К этому следует добавить, что Г. В. Чичерин, в отличие от других наркомов, превосходно знал практику старого министерства иностранных дел. Поэтому все сотрудники Наркоминдела быстро усвоили технику работы. Одним из основных правил являлась многократная проверка сообщаемых сведений, точность и ясность изложения.
Д. Ю. Гопнер был человеком чичеринской школы. Уже из первых бесед с ним я понял, как сложна обстановка в Средней Азии. Афганистан, независимость которого мы признали первыми, находился в своеобразном положении. В Англии в тот период ведущими политическими фигурами был лорд Керзон и сэр Уинстон Черчилль, то есть представители тех кругов, которые тогда не могли даже себе представить падения колониального могущества Британской империи. Наоборот, только что выигранную войну с Германией они рассматривали с точки зрения возможности захвата немецких колоний в Африке и новых территорий на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Проиграв войну с Афганистаном, англичане вовсе не намеревались от него отказаться. Они располагали многими средствами для осуществления своих целей. К числу таких средств относились горные и кочевые племена, с вождями которых всегда можно было договориться, реакционное духовенство, феодалы, среди которых у англичан были старые связи, и, наконец, торговля.
Афганистан все получал из Индии или из России, которая в результате гражданской войны перестала быть поставщиком и покупателем. В Иране (или, как тогда говорили, Персии), третьей пограничной стране, сидели те же англичане. По всей нашей границе с Афганистаном и Ираном жили племена, кочевавшие и на нашей, и на чужой территории. Война с басмачеством отличалась от борьбы с бандитизмом в других республиках вследствие феодального, религиозного и пограничного характера басмачества.
Отношения у нас с Афганистаном были нормальные, но джемшиды, хорошо вооруженное племя, массами кочевавшее вдоль границы по афганской территории, часто переходили границу, захватывали людей, скот и уводили их с собой. Басмаческие шайки в Фергане и Восточной Бухаре делали то же самое. Эмир бухарский, бежавший в Афганистан, активно подготовлял восстание в Бухаре. Все эти вопросы для своего разрешения требовали времени. Басмачество, подобно махновщине на Украине, могло быть ликвидировано только в результате совокупности политических, экономических и военных мероприятий. К тому же граница как со стороны Афганистана, так и с нашей охранялась в те времена плохо, и ни одна из сторон не могла поставить в вину другой то, что на ней происходило. Чувствовалась и рука англичан. Хотя Афганистан освободился от английской зависимости и стал вполне суверенным государством, англичане сохранили там многие старые связи.
Изучив все материалы, я пришел к убеждению, что укрепление наших отношений с Афганистаном нужно начинать с восстановления торговли. Только что закончилось освобождение Бухары и Хивы, прошло всего несколько месяцев после занятия нами Ашхабада, Красноводска и ликвидации Закаспийского фронта. Поэтому высказываемый мною взгляд вызывал улыбки и даже недоумения. Да и какая торговля могла вестись во времена военного коммунизма, когда существовали карточки и закрытые распределители? Но, будучи по характеру своему человеком упрямым, я при поддержке Д. Ю. Гопнера продолжал настаивать на этом, и секретарь ЦК КПТ В. М. Познер, человек редкого ума и культуры, оказал мне содействие в этом деле.
В первую очередь я предложил выявить экономические возможности Туркестана и для этого устроить в Ташкенте среднеазиатскую экономическую выставку. Меня назначили председателем комитета по организации выставки. Надо сказать, что эта странная для того времени идея нашла горячий отклик среди производственников, хозяйственников и работников сельского хозяйства. Директора предприятий, руководители совхозов, председатели кооперативных объединений много сделали для того, чтобы их стенды и отделы выглядели возможно лучше. Временный аппарат выставки включал большое число художников и экспертов-экономистов. Когда выставка открылась, выяснилось, что Туркестан может производить почти все в области легкой и пищевой промышленности. Разумеется, тогда на выставке не было никаких машин, но афганских, персидских и китайских (из Синцзяна) купцов, которые были приглашены на нее, машины не интересовали. Помимо внешнеторгового значения, эта выставка оказала большое влияние на развитие производительных сил в крае. Афганский генеральный консул в Ташкенте, пожилой, тучный, представительный мужчина, ходил на выставку несколько дней подряд. Наконец, осмотрев все и выяснив цены, он спросил меня, можно ли все эти вещи покупать. Ведь, насколько он понимает, обычной торговли у нас нет, как же афганские купцы будут их покупать?
— Обыкновенным способом, — отвечал я. — Ваши купцы зайдут в Управление Внешторга, заключат договор и в определенные сроки получат товар или его доставят им на границу…
— Поразительно… — сказал он. — Вы не представляете себе, что это значит. Ведь товары из Кабула в Герат караванами идут тридцать пять дней, а от вашей границы они придут через пять дней, не говоря уже о ценах…
Я был тронут, когда в местных газетах мне была объявлена благодарность от имени ЦК КПТ за организацию экономической выставки и отмечено ее большое значение.
