королева. Он больше ни о чем не спрашивал.
На нем было его лучшее платье, за ним шли два господина — воспитатель ЛаГошери и Ларшан, беарнский дворянин. Дойдя до лужайки, он повстречался с тремямальчиками, их тоже сопровождала свита, но она была многочисленнее. Генрихсразу же заметил, что они держатся не так, как дети, которым хочется поиграть;особенно старший — он вилял бедрами и задирал голову, точно взрослый щеголь;его белый берет украшали перья.
— Господа, — обернулся Генрих к своим спутникам, — это что за птица?
— Осторожнее, — прошептали они, — это король Франции.
Обе группы остановились друг против друга, молодой король стоял передмаленьким принцем Наваррским. Он словно застыл на месте, ожидая, когда Генрихподойдет поближе. А тот, не спеша разглядывал его. У Карла Девятого не толькоберет был белый, он был весь в белом с головы до ног. Шею охватывало белоежабо, лицо словно лежало на нем, он слегка отвернулся, смотрел, чуть скосивглаза. Его взгляд, хитрый и грустный, как будто говорил: «Я про тебя уже всезнаю. К сожалению, мне про всех вас нужно все знать».
А Генриху вдруг стало весело, впервые после приезда. Он готов был звонкорассмеяться, но те, за спиной, опять прошептали: «Осторожнее!». Тогдасемилетний мальчик ударил себя в грудь, склонился перед двенадцатилетним доземли и описал правой рукой широкий круг у своих ног. Он повторил этот маневрсправа и слева от короля и, наконец, даже за его спиной, причем кое-кто изгоспод придворных улыбнулся. Но Ларшан, дворянин из свиты Жанны, — тотопустился перед Карлом на одно колено и заявил:
— Сир! Принц Наваррский еще ни разу не видел великого короля!
— Ну, сам он никогда им не станет, — небрежно уронил Карл, и губы его под,мясистым носом снова крепко сомкнулись. Теперь рассердился Генрих: еголаскающие, приветливые глаза гневно блеснули, и он воскликнул:
— Не вздумайте сказать это при моей матери, да и при вашей, которая правитза вас!
Слова эти были, пожалуй, слишком унизительны, чтобы их воспринял слухкороля; господа, сопровождавшие Карла Девятого, испугались. Он же лишь опустилвеки, но в это мгновение Карл запомнил кое-что навсегда.
А Генрих сразу же успокоился и непринужденно заговорил с двумя другимимальчиками.
— Ну, а вы? — спросил он, желая их подбодрить, ибо они показались ему не вмеру смущенными. Все это происходило потому, что сам он еще не получилпридворного воспитания.
— Меня называют монсеньер, — ответил один из младших мальчиков, ровесникГенриха. — Это мой титул, я ведь старший из братьев короля.
— А меня зовут просто Генрих.
— О, меня тоже! — с чисто детской живостью воскликнул монсеньер, и обапринялись внимательно друг друга разглядывать.
— А у вас нет дынь? — спросил Генрих, сразу устремившись к цели. Младший изкоролевских братьев рассмеялся вопросу Генриха, словно то была шутка. Виднобыло, что этот малыш редко бывает шумлив и весел.
Над детьми зеленела листва высокого дерева, в ней запела какая-то птица, всетрое посмотрели кверху. Потом они увидели, что король проследовал дальше и заним — вся свита. Оба спутника принца Наваррского беседовали с французскимипридворными, это их отвлекло. А Генрих прошептал:
— Нужно снять башмаки.
Сказано — сделано. Мальчик начал взбираться по стволу. Достигнув вершины, онзаявил двум стоявшим внизу:
— Сейчас я спрячусь. А вы что же, боитесь?
Когда он на самом деле совсем исчез среди листвы, они не захотели отстатьот него, тоже засунули в кусты свои башмаки и стали карабкаться на дерево.
— Здесь они нас ни за что не найдут, — сказал Генрих. — Они везде нас будутискать, а вы пока сведите меня, знаете куда?.. Нет! Гнезда не трогайте! Видите,у птиц желтые клювы? В точности такие же птички свили себе гнездо перед моимокошком дома, в По.
Вернулось несколько придворных, они поглядели по сторонам, посовещались инаправились в другую сторону. Все три мальчика тут же слезли с дерева и наконецотвели Генриха туда, куда ему хотелось: на огород. Желанные плоды лежали начерной земле, он сел, зарылся в нее руками и босыми ногами и, ликуя,пробормотал:
— Вот здесь хорошо!
Воздух благоухал душистыми травами, Генрих наслаждался, он чувствовал нагубах вкус всего: лука, чеснока, салата.
— Ну, а вы?
Они же стояли и смотрели на свои зарывшиеся в землю ноги. — Земля — этогрязь, — заявили братья короля. Тут Генрих заметил неподалеку одного изсадовников. Узнав принцев, этот простак хотел было убраться от них подальше.Но Генрих крикнул: — Пойди сюда, не то, смотри, тебе плохо придется! — Тогдаувалень, согнувшись в три погибели, приблизился неслышными шагами.
— Возьми нож! Взрежь-ка самую спелую. — Уничтожив добрую половину, онзаявил, что дыня водянистая и кислая. — Получше-то у вас нет?
Парень стал оправдываться: все время, дескать, шли дожди. Генрих небрежнобросил: — Я тебя прощаю.
Затем, не переставая есть, принялся расспрашивать об огороде и о том, какживется садовнику.
— Приезжай в Наварру, — заметил он, — вот там дыни так дыни! Я угощу тебя!Не строй дурацкой рожи! Не знаешь, что такое Наварра? Это такая страна,побольше Франции будет. И дыни там огромные, куда больше здешних.
— И пузо у тебя тоже огромное! — заметил второй Генрих, которого называлимонсеньер. Ибо его чужеземный кузен съел всю дыню один и даже спросил: — Что,если я взрежу еще одну?..
— Обжора, — добавил Генрих Валуа, однако это не прошло ему даром. ГенрихБурбон крикнул:
— А хочешь, я дам тебе под зад?! — и уже вытащил было ногу из земли; но неуспел он подняться, как Валуа убежал, его младший братишка, плача, последовалза ним. Генрих остался победителем.
Мимо него проскакал кролик, Генрих