был полной противоположностью ее самой, поэтому ей и не трудно было егонабросать. А Жанна, ошибочно полагая, что столь горячей похвалою своему сыну ейуже удалось затронуть чувства будущей невестки, неосмотрительно продолжалаоткровенничать:
— О! Как бы я желала, милая дочь, чтобы вы, поженившись, оставили этот двор.Здесь все растленно. Бесстыдство до того доходит, что женщины сами предлагаютсебя мужчинам.
— А Вы тоже заметили? — вздохнула Марго. — Конечно, нравы здесь дурные.
— Живите в мире и согласии да подальше отсюда! У меня есть поместья вВандоме, там вы будете правителями, а тут, при французском дворе, вам придетсявести праздную жизнь, подражая той бесполезной роскоши, какую я видела сегодня,во время процессии — да ста тысяч талеров не хватит на такие драгоценности,которые были на иных! Но господь хочет, чтобы ему служили иначе, не кичились бысвоей праведностью, а боролись во имя божие. Дорогая дочь! Все мы грешны,однако протестанты преданы не только царствию земному: в этом наше оправдание;мы умеем терпеть бедность, жить под угрозой и смиренно ждать — во имя свободы,а она — в боге.
Королева Жанна наконец перевела дух, она, не отрываясь, вглядывалась вбелоснежное лицо принцессы Марго, которая совсем закрыла глаза. А Марго в этовремя думала: «Да, они опасны! Моя мать совершенно права, они очень опасны. Инужно принять против них какие-то решительные меры, что, впрочем, как я сильноподозреваю, мама и намерена сделать. Только откладывает, пока под ее надежнуюопеку не попадет и мой Генрих — этот деревенский паренек, честный солдат спылким сердцем и еще кое-чем, что для меня лично гораздо важнее всего прочего».Так размышляла Марго, а Жанна в это время стиснула рукой ее колено. Своимжестом она словно хотела закрепить право на эту девушку, и вместе с тем в нембыла мольба:
— Приди к нам! — Это был опять ее необычный голос, подобный звону большогоколокола — Прими истинную веру! Ты станешь счастливее, чем могла когда-либо себепредставить. Наша страна познает единение и мир.
— А за чей счет? — спросила сестра Карла Девятого, все еще не размыкая век.«Конечно, это невозможно, — решила Марго про себя. — Кроме того, эта страннаяженщина, кажется, совсем голову потеряла. Ее рука, лежащая на моем колене,напрягается: да, она, бесспорно, оперлась на меня, а одна нога начинаетподгибаться. Если я сейчас не удержу ее, она упадет мне в ноги». Принцессаторопливо схватила Жанну за кисть руки.
— Мадам, вы слишком высокого мнения обо мне. Может быть, я, как вы перед темвыразились, только гроб повапленный. Однако мой брат — король Франции. Мой отецтоже был королем, оба католики, в этой вере я выросла. Изменить тут мы ничего свами не можем, даже если бы я и хотела. Все мои предки-короли были католиками,и я не вижу, как бы я могла посещать ваши проповеди, но это еще не значит, чтоваш сын обязан ходить к обедне: я буду терпимой.
— Итак, ты хочешь остаться с ним при этом развратном дворе? — Голос Жаннызазвучал холодно, трезво, сейчас она сказала «ты» только из пренебрежения. Всеже она подавила закипевшую в ней ненависть во имя своих высоких и неизреченныхцелей. Кто, в конце концов, эта девушка, от которой так навязчиво пахнетмускусом? И разве ее злая воля может что-нибудь задержать или изменить?
— О! — слегка вздохнула Марго и снисходительно, даже с жалостью к этойнесчастной женщине сказала: — Ваш сын, конечно, скоро научится придворнымманерам. Я готова его защищать. Правда, сделаться протестанткой я не могу, но счестным, искренним протестантом мы поладим — я это чувствую. — Она продолжаласвои рассуждения, ибо принцесса Валуа умела быть красноречивой. Однако каждоеее слово было не к месту и только озлобляло мать Генриха; но этого принцессазнать не могла. Напротив, увлекшись, Марго даже приплела сюда сестричку своегожениха, незаметную девочку, о которой никогда раньше и не вспоминала. Правда,она назвала ее имя еще и потому, что дверь в соседнюю комнату или, вернее,висевший на двери ковер чуть шевельнулся. Тогда Марго сказала более громко:
— Если б даже я не видела в вашем сыне, мадам, своего друга и господина, товаша прелестная дочь завоевала бы для него мое сердце. У нас тут таких девушекне встретишь, я впервые вижу подобное создание, и, простите за ученоесравнение, нежный облик вашей Екатерины напоминает мне одну из царственныхпастушек древности.
Вслед за этими словами действительно вошла Екатерина. Ее мать Жанна, необратившая внимания ни на флорентийский ковер, ни на его движение, испугалась,на миг она была готова даже поверить в сверхъестественные способности своейбудущей невестки, тем более что Екатерина была босая и распущенные волосыпадали волной на ее белое ночное платье. А упомянутые принцессой пастушкитолько и могли быть такими же белокурыми и с такими же невинными личиками. Чтоже касается Марго, то она разыграла изумление, однако не нарушая ни вкуса, нимеры. Она просто встала и приоткрыла объятия, протягивая руки навстречу милойдевочке.