НАЗНАЧЕНИЕ В АФГАНИСТАН
18 марта 1921 года я вошел в состав временно образованной в Ташкенте «чрезвычайной тройки». Кроме меня, в эту тройку входили Ф. Цируль (имя которого носит один из клубов Москвы), начальник милиции города и командующий Сыр-Дарьинским военным округом, известный участник гражданской войны, уже тогда дважды награжденный орденом Красного Знамени Л. Гордон. По должности на всех заседаниях присутствовал председатель Ташчека Ф. Вихорев.
Следует сказать о каждом из них несколько слов. Фриц Янович Цируль был человек высокого роста, полный, в очках, с бородкой и усами. Какое-то особенно серьезное выражение было свойственно его серым немигающим глазам. Аккуратно одетый, представительный и спокойный, он всем своим внешним видом как бы олицетворял непоколебимость власти. Цируль был очень характерной фигурой для всей многочисленной категории латышей-коммунистов, которые в первые годы Советской власти работали на самых опасных и ответственных постах. Он с большим уважением относился к науке и интеллигенции. Я помню, когда некоторые не в меру ретивые товарищи в те довольно беспокойные дни предложили произвести всеобщее переселение непролетарских элементов из центра города на его окраины, Цируль, страшно рассердившись, сказал с характерным для него акцентом:
— Это есть глупый вытумка и польше ничего. Как можно переселить профессор или какой-нибудь ученый? Он толшен шить спокойно и учить пролетариат. Мы толшны запотиться о культура фо фсех отношениях…
Теперь это ясно каждому, но в те годы находилось немало людей, которые были сторонниками крайних мер, даже когда они не вызывались необходимостью.
Население любило Фрица Яновича за его доступность, справедливое отношение к людям и честность.
Лев Михайлович Гордон, кавалер двух орденов Красного Знамени, отличный кавалерист и на редкость красивый мужчина, был одним из офицеров[8] примкнувших сразу после Октября к большевикам. Человек умный, хороший организатор и талантливый командир, он даже бывалых людей удивлял своей сумасшедшей храбростью. Однако Гордон не всегда мог сдержать свой темперамент.
Однажды, наблюдая в цирке скачку наездников через препятствия, он приказал привести своего коня и, к восторгу зрителей, сам взял все барьеры подряд. Случалось, что въехав по лестнице на первую площадку гостиницы, он кричал: «Ординарец, прими коня!» — и потом спокойно направлялся к себе в номер. Товарищ он был замечательный и пользовался большой популярностью среди командиров и бойцов.
Ф. Вихорев, председатель Ташчека, был грузный, высокий человек, в очках, редкой душевной доброты. Присутствуя как-то при допросе арестованного им контрреволюционера, я не мог сдержать смеха, чем вызвал его удивление.
Задав арестованному несколько вопросов и перелистав его дело, Вихорев глянул на него поверх очков и сказал с сокрушением:
— Как же ты, брат, оказался таким подлецом?..
Наша «тройка» работала очень слаженно, и мы навсегда остались в самых дружеских отношениях.
Через несколько дней, при пожаре в гостинице «Регина», где мы жили, я потерял близкого мне человека и пережил большое личное горе. Мое душевное состояние было очень тяжелое. Мне никого не хотелось видеть. Кроме одного товарища, который иногда посещал меня по поручению ЦК КПТ, ко мне никто не заходил. Однако вскоре меня вызвали в ЦК Коммунистической партии Туркестана, и секретарь ЦК В. М. Познер сообщил мне, что, по согласованию с Москвой, я назначен генеральным консулом в Афганистан, в город Герат. Подробные указания мне даст Д. Ю. Гопнер.
Приготовления к отъезду были короткими. Получив патент и нанеся визит афганскому генеральному консулу в Ташкенте, я собирался вместе с поступившим в мое распоряжение молодым комсомольцем, а ныне почтенным, седовласым полковником А. Х. Баратовым, выехать в крепость Кушку.
Хорошо помню унылый вечер в номере ташкентской гостиницы, где я сидел, вспоминая подробности недавней катастрофы. За окном шелестела свежая листва только что распустившихся деревьев, журчала в арыках вода, раздавались веселые молодые голоса. Иногда притаившаяся под самым окном пара выдавала свое присутствие шепотом или звуком поцелуя. Но мне не хотелось видеть людей, и я продолжал сидеть в темной комнате у окна. Я был предупрежден насчет опасности моей поездки. Но предупреждения эти меня нисколько не беспокоили. Неожиданно раздался стук в дверь. Она открылась, и вошел Лев Вениаминович Никулин. В те времена он был сравнительно молодым человеком, а вовсе не старым, почтенным писателем. Но за глаза его называли ласково «старушка», потому что говорил он медленно и, говоря, иногда жевал губами. Теперь «старуха» стоял