будет просто мясник, а не король. Как это я так маху дала! Да ведь не я, а всеэти паршивые Валуа. Кровь рыцарей-варваров сказывается вновь и вновь, и вотопять видишь этакого, из той же породы», — рассуждала дочь Медичи — потому, чтоее малоизвестные предки жили в удобных комнатах, а не в конюшнях и военныхлагерях.
Она сказала своим однообразным, тусклым голосом: — Коли твоя сестра такведет себя, мне скоро придется, пожалуй, взять Генриха Гиза в зятья. И ктотогда, мой бедный мальчик, возьмет верх — ты или он?
— Я! — прорычал Карл. — Я король!
— Божией милостью? — спросила она. — Одно пора бы уже зарубить себе на носу:каждый король должен сам помогать этой божией милости, или ему не удержатьпрестол. Сейчас ты король, мой сын, потому, что я, твоя мать, еще жива!
Все это она сказала особым тоном, который был знаком Карлу с детства: слышаего, сын невольно вставал. Он и сейчас поднялся с кровати, где сидел в однойсорочке, из-под которой выпирали жирная грудь и живот; он стоял перед маленькойтолстой старухой, готовый выслушать ее волю.
— А я не хочу, — отрезала она, — чтобы Марго вышла за Гиза, для меня его родслишком силен. Моя воля в том, чтобы она получила в мужья заурядного молодогочеловека, который будет нам служить.
— И кто же это?
— Он должен быть из хорошей семьи, но невлиятельной и в Париже неизвестной.Главное — я хочу иметь его под рукой. Тот, кто досягаем, уже не опасен.
Своих врагов нужно держать при себе, в доме.
— Но ты имеешь в виду не…
— Я как раз договариваюсь с его матерью, главное — пусть присылает его сюда,чтобы он прежде всего был в моей власти.
— Он же еретик! Моя сестра и еретик — о таком союзе никогда не помышляливсерьез!
— А если бы твой брат д’Анжу женился на английской королеве? Елизавета ведьтоже еретичка, и притом великая государыня, собственной милостью.
— Она убивает своих католиков, — сказал Карл скорей со страхом, чем свозмущением. Его мамаша слишком хитроумна. Даже религия не может обуздать в нейдух предприимчивости. Она изрекает самые чудовищные вещи, сохраняя при томполную непринужденность.
— Пусть английские католики сами о себе заботятся, да и французские тоже,— ответила она.
Карл опустил глаза и что-то буркнул, на большее он не дерзал. — Ведьсуществует еще испанский король, — проворчал он наконец.
— Моя дочь, королева Испании, умерла, — заявила Екатерина без всякой скорби.— Отныне мне приходится опасаться со стороны дона Филиппа, как бы он невоспользовался моими затруднениями. Поэтому мои протестанты мне нужны. — И просебя добавила: «А когда у меня больше не будет в них нужды, я поступлю с ними вточности, как поступает королева английская со своими католиками».
Но зачем ей было открывать все это своему бездарному сыну? И она перешла ктому, для чего он ей был нужен.
— Твою сестрицу пора наконец образумить.
— Верно! Эта история с Гизом…
— Который сядет на твое место, — быстро подсказала она.
Карл зарычал:
— Подать мне сюда сестру! Я покажу ей, как отнимать у меня престол!
И он уже бросился было вон из комнаты, но мать успела схватить его зарубашку.
— Не смей! Гиз может быть у нее, а он вооружен.
Карл сразу же остыл.
— И потом, если они тебя увидят, она ни за что сюда не придет. Я желаю,чтобы это дело обсуждалось келейно, здесь, у меня, и больше нигде.
Она хлопнула в ладоши и сказала тут же вошедшей фрейлине:
— Попроси принцессу, мою дочь, явиться ко мне, я должна сообщить ей важнуюновость. Заверь ее, что новость приятная.
Затем они стали ждать — Екатерина сидела неподвижно, сложив руки на животе,а ее тучный сын нетерпеливо бегал по комнате; его ночная сорочка развевалась,он уже заранее сердито сопел и рычал.
Наконец двери широко распахнулись; вошедшая вызвала бы своим видомвосхищение у каждого, но только не у этих двух. Невзирая на ранний час,Маргарита Валуа была одета в платье из белого шелка, все осыпанное блестками.На ней были красные туфли и рыжий парик, а лицо свидетельствовало об умениипринцессы придавать ему с помощью притираний тот самый оттенок, который бываету рыжеватых блондинок.
Она вошла, как того требовал избранный ею тип красоты, — величавой и вместелегкой поступью. Вот так она вошла бы в пиршественный зал. Но достаточно ейбыло взглянуть на мать и на брата, как она поняла, что ее сейчас ожидает.Жеманное личико застыло, гордая улыбка сменилась выражением ужаса, Маргаританевольно отступила. Однако поздно: Екатерина уже сделала знак, и двери снаружизахлопнули.
— Чего вы от меня хотите? — спросила Марго жалобным голоском, который тут жесорвался. Карл Девятый посмотрел на свою мать, и так как она сделала вид, будтоне замечает его взгляда, понял, что ему разрешается все. Взревев, кинулся он насестру. Сорвал с нее рыжий парик, и ее собственные, черные волосы,растрепавшись, упали ей на лоб; теперь она уже не смогла бы придать себевеличественный вид, даже если бы хотела. Царственный брат хлестал ее по щекам,справа, слева, — пощечины так и сыпались на нее, сколько она ни стараласьуклониться.
