позади другого, чтобы устоять, когда по равнине на нас двинется злобный враг. Имы стараемся здесь укрепиться по всем правилам человеческого искусства изацепиться за этот клочок земли. С тылу у нас деревня Арк, а над нею —крепость. Еще дальше нам послужит заслоном город Дьепп, если придетсяотступать, и мы даже можем надеяться на помощь английских кораблей.
— Ну и хватил, Агриппа, — заметил Рони. — Отступать мы не будем.
А дю Барта вставил: — Пожалуй, даже не сможем — когда протянем ноги на этомполе.
— Господа! — остановил их Роклор. Однако Агриппа не оторвался от своихмыслей, или, вернее, своего стихотворения: — Конечно, наша телесная оболочканаходится здесь, на этом поле под Арком, где слева от нас река, справа поросшиекустами холмы, серые от тумана, и между ними деревенька Мартеглиз.
— С харчевней и хорошим вином. Я пить хочу, — вставил Роклор.
— Когда на этом поле мы протянем ноги, — повторил вполголоса дю Барта исосчитал слоги.
Агриппа: — Но где же мы духом? Не в харчевне и не на равнине среди другихмертвецов! Духом мы уже в будущем — после сражения, после победы. Ибо кто же незнает, что мы должны победить. Даже враг это почуял. Майенн и его легионы ужеспешат сюда и жаждут лишь одного: чтобы мы их разбили.
— Где уж там, — заметил Рони холодно и трезво. — Майенн идет сюда отнюдь неза этим, он хочет захватить короля — он сам говорил и воображает, что оченьсилен и куда как хитер.
Агриппа: — И все же в тайном закоулке сердца он жаждет того же, чего жаждетвесь мир — не только Дьепп и взволнованное королевство. Мы должны их спасти отИспании и от них самих. Мы сломим власть мирового владыки. Мы боремся не сними.
— А с их испорченностью и слепотой, — добавил дю Барта.
Агриппа же торжественно: — Друзья! Нашей победы ждет все человечество, самыедальние страны взирают на нас и все гонимые. С нами молитвы униженных,угнетенных, а также совесть мыслителей, она говорит за нас.
Даже Рони согласился с этим:
— Мы действуем в полном согласии с гуманистами всего Старого света. Но этоне стоило бы и ломаного гроша, если бы гуманисты умели только думать, а неездить верхом и сражаться.
— А они умеют, — подтвердили Роклор и дю Барта. Рони сказал:
— Морней объявил всем королевствам и республикам, что именно мы должнысвергнуть мирового владыку. Морней послал Фаму, и вот по всем странам летитона, трубя в трубу, возвещая о том, что мы бьемся за право и свободу — они нашисвятые. И что мы выступаем от имени добродетели, разума и меры — они нашиангелы.
Роклор спросил вызывающим тоном:
— Разве вы сами в это не верите, господин Рони? — Но тот ответил:
— Поверить я готов и в это и еще во многое. А вот иметь мне хотелось бынесколько тысяч ливров из вьюков толстяка Майенна.
Дю Барта заговорил со всей силой, какую дает твердое знание, и со страннымиинтонациями, точно гость, который пришел откуда-то с вестью и скоро долженвозвратиться.
— Нет, не на этом поле протяну я ноги, — можете мне поверить. Всем нам ещесуждено сквозь земной удел увидеть клочок голубого неба. Повержена будет намидесятикратная сила врага, и я слышу, как облегченно вздыхают народы и посланцыреспублик и пускаются в путь, чтобы поклониться нашему королю и заключить с нимсоюз.
Рони хотелось вставить: «Ну, ты перехватил. Ведь это лишь незначительнаяпобеда, четыре тысячи солдат, которые держатся, зацепившись за самый крайматерика и королевства; по человеческому разумению такая горсточка ничего неможет решить. Но, может быть, мой король больше, чем король без страны? И послыбудут действительно спешить к нему? Да нет, куда уж там. Ну, а Фама? — возразилон самому себе. — А взирающий с надеждою мир? А этот король?» Тут он встретилсявзглядом с господином де Роклором, и тот кивнул ему молча и уверенно. Для всехэтих людей, называвших себя червями, для строителей земляных укреплений,которые они возводили, босые, зарывшись ногами в землю, правда сделаласьотчетливо зрима, хоть и плотен был окружавший их туман. Им первым, в видевеликого исключения, было дано знать ближайший час действительности.
Агриппе осталось только прочесть те строки, которые в нем уже звучали;остальные приготовились слушать.
Явись, о господи! Завесы больше нет
Меж нами и тобой. Сияньем ты одет.
Мелодией звучат небесные просторы.
То — сонмы ангелов, то — их святые хоры.
Проговорив эти слова, Агриппа умолк, ибо туман действительно расступился,над их головой показался овальный клочок неба, брызнул свет, и они своимиглазами увидели — что именно, потом никто из них не рассказал. Но это были тесвятые и ангелы, которых они перед тем призывали, и все стояли в овале света.Ликами, одеждой и доспехами они походили на самых прекрасных и отважных боговдревности. А среди них совершенно ясно виден был сам Иисус Христос в образечеловека.
