Вечером, когда ферма была поставлена, Саша Курганов, устало улыбаясь, истекая грязным потом, сошел со шпальной клетки. Михаил Аркадьевич видел, как Саша и начальник дистанции радостно трясли друг другу руки. Рабочие с песнями шли на ужин. Многие из них оглядывались на мост, и в глазах их светилась гордость. На мосту новая смена уже крепила брусья, сдвигала звонкие рельсы.
Безуглов и Саша встретились у входа в вагон… Саша нахмурился, тихо с упреком сказал:
— Не выдержали вы испытания, Михаил Аркадьевич, не выдержали… Только почему? Почему вам так хотелось отодвинуть кран?!
В утомленных глазах Саши забегали выпытывающие грозные огоньки. Безуглов, сутулясь, нервно подергивал плечами:
— Я — как честный человек… Вы не подумайте, — заговорил он, — просто ошибка… Вы, конечно, понимаете… Даю вам честное слово! Сколько лет не видать дела., Я даже людей не знаю… Я…
Безуглов мучительно закряхтел, схватился за голову.
— Пока вы работали, я стоял и думал… Ведь это ужас! Могли бы погибнуть рабочие… А что говорят теперь рабочие, начальник дистанции?
— Слушайте, — перебил Саша, хватая Безуглова за потную дрожавшую руку, — вы… признаете свою ошибку?
— О!., конечно… Даю честное слово…
— Так вы скажете об этом на собрании… После ужина будет собрание, и вы расскажете всем… Ладно?
Безуглов долго молчал, опустив голову.
Потом медленно поднял ее, тихо ответил:
— Ладно.
И, ухватившись за поручни, грузно полез в вагон.
С. ГураичЗаконы динамики
Я студент.
Я учусь в рабфаке,
Одолеваю науки,
На мне пиджачное хаки
И облысевшие брюки.
Как-то,
спеша на слет бригад
(В волнении ерзало сердце),
Я, из трамвая прыгнув назад,
Упал по глупости
и по инерции.
Солнечной дружбою обожжен.
Мне Васька бросает:
«Без паники!
Твое падение еще Ньютон
Раскрыл
в законах динамики».
А я всего-навсего знал,
Что Ньютон,
Как девушкой,
яблоком был увлечен,
И стыдливым шафраном краснел я порою
За то, что с науками был не владу.
И мысль об учебе,
мозги мои роя.
Росла с пятилеткою наряду.
А теперь,
когда ночь и вязка, и густа,
И мы с другом вперились в тетради,—
Для нас геометрия стала проста,
Нас радуют стронций и радий.
Петух запевает встречу зари,
Бродят цифры — лунатики.
Я научился теперь говорить
Языком
большой
математики.
И, раскрывая высокое утро
Трансмиссионным гудом станков,
Я чувствую:
стало особенно мудрым
Мое
родство
с прибоем цехов.
Я чувствую, что не отстал от Ньютона
И от бригады
в борьбе не отстал.
Мне стали, как жизнь, ясны законы
Как жизнь,
покорна упругая сталь.
Значком «КИМ’а» ты, красная юность, цветешь,
В груди гудит,
как динамо «КИМ».
…………………………………
Так открываем мы — молодежь —
Законы
нашей
динамики.
И. БондаренкоКомсомольцы
Три крутых ступеньки. На узкой двери: «Завком ВЛКСМ». Дверь часто распахивается, и тогда в небольшую комнатку врывается раскатистый хохот чеканок. За столом секретарь. Он нервно теребит кусок измазанной бумаги и вслух чертыхается.
— У, чорт! Дело — швах!
— «Прорыв» — это слово костью застревает в глотке.
Петька Зерний секретарем завкома недавно. И вот этот прорыв. Дни и ночи не спят ребята. Калюжный прямо сказал: «Не уйду, пока не ликвидируем». А сколько их таких безусых, упрямых, не желающих и слушать о каких бы то ни было преградах!
Дверь настежь.
— Петро, что сегодня?
Перед Петькой стоит рослый, загорелый парень. На скуластом лице молодой задор и совсем не идущая к нему серьезность.
— Актив будет. О прорыве тоже. Поясни там ребятам.
И уже вдогонку:
— Вопросы серьезные!
Мысль о прорыве не перестает тревожить. Вот уж и третья августовская декада началась, а результатов никаких. Нехватает материалов. Каждый день кричит гудок:
— Ж-ле-за, же-ле-за…
И не хочется Петьке думать о том, что к МЮД’у ячейка придет с прорывом. И темпы есть, и энтузиазм, а…
Девятнадцать и восемь десятых за две декады. Это-ж позор!
— Петька в третий раз принимается за сводку выполнения производственной программы по заводу «Красный котельщик». Котельный цех… Литейный… Механический…
— Не догоним. До МЮД’а каких-нибудь полмесяца осталось. — А в голове настойчиво: «Надо догнать!».
Глаза мягко нащупывают измятый папиросный листок сводки. Зерний долго шарит по строчкам.
Комсомольская бригада. Процент выполнения вдвое превышает общезаводской.
— Пятьдесят. Здорово!
— Чего артачиться? Она мне принадлежит. Шестьдесят четвертая. Да. А он уцепился и не хочет отдавать.
— Да ты подожди, не плачь.
— В чем дело, товарищи?