— С Гизом спишь! — ревел он. — Престол у меня отнимаешь! — хрипел он.
Румяна остались на его пальцах, вместо них на щеках Марго проступилибагровые полосы. Так как она извивалась и откидывалась назад, кулаки братаобрушивались на ее полные плечи.
— У-у, толстозадая!
Тут он судорожно захохотал и сорвал с нее платье. Едва он коснулся ее тела,как ему неистово захотелось измолотить ее всю. Наконец у девушки вырвался вопль— вначале она просто онемела от ужаса; пытаясь спастись, она бросилась вобъятия матери.
— Ага, попалась, — вымолвила мадам Екатерина и крепко схватила принцессу, аКарл Девятый снова начал ее бить.
— Перекинь-ка ее через колено! — посоветовала мадам Екатерина, и он сделалэто, несмотря на отчаянное сопротивление своей жертвы. Одной рукой он, словноклещами, продолжал сжимать стан сестры, а другой бил ее по обнаженным пышнымягодицам. Однако мадам Екатерина, видимо, сочла, что этого мало, и решилаподсобить ему по мере возможности, но, увы, в ее мясистых ручках было слишкоммало сил. Тогда она наклонилась над безупречно округлым задом дочери и укусилаего.
Маргарита взвыла, точно зверь. Карл, в изнеможении, наконец, выпустилсестру, просто уронил на пол и стоял, тупо уставившись на нее, словно, пьяный.У мадам Екатерины тоже перехватило дыхание, и в ее тусклых черных глазкахчто-то посверкивало. Но она уже снова сложила руки на животе и сказала собычным хладнокровием:
— Вставай, дитя мое. На кого ты похожа!
Она кивнула Карлу, чтобы тот протянул руку сестре и помог ей встать. Потомсама начала оправлять одежду дочери. Как только принцесса Марго поняла, чтоопасность миновала, она тотчас снова приняла надменный и властный вид.
— Все разорвал! Болван! Позови мою камеристку!
— Нет, — решила мать. — Лучше, если это останется между нами.
Она сама зашила порванное белое шелковое платье, расправила его исобственноручно наложила на щеки дочери румяна, стертые слезами и пощечинами.По приказу матери Карл отыскал сорванный им с головы Марго парик — он оказалсяпод кроватью, — стряхнул с него пыль и надел ей на голову. Теперь это былаопять та же гордая и пленительная молодая дама, которая перед тем вошла вкомнату.
— Иди, читай свои латинские книги, — пробурчал Карл Девятый. А ЕкатеринаМедичи добавила:
— Но не забывай нравоучения, которое ты сейчас от меня получила.
Англия
Еще одна могущественная женщина интересовалась судьбою Генриха, в то времякак сам он был занят больше всего удовольствиями. Елизавета Английскаяпринимала в своем лондонском замке своего посла в Париже.
— Ты на один день опоздал, Волсингтон.
— На море была буря. Вашему величеству доставили бы, наверно, толькомертвого посла. И боюсь, он не смог бы сообщить вам все, что имеетсообщить.
— Для тебя, Волсингтон, это было бы лучше. Смерть в море не так мучительна,как на эшафоте. А ты ближе к топору и плахе, чем полагаешь.
— Умереть за столь великую государыню — самое прекрасное, чего можетпожелать человек, особенно если он выполнил свой долг!
— Свой долг? Ах, вот как, свой долг! Так что же, по-твоему, самое прекрасное,свинья? — Она ударила его по щеке.
Он видел, что она хочет его ударить, но сам подставил щеку, хотя знал,насколько тяжела эта узкая рука. Королева была женщина рослая, белокожая,неопределенных лет, держалась она очень прямо, словно на ней был панцирь, ирыжие волосы — такой парик Марго Валуа надевала только к некоторым платьям —были у нее свои.
— Французский двор что ни день все больше сближается с королем Испанским, аты мне — ни слова! Мне грозит величайшая опасность потерять мою страну и мойпрестол, а ты только поглядываешь!
— Очень сожалею, но я должен признаться в еще более тяжелой провинности. Ясам распустил эти слухи, но только они ложные.
— Ты распространяешь мне во вред ложные слухи?
— Я подстроил нападение на испанское посольство, там нашли письма, онислужат явным доказательством испанских козней. Но все это неправда, Все этобыло сделано ради блага вашего величества.
— Ты, Волсингтон, тайный католик. Стража! Возьмите его! Ты давно у меня напримете. С удовольствием погляжу, как тебе отрубят голову.
— А владельцу этой головы очень хотелось бы рассказать вам еще одну занятнуюкаверзу, — заявил посланник, уже стоя между двумя вооруженными людьми. — Дело втом, что я только что обещал вашу руку некоему принцу, которого вы совершенноне знаете.
— Вероятно, этому д’Анжу, сыну Екатерины? — Она сделала знак страже, чтобыони отпустили посла. Раз тут замешаны брачные планы, она должна их сначалаузнать.
— Боюсь, что д’Анжу был бы ошибкой. Мне ведь известно, вы не слишкомвысокого мнения об этих Валуа, и не без основания. Нет, это один протестантик сюга. Валуа намерены взять его в зятья, это неглупо. Он мог бы выбить их изФранции.
— Но тогда они вторгнутся во Фландрию. Брак принцессы Валуа с