А королева Жанна почуяла «гроб повапленный» и возмущенно отвела глаза — ведьона чуть было не поверила, что перед нею действительно призрак. Ее дочь темвременем доверительно и простодушно рассказывала этой восхитительной Марго:
— Я немного кашляю, и мне сегодня велели полежать и пить молоко ослицы. Еслибы вы видели, мадам, моего молочного братца, ослика, ах, какая прелесть!
— А как ты мила, моя детка! — воскликнула мадам, обняла ее и наговорилапропасть ни к чему не обязывающих, ласковых слов. Может быть, Екатерине они ибыли приятны, что до Жанны, то она уже не слушала, она внимательно разглядывалаэту чужую бездушную комнату. Везде у них одно и то же! Та же богатая роспись настенах, те же резные лари, низкие, тяжелые потолки, кровати с занавесками ибалдахином, окна в глубоких нишах; всюду словно притаился какой-то загадочныйполумрак, везде какие-то западни и закоулки; в самой этой роскоши и пышности,если к ним присмотреться, чудится что-то недоброе; таковы же здесь и люди! Да,и люди — Жанна это ощутила и, сама не зная почему, содрогнулась.
Принцесса Марго знала больше, чем Жанна. О многом она догадывалась,подслушивая разговоры, которые велись придворными, а когда шептались еецарственный брат и их мать, она невольно следила за выражением их лиц. И вотсейчас, держа в своих объятиях невинную девочку Екатерину, Марго почувствовала,как в душе у нее шевельнулось что-то ей до сих пор неведомое — может быть,совесть. А может быть, это были та гордость и то чувство собственногодостоинства, для которых всякое коварство презренно. Екатерина же выводиласвоим дрожащим, звенящим голоском: — Вы так прекрасны, мадам, вот если бысегодня вас видел мой брат! Будьте к нему благосклонны!
— Да, да, — ответила Марго, но про себя добавила, негодуя все сильнее:«Нельзя так! Я должна им открыть всю правду».
— Где же ваша собачка, мадам? Я никогда не видела такой прелестнойсобачки!
— Она ваша, я дарю ее вам. — Марго выпустила девочку. «Я должна ихпредостеречь!» — Мне хотелось бы дать вам один совет. — Марго наклонилась кЖанне, настойчиво посмотрела ей в глаза. Впервые почувствовала она, как ейизменяют выдержка и находчивость, — уж слишком необычным было ее намерение.Марго не знала, как начать, она с трудом переводила дыхание, даже нос ее сталкак будто длиннее. — Но никто не должен знать, что это я вам сказала.
«Да, это зловещая роскошь, под нею что-то притаилось», — подумала Жанна. Иона ответила: — Я же знаю, что со мной хитрят и хотят меня обмануть.
— Это бы еще ничего! Уезжайте отсюда, мадам, и как можно скорее! —выкрикнула, вернее, взвизгнула, Марго, — в ней говорило уже не величие души,как ей того хотелось, а лишь охвативший ее внезапный и нестерпимый ужас. Ивдруг беззвучно добавила: — Нас, наверное, никто не слышит? Ну, так берите вашупрелестную девочку и бегите с нею на юг, может быть, еще не поздно! Если выхотите чего-нибудь добиться, то вам нельзя быть здесь, а, уж вашему сыну — иподавно!
Однако в эту, быть может, честнейшую минуту своей жизни Марго встретила состороны Жанны только упорство и недоверие. Жанна заранее решила никаким угрозамне поддаваться. Принцессе так и не удалось вызвать на этом стареющем лицетревогу, поэтому она нерешительно потянулась к молодой в надежде, что хоть таей поможет. Марго оторвала свой взгляд от Жанны и стала смотреть на Екатерину,но ее взгляд по-прежнему предназначался Жанне. Пусть видит, какую тревогу всветлых глазах девочки вызовет Марго силой своих черных глаз. Вот в нихмелькнула догадка. А сейчас это ужас!
Однако Жанна продолжала упорствовать в своем нежелании понять принцессу, акогда увидела, что ее дочь побледнела и едва стоит на ногах, окончательнорассердилась.
— Довольно! — твердо заявила она, — Иди и ложись обратно в постель, дитямое! — И лишь после того, как Екатерина прикрыла за собою дверь и флорентийскийковер перестал шевелиться, Жанна ответила на совет и предостережение принцессыВалуа.
— Поверьте, мадам, я все поняла. Вы хотели вызвать во мне колебания и страх,это вам поручено, конечно, вашей матерью. Ну так вот, расскажите ей, удалось ливам сокрушить меня! Я же, со своей стороны, могу сообщить вам, что господинадмирал добился от короля всего, чего мы, протестанты, желали. Вам личнонезачем принимать какое-либо окончательное решение относительно вашеговероисповедания, пока вы не услышите, что французский двор объявил войнуИспании. Но вы об этом услышите! Во всяком случае, мой сын и ваш жених прибудетсюда, только когда наша партия обретет полную силу.
— Ну, разумеется, мадам, — согласилась Марго. Тощая грудь королевы бурновздымалась, когда она произносила эти горделивые слова. Но сестра КарлаДевятого, вернувшись к обычному равнодушию, уже не видела причины ни для тревогсовести, ни для порывов благородства. Она уже повторяла про себя, как и вначале беседы: «Да, они опасны! Они очень опасны. Моя мать права, против нихнадо принимать какие-то решительные меры. Но они сами себя погубят. Античныйрок, да и только!» Так рассуждала эта ученая особа.