Петька глядит непонимающе. Перед ним два человека: один маленький, напористый, он громко разговаривает и часто размахивает руками, другой держится степеннее, тише. Один комсомолец, другой — партиец. Оба бригадиры-электросварщики. Спорят о том, кому взять только что собранную цистерну для сварки. Пришли разрешить спор.
— Говори, товарищ Ковалев!
— Да что-ж, понимаешь, Колюжный не прав. Сам еще не кончил шестьдесят первую, а уже хватается за другую. Ну, а я, значит, тово… беру ее.
— Чего-ж не кончил. До гудка будет готово. А ты заграбастал.
Зерний чувствует в этих словах требование полной нагрузки. Но все же говорит:
— Ну, что ж ты, не кончил, а захватываешь.
— Эх, ты! — вырывается у Калюжного. Грязная пятерня почесывает затылок. Нервно хлопает дверь.
В каркасном тише, чем в котельном. Реже слышится пулеметная дробь чеканок. То там, то здесь зардевшиеся в горнах заклепки описывают кривые над котлами.
— Артемыч, принимай! — широко расставив ноги, плечистый парень далеко забрасывает длинными клещами разогретую заклепку.
В длинную шеренгу выстроились пузатые цистерны. В их железных утробах бьются большие лилово-оранжевые крылья электросварок.
— Ну, что-ж ты, не кончил, а захватываешь.
Калюжный кривится. Он сидит на цистерне: приваривает колпак. Сухо потрескивают голубые молнии, ложится ровный шов.
— Во! И зубами не отгрызешь!
Филипп поднимает голову. Ему хочется крикнуть, что сборщики опять запаздывают и что через четверть часа им, электросварщикам, нечего будет делать. Но что-то огромное прет изнутри. И он уже весело горланит:
Да, это дело мы кончаем,
Чтоб новые дела начать…
Над головами коршуном проплывает кран. В его могучих когтях легко колышется муфта. «Для Борисенко», — думает Калюжный и пристальней всматривается через маску в полыхающий шов. — «Эх, не подкачать бы!»
Бригада Калюжного соревнуется с бригадой сборщиков Борисенко. К МЮД’у решили дать ударные выпуски цистерн. «Остались считанные дни», — думает Калюжный. Он быстро меняет электрод и, закрывшись маской, приникает к колпаку.
— Афанасий, нажимай!
— Кончаем, — кричит Агеев и подгоняет подручного, работающего в бригаде учеником.
— Крой, Сидлер, крой!
Три молнии вспыхивают в разных концах. Три согнутых фигуры: одна наверху, две под цистерной. Плавятся электроды. Ложится шов.
Светлых и Калюжный повстречались у только что сваренной цистерны. Заступала вторая смена. В цехе ничто не изменилось, Также расцветали костры в руках электросварщиков, зычно стрекотали пневматические зубила, и только солнце, взобравшись на крышу, сосредоточенно пялило свой золотой зрачок.
— С какого чорта начинать?
По-детски отдутым губам Светлых было видно, что всегда чем-то недоволен. Но сегодня это недовольство переходило в гнев. Пришли сменить первую смену своей бригады и на тебе простой.
— Опять эти сапожники подкачали. Эх!.. Но тут же вспомнил, что сборщики тоже зависят от кого-то. Вальцы… Строгальщики. Штамповка днищ…
Ребята несколько минут топтались на месте.
— Придется на текущие, — предложил Шутенко.
— Есть, братцы. Нашел, — вдруг вскрикнул Светлых и, схватив Калюжного за руку, поволок его к сборщикам.
Мартыненко добирался уходить. Он работает в бригаде сборщиком и является звеньевым бригады.
— Товарищ Мартыненко!
Сборщика окружила бригада Калюжного.
— Помоги. Останься с нами собрать цистерну. И Светлых изложил Мартыненко свою затею.
«Вот дьяволы, подвернулись. Сейчас бы поспать хорошо», — подумал Мартыненко. Но где-то отозвалось: «успею». А вслух сказал:
— Ну, ладно. Раз вы хотите сами собрать и сварить, так сказать, по-ударному, то я ничего против.
Ребята загалдели.
— Смена, выходи!
И Светлых перечислил:
— Мартыненко, Светлых, Шутенко, Березин. Остальные крой по домам. Выйдите в первую варить.
Калюжный обиделся.
— Ну ты это брось.
И ребятам долго пришлось уговаривать Калюжного, чтобы он шел домой и выспался.
— Недавно-ж две смены подряд жарил.
Калюжный нерешительно поплелся к выходу.
…………………………………………………………
Навстречу попались сезонники. На плечах они несли большую рейку.
— Посторони-ись!
Калюжный остановился. Домой итти не хотелось. «Там — борьба, стройка, а я домой… не пойду».
— Сюда, сюда, Федотыч!
Федотыч — старый крановщик — подавал бригаде броневой лист. Ребята начали собирать цистерну. Грузно ложится на стеллаж броневой.
Комса встречает Калюжного шутками.
— Что, не выдержал? Ну, принимайся.
Кипит работа. Реже слышатся слова, чаще и настойчивей раздаются твердые удары молотов. Резко потрескивают вольтовы дуги. Федотыч подает муфты. Цистерна вырастает незаметно. Вот уже и третья муфта прикреплена. Четвертая… Работа идет к концу.