Псалом LXVIII[34]
Под Арком, в траншее, Генрих выговаривает своему маршалу Бирону за то, что онивот уже неделю ждут нападения противника. Майенн стоит за лесом, и никакойперестрелкой его оттуда не выманишь. В такой туман он сражаться не будет. Ноэтот же туман мог оказаться немалым преимуществом для меньшего войска. Генриххочет навязать неприятелю бой. Старик не советует. — Вы меня послушались, сир,и не засели в этом паршивом Дьеппе! Это такая паршивая дыра! — Она так и кишитпредателями, — добавляет Генрих. А маршал: — Вы разбираетесь в людях, мне насебе пришлось в этом убедиться. Зато я лучше вас вижу преимущества того илидругого поля боя. Никакой туман не должен заставить вас уйти с этого широкого,отовсюду защищенного четырехугольника. Можете быть уверены, что здесь выудержитесь. Здесь за вас сами условия местности: с тыла крепость, слева река сболотистыми берегами, недоступными ни для конницы противника, ни тем менее дляего пушек. А стрелять издали в тумане он не может.
— Зато наши пушки, — пробормотал Генрих. — Где они у нас? В том-то и весьсекрет! Вот будет сюрприз!
Бирон взглянул вокруг, они помолчали. Потом маршал пожал плечами: — И справаМайенн не может напасть, холмы поросли кустарником, лощины очень узкие. Емуостается только одно — двинуться со стороны леса, через открытое поле. Сир! Выбудете ждать его между вашими двумя полевыми укреплениями: передовое защищаютпятьсот ваших гугенотов, когда-то я с ними имел дело, знаю. Но там местадостаточно, и вы можете выстроить по фронту еще пятьдесят конников.
— Вы все тщательно продумали, Бирон, это знают и войска. У меня солдат нетак много, и поэтому каждый способен судить сам обо всем и все видеть. Егобоевой пыл не слеп, а вызван пониманием. И наше преимущество в том, что насмало.
— Сир, ваше лицо закрыто от меня прядью тумана, и я не вижу, смеетесь вы илинет.
Генрих шепнул ему на ухо: — И туман скроет от врага, как нас мало и какудачно мы расположились, — закончил он и провел рукой от одной точки широкойравнины до другой: там было шесть опорных пунктов, он знал каждый и находил ихдаже среди тумана.
Ни Генрих, ни Бирон не упомянули о том, что само собой разумелось: туманзащищал, но он таил в себе также опасность и для тех и для других. Весь денькрались в обе стороны невидимые лазутчики. В гигантской армии Лиги то и деловозникала беспричинная тревога. А в королевском войске люди прикладывали ухо кземле и слушали. Наутро Майенн решил больше не ждать, пока туман рассеется; онударил по врагу. Майенн владел военным искусством, он напал неожиданно илидумал, что неожиданно. Он не стал двигаться по равнине, а послал отряд пехоты —всего триста немецких ландскнехтов — в обход, через холмы. Если его сведенияверны, то король собственной особой стоит справа от второй линии укреплений.Прячась за кустами и в тумане, надо обойти и захватить его; таким маневромМайенн надеялся сразу же выиграть бой. Захватив короля, немцы кинутся ко второйлинии окопов, атакуют с тыла первую, а там соединятся с конницей Лиги. Есливзять все укрепления и королевскую гвардию, то от войска Генриха останутся наоткрытой равнине всего две-три кучки, готовые сдаться. Так рисовал себепротивник тот бой, который он собирался начать. Но судьба готовила ему совсеминое.
Первую линию укреплений занимал Бирон, а вторую Генрих. Бирон опирался начасовню, которую намерен был удерживать со всем присущим ему упорством. Устарика было всего шестьдесят конников, но такие глаза, которые и сквозь туманувидели ползущего через кусты ландскнехта. Он послал к королю вестового. Когдатриста немцев, задыхаясь от долгого пути, ползком прибыли на место, их ужеожидали, и им осталось только с умильным видом поднять руки. Они уверяли, что вдуше они сторонники короля; поэтому им помогли перебраться через ров, даже неотняли оружие, и король коснулся их рук. Однако намерения у них были несколькоиные. Это открылось, когда мощные отряды Лиги, пешие и конные, обрушились назащитников первой линии. Но здесь стояли пятьсот аркебузиров — ревнителейистинной веры, и трудно пришлось бы тому, кто захотел бы их одолеть. Легкойкавалерии врага все же удалось прорваться в замкнутое пространство между двумялиниями окопов. Но там двадцать шесть дворян короля верхами налетели на нее,выскочив из тумана, — причем туман мешал определить их число, — и погнали передсобою неприятельскую конницу прямо к часовне; а тут они натолкнулись на Биронаи его шестьдесят солдат.
Ландскнехты, стоявшие у второй линии окопов, постепенно забывали о своейпреданности королю. Они заметили, что отряды Лиги прорвались в замкнутоепространство. Того, что произошло потом, они не уразумели, вернее, уразумелислишком поздно, во всяком случае, они мгновенно опять стали врагами. Имудалось вызвать этим большое замешательство. Бирона, спешившего сюда, сбили слошади. Тот же немец, который сбросил маршала, приставил пику к груди самогокороля и потребовал, чтобы Генрих сдался: ведь тогда этот малый был быобеспечен на всю жизнь. К сожалению, он опоздал, ибо его сотоварищи были уже