлопая Речкина по плечу) — Ничего подробного и не знаю, а вижу, Ванюша, что сердечко текает. Соловей, соловей, пташечка — канареечка тех-те-ре-рех…
Речкин — Алексей Тарасович, вы, честное слово…
Репетун — Ничего, Ваня, одобряю. Да и она, стрекоза, что-то мимо нашего дома зачастила.
Речкин — Неужели правда?
Репетун — Самая настоящая, московская, подписная цена рубиль в месяц.
Речкин (радостно) — Вы же и шутливый старичок, Алексей Тарасович!.
Репетун — Ишь ты! Ну, ладно. Черти, все до основания черти. Жеребенок! (Уходит).
Речкин бросается к окну, но никого не видит. Разочарованно отходит, почесывая затылок, потом, вновь оживляясь, становится коленями на стул, склоняется над чертежом.
Речкин (рассуждая вслух) — Если мы подведем сюда-так… форсунки оставим с этой стороны. Получится… получится, ага… Свинцовые ванны станут в ряд. Пламя из-за перевала поднимется и окутает ванны. Выходит, выходит, красота! (Зовет): Алексей Тарасович, старичок! (Входит пьяный Бугай).
Бугай — Кто старый чорт, я тебя спрашиваю, кто старый чорт?
Речкин — Что вам здесь надо?
Бугай — Я тебя, молокосос, спрашиваю, кто старый чорт? Я или не я?
Речкин — Василий Антипович, вам здесь никто не давал права кричать.
Бугай — Замолчи, задрипанна. Цыть!
Речкин — Что значит «цыть»? Убирайтесь отсюда!
Бугай — Не петушись, хлопче. А то положу на ладоню и, как муху, хлоп! Отойди в сторону, не засти. Я с тобой еще поговорю… Поговорю. Ванька, водки хочешь — дам. Хоть ты и подлюка, а дам. Пей! (Ставит водку на стол).
Речкин — Я вам категорически: забирайте водку и уходите отсюда.
Бугай — Раньше так можно, вместе пили, а теперь нос дерешь!