Брат предлагал поступить на отделение авиатехников при той же летной школе. Но может ли что-либо привлекать восемнадцатилетнего человека в те дни, когда еще хрустят под ногами свежие осколки разбитой любимой мечты?
— Поступай, если хочешь, — с негодованием ответила Дуся, — а я — нет.
И брат поступил, а Дуся уехала.
Дуся уехала, чтобы неожиданно для себя, ровно через полгода, первый раз в жизни всем существом своим ощутить, что она отделилась от земли, что земля осталась где-то там внизу, что вчерашняя робкая мечта сегодня превратилась в яркую, блистающую действительность.
Был июнь. Было особенно яркое молодое солнце. Еще пели жаворонки, уже цвели по границе батайского школьного аэродрома алый горошек и бледно-желтая сурепа. В хороший день Дуся получила свой первый урок летной работы, свое воздушное крещение…
— Барышни, бабы, — говорили курсанты о курсантках, и обе клички звучали одинаково обидно.
Но Дуся не обижалась. Она, в дни набора бывшая старшиной 152 курсанток, она, старшина курсанток своего отряда, она тихонько про себя посмеивалась. Достаточно того, что она чувствовала себя равной. Детдом, комсомольский коллектив с детства выработали у нее чувство равенства. И она даже не стремилась сравняться в работе с ребятами — это выходило у нее само собой.
Когда Дусю назначили командиром отделения, ребята-скептики были посрамлены. Четкость, точность, непреклонность, находчивость, дисциплинированность, — вот качества, которыми обладала Дуся и которые были не у каждого курсанта.
Не кисейное — «барышня», не грубое — «баба», не фамильярное — «Дуся» и даже не обычное — «товарищ Карабут», а значительное и торжественное:
— Товарищ командир!
Моторы начинают гудеть еще на рассвете, и часто курсантке Карабут приходится встречать восходящее солнце в воздухе.
У пилота-инструктора Меркулова в группе семь человек.
И если он не может пожаловаться на всех остальных своих учеников, то ученицей он не может не похвастаться…
Спокойней всего он чувствует себя, когда на ученическом месте сидит Дуся Карабут. Он тогда отдыхает.
Дни бегут. Отцвел горошек, отцвела сурепа, отпели жаворонки, отлетели июнь и июль. Неуклонно наматывается список налетанных Дусей часов. Пройдены и мелкие, и глубокие виражи, и срыв в штопор, и восьмерки, и крутые развороты, и змейки, и петли, и повороты.
В один августовский вечер инструктор Меркулов, как обычно, проверял знания своих учлетов, задавал вопросы, об'яснял.
— Товарищ Карабут, скажите, как бы вы поступили, если бы на высоте ниже ста метров у вас сдал мотор?
Это был первый вопрос, которым начал инструктор свою беседу.
И Дуся, не задумываясь, ответила:
— Я бы спланировала прямо перед собой.
— А если прямо — площадка, неудобная для посадки?
— Все равно. Более безопасного выхода для меня не было бы.
Это, конечно, неважно, что первый вопрос был задан Дусе, но в беседе инструктор то и дело обращался к ней, он засыпал ее вопросами, его глаза испытующе останавливались на ее лице, казалось, что они хотели просверлить черепную коробку и подробно рассмотреть, что скрыто в ней.
И Дуся смутно почувствовала, что для нее готовится что-то новое. Это было тревожно и радостно.
Утром на старте инструктор чуть лукаво и весело спросил:
— Ну, как, товарищ Карабут, полетим?
— Полетим, товарищ инструктор.
Садясь в самолет, он сказал:
— Смотрите же, проделайте все так, как вчера говорили.
И полет был блестящий, безошибочный. Инструктор не вмешивался в управление, не вносил корректив, — он сидел простым пассажиром.
Не успели сесть, как подошел командир звена и сказал:
— Что же, товарищ Карабут, прокатимся и со мной?
А потом по очереди подходили командир отряда, командир эскадрильи. И когда была сделана последняя посадка, и Дусю окружили все ее командиры, и товарищи начали жать ей руки и поздравлять, — она поняла:
— Курсантка Карабут вылетела!
Отныне ее рукам вручено самостоятельное управление самолетом.
Это не так-то просто — вылететь, и вылет первого в отряде курсанта — торжество для отряда.
Не двойное ли торжество, если первым вылетевшим оказалась девушка, которых в отряде — единицы.
…Подходила к концу осень, изредка срывался первый снежок, по утрам набегал морозец. Отряд командира Самерсалова, перевыполнивший летные планы всех летних и осенних месяцев, уходил в отпуск. Уже были сложены в чемоданы все вещи, уже чуть ли не были куплены билеты, а вечером командир взвода об’явил, что часть курсантов остается для тренировки на звание пилота-инструктора. Отдохнуть, конечно, хотелось, но можно ли сравнить радость отдыха с радостью получения диплома пилота? И чемодан Дуси Карабут был лихорадочно распакован…
Время мчится быстрей ракеты. Впрочем, времени-то и не так много: 1 декабря 1932 года пилот-инструктор Дуся Карабут приняла от своего бывшего инструктора его группу для обучения, группу из своих бывших товарищей-курсантов. Цель, казавшаяся недосягаемой, достигнута.
