Петя сел на стул.
«Кто-ж мог написать? Мастер? Да он иностранец — говорить не может, не то что писать. Да и что иностранцу в наших советских делах? Подумаешь, штука — брак. Не понимаю…»
Перед Петей лежал лист бумаги. Петя взял его, чтобы зарисовать вид на Сельмаш из окна своей комнаты. Но что-то не рисовалось. Встал.
«Вот газета, как снайпер, попала в самое мое больное место. Елки зеленые, и Цапов тоже попался!».
Посмотрел на заголовок, потом снова вспомнил гранки газеты. «Нет, не позволю себя осмеивать публично…». Положил заголовок, сел за книги. Но в голову не лезли задачи. Тогда он снова включил радио.
Металлический голос докладывал о чем-то, Петя вслушался..
Тревога ползет по цехам — тревога за выпуск комбайнов. От заготовительных цехов требуют дефицитные детали. Больше деталей давайте, литейные цеха! И комбайны будут на социалистических полях. Партия строго взыщет за каждый недоданный комбайн…
Но цифры показывают, что с каждым днем нарастают темпы выпуска комбайнов.
Петя чувствует силу коллектива Сельмаша. Борьба развертывается на каждом участке. «Вот Миша Мазаев, — такой же, как я, но его ценят, его любят, о нем говорят, как о лучшем ударнике, беспрестанно повышающем нормы путем рационализации». Пример Миши привлекает и Петра.
«Помогать надо ему, подымать его инициативу, разоблачить Цалова… А я то, я то с Цаповым! Зачем? Или… Елки зеленые!»
Миша Мазаев, уверенный в завтрашней победе, заранее радуясь хорошему номеру газеты, подошел к Пете.
Но Петя, будто нарочно, безмерно тарахтел станком, не обращая на Мишу внимания. Наконец, остановился.
— Ну как? Готов заголовок?
— Да знаешь, зашел к тебе, ты спал… Ну, и испортил. Когда-нибудь в другой раз.
Протянутая рука Миши опустилась.
— Как испортил?! Газета завтра нужна, завтра большое производсовещание…
Подошел Цапов, самодовольно улыбаясь, напевая тягучим голосом.
«Воли — ли — любо да мо-ли».
Миша услышал забытый, когда-то знакомый мотив. Мотив, напоминавший ему далекое прошлое.
Взоры повстречались; но пытливый взгляд Миши ничего не увидел в оробевших вдруг глазах Цапова.
Не сказав ни слова, Миша ушел.
…Есть одна тропинка в далекое прошлое. Это — смерть родителей, детский дом в соседнем селе, большой детский коллектив, полуголодное существование. Еще хранилась память об одной девочке, у которой русые кудри назойливо заслоняли черные, искрящиеся, всегда веселые глаза. Эту девочку он спас от ударов одного мальчишки, сына хозяина дома, в котором помещался детдом. Хозяев переселили во флигель… С этой девочкой у них была дружба, он еще чувствовал в ней близкого человека, она как сестра его жалела.
Хозяйский мальчишка приходил в детдом и пел одну песню — что за слова, Миша не помнит. Няня Евдокия Ивановна запрещала детдомовцам петь эту песню.
Между хозяйским мальчишкой и детдомовцами не было дружбы. Он ненавидел ребят, отнявших дом у его отца.
Из-за недостачи хлеба детдомовцев скоро перевели в другие детские дома, — районный и уездный.
Мишу разлучили с девочкой. Сколько было слез, грусти! Как просила девочка Айна заведующего, чтобы ее послали в один дом с Мишей.
Но зав. не понял дружбы, отказал. Так им суждено было расстаться.
Миша думал, что встретит ее. Но прошло много лет, они выросли, не узнать им друг друга. Лучше не думать о ней. Лучше думать о Цапове.
«Фамилия, Цапов, но мало ли по белу свету Цаповых? А навыки, а отношение к нашему заводу у этого Цапова?.. Да, надо узнать, кто он. Во что бы то ни стало узнать».
Миша решил написать письмо в то село, где он жил когда-то.
С работы Петя обычно спешил зайти домой и в «КРО». Когда ухватился за ручку двери, ему бросился в глаза плакат: «Срывщик стенгазеты»… Петя выскочил из цеха, как ошпаренный.
Его нагнал секретарь ячейки. Они шли молча и медленно.
Петя заранее готовил ответы на замечания Яши, хотел напомнить ему старую обиду, когда ячейка отклонила его кандидатуру на пленум завкома. И работой его перегружают, не дают учиться. Но взглянул на Яшино сумрачное лицо — и смутился.
«Ну, что он молчит? Открыл бы свой фонтан красноречия. Ругай, тяни на бюро, дай выговор. Но зачем плакаты рисовать?!».
А Яша все молчал, и Пете становилось жалко его почему-то. Нет времени у Яши, занят, а ведь у него, быть может, есть девушка, которую он любит. Много работы у секретаря, большой коллектив, и комсомольцы все разные: один — активист, а вот он, Петя, прямо-таки хвостист, тащит ячейку назад в такой ответственный момент…
Да, трудно секретарю. Потому и необходим этот плакат.
— Говоришь, угробил? — сухо сказал Яша.
— Вам-то что, а вот я учусь. Пристают с пустяком, газеты для смеха рисуют.
— Не для смеха, ты пойми! Вдумайся! До смеха ли, если у нас, у молодежи, техническая отсталость? Какой смех, когда нас берут за грудки — комбайнцех не справляется с деталью 409. Это — основа комбайна, а она у нас на самом последнем месте…
Петя вспомнил, что на этой детали работает Цапов. Дрожь пробежала по телу.
— Гад! Из-за него и мы на черной доске. Настоящий гад!
Когда они расставались у проходной, Яша напомнил про газету…
Петя долго размышлял: «А ведь правду Яша говорит, что не для смеху, а для большого дела. Вот и я брак прятал вместо того, чтобы с ним бороться».
И Петя со стыдом почувствовал, что он не такой комсомолец, как Яша, как Миша Мазаев.
Домой Петя пришел поздно. А ночь совсем крохотная. Мало приходится спать, занятия, уроки, а тут собрание затянулось.
Включил свет. В глаза бросился яркий конверт.
— Письмо! — чуть не вскрикнул от радости.
Аккуратно обрезал конверт. Склонился над квадратным листом бумаги, с трудом разбирая почерк.
«Здравствуй, дорогой сыночек Петя. Шлем тебе свой сердечный привет. Кланяется тебе твой отец Захар Иванович Клепиков. Еще кланяется тебе твоя мать Мария Петровна и еще кланяется сестричка Аня. Мы живы и здоровы, чего и тебе желаем. Дела наши идут хорошо, я теперича бригадир 12 бригады, на меня наша власть и колхозники положились, как на красного партизана, и я это доверие выполняю с честью. Сейчас мы готовимся к уборочной кампании. Пшеница у нас, брат, растет высокая да густая, гора-горой. Но мы ждем подкрепление: комбайн. Со дня на день ждем, из терпения выходим. Где-то запропастился»…
«Запропастился!» в’елось в сознание Пеги. «А кто их задерживает, как не мы, как не я! Как не Цапов!».
Петя вспомнил, как взорванная стопка истекала горячей сталью по вине Цапова. Красной лужицей разлилась на рельсах…
А поломка пружин… а простои… Это что? Что это за человек?!
Перед Петей на стене — портрет. С гордой осанкой человек, крупные глаза наполнены смелостью, уверенностью, стремятся вдаль — охватить весь Советский союз, весь земной шар. Казалось, этот портрет говорит: «Вперед, к новым победам!».
— А что бы подумал про меня товарищ Сталин, если бы узнал про срыв газеты, про укрывательство Цапова. Конечно, одно слово — «шляпа»…
— Нет, нет. Я этого не хотел, товарищ Сталин!
Петя вскочил, стукнул кулаком по столу:
— Да, пусть знает меня, бракодела, весь цех! Пусть знают этого гадюку Цапова!
Петя быстрым рывком выхватил из стола лист бумаги, приготовленный для пейзажа.
— Сейчас — в ударном порядке!
Ночь обвалила черноземом окна.
Из соседней комнаты доносился храп хозяйки. Петя еще раз взял письмо. «Отец-то, а? Бригадир!» мыслями улетел в родное село. Вот он идет вместе с отцом, с бригадой в поле, где созревает золотистая и усатая пшеница. Он рассказывает про завод, про рабочих и обещает, — все скоро, скоро комбайн будет у вас. Потом колхозники ему рассказывают о своих посевных победах. Петя долго бродит по полю, а небо начисто вылужено, хорошо! Солнце греет, Петя снял рубашку и штаны, чтобы загореть, а мужики над ним смеются… Голова Пети лежит на руках, утомленный, не заметил, как уснул, насвистывая в нос. Бумага, кисточки, краски остались нетронутыми.
Утром, во время перемены, встретились секретарь и Миша. Присели.
— Ну как? — спросил Миша.
— Посмотрим, должен принести, я с ним говорил. Не принесет — сам нарисуешь, но газета должна быть сегодня!
— Подожду еще 20 минут до работы. Вот что, Яша, у меня есть маленькое сомнение, Цапова надо прощупать. Я об нем узнаю подробно, но сейчас…
— Цапов, тот, что на детали 409?
— Да, да!
— Мм, — промычал Яша и почесал в голове. Мимо прошел Шмидт, он что-то хотел спросить, бесполезно жестикулировал. Миша быстро достал газету, затараторил:
— Геноссе Шмидт, нашу статью перевели, наш волжский немец Шиль. Хорошая заметка! Клепиков узнает — взбесится и брак теперь уже не будет прятать. Карикатуру сделали, — указывая на газету.
Шмидт улыбался.
— Хорошая статья, для молодежи полезная, ей-ей, хорошо сделали! Очень ценные технические замечания по формовке. Спасибо вам!
Иностранец кивал головой. В это время вбежал Петя Клепиков. Лицо его окрасилось румянцем, глубоко дыша, второпях совал он Мише сверток бумаги.
— Чуть на работу не опоздал…
— Заголовок?! Да когда же ты…
— В три часа ночи проснулся и в ударном порядке…
Секретарь рассматривал заголовок «Сталь», с картинками по бокам, на картинке завод и комсомолец за учебой.
— Хорошо!.. Не ожидал, Клепиков, — сказал Яша.
Петя улыбался. Ему хотелось еще и еще что-то делать для комсомола, для новой творческой жизни, для цеха и бригады.
— Вот что, Петро, есть боевое задание партийной ячейки. 15 июня ночная смена должна закончить детали комбайна. Тебе же мы решили вот что поручить: станешь на станок Цапова, так как по детали 409 мы провалились, а Цапова — на подноску опок, пока, да выяснения. Иди, а я договорюсь, где надо.
Петя шел и радовался, что ему поручают почетную работу по ликвидации прорыва.