И вот снова август, август тысяча девятьсот тридцать третьего года. Инструктор Карабут точно так же, как год тому назад, спрашивала у нас, спрашивает у своего седьмого курсанта:
— Ну, как, товарищ Карасев, полетим?
У седьмого — потому, что остальные шесть уже вылетели.
А вылететь — это не так просто. Многие курсанты, которые поступили в школу в один день с Дусей, еще не добились этого.
Когда ее в числе других двадцати пяти вызвали в комитет и сказали: «Вместо отпуска на месяц поедешь строить дорогу», — она только вздохнула и сказала:
— Хорошо.
Жаль, конечно, проститься с мыслью, что после года учебы ты завтра-послезавтра будешь дома, но Шура прежде всего комсомолка. Кроме того, она — ударница. И еще: план дорожного строительства по краю выполнен на какой-нибудь десяток процентов, а уж от колхозов к элеваторам, по кочкам, по ухабам, застревая на мостах и в ямах, ломая колеса, пошли первые подводы нового хлеба.
Вот почему Шура только вздохнула, а в следующий момент голова ее была уже заполнена думами о предстоящей работе.
Прорыв в дорожном строительстве был явно катастрофический, лечить его нужно было исключительно ударными, быстрыми темпами.
В Крайдортрансе, куда Шура приехала из Батайска, в тот же день, когда сказала «хорошо», ее заняли ровно один час: путевка, деньги, пятнадцатиминутный инструктаж-лекция. Ей достался Отрадненский район.
Можно было испугаться: план дорожного строительства к ее приезду был выполнен на ноль целых и семь десятых. Но Шура не испугалась. Она, маленькая, смуглая, с черными семнадцати летними, блестевшими негодованием глазами, ворвалась в райком партии и комсомола и в райисполком, внося с собой свежую струю воздуха.
— Да ты постой, не спеши, — пытался было задержать бурный натиск Черкасовой секретарь райкома комсомола. — Ты же знаешь, мы сейчас заняты прополкой, готовимся к уборке…
И этих слов было достаточно, чтобы понять причину дорожного прорыва.
Жаловался заведующий дорожным отделом РИК'а, жаловался дортехник: нет им помощи, нет внимания дорогам.
И Шура сказала секретарю:
— Довольно, довольно. Нечего плакать. Нужно выполнять план. Чтоб было все в порядке. Понятно? Знаем, как вы и прополку ведете. Орден сорняка не я же имею? Давай комсомольцев. Собирай собрания. Назначай субботники.
И слова были, как куски гранита в движении, крепкие и стремительные.
Тогда секретарь Пуриков созвал расширенное бюро. Вынесли боевое решение: всемерно укрепить, развить, помочь, обрушиться субботниками на прорыв. Ну, а потом оказалось, что решение было ложно боевым…
Шуре Черкасовой хотелось быть пилотом. Она окончила семилетку, училась в фабзавуче. Случай для исполнения желания наступал: шел набор в батайскую летную школу.
— Кто? Черкасова? Шура? О, эта полетит! — так отозвались в райкоме комсомола о Шуре, когда называли кандидатов в авиашколу, и ей, комсомолке, путевка была вручена в первую очередь.
Все комиссии Шура прошла свободно, приняли. Прежде чем сесть на самолет, она изрядно, как и все курсанты, подковалась теорией. Потом начались полеты. Цель приближалась.
Но не всегда, конечно, полностью исполняются человеческие желания. Случилась это и с Шурой. Говорят: работать, как часы. Так в особенности должен работать организм пилота. И вот какой-то кусочек мозга, управляющий движениями человека, оказался у Шуры неприспособленным к управлению самолетом, чем, может быть, и десятку других не менее сложных работ. Вначале, как будто, все шло гладко, но встретилось одно из упражнений, и Шура не осилила его.
Пришлось отступить. Но недалеко. Шура осталась в школе. Она перешла на техническое отделение. Она должна стать авиационным техником.
Знаете ли вы, что такое плейнер, грейдер?
Шура их не видела, ничего о них не слышала. Даже с трактором у нее было шапочное знакомство. А вот пришлось ей на дорогах Отрадненского района не только управлять всеми этими машинами, но и учить других, но и ремонтировать машины, самой, без посторонней помощи.
Кусочек мозга, отказавшийся с предельной четкостью управлять самолетом, бесподобно управлял другими машинами, управлял и самой сложной из них — человеком.
Эта маленькая, черненькая девушка командовала взрослыми мужчинами, и они покорно слушались ее. И работа шла быстрей и повышалось качество ее, а работающие приобретали опыт.
Людей нехватало, квалифицированных тем более. И Шура садилась на трактор, хваталась за плуг, за плейнер, грейдер, катки. Руководя другими, она сама вспахивала, профилировала, укатывала и набрасывала щебень.
— Новому урожаю — новые дороги! Этот лозунг был ее знаменем.
Когда намечался прорыв в людях, тягле, она мчалась в район, в МТС, ругалась, требовала, обвиняла.
Однажды утром, после особенно ударной ночной работы, Шура зашла в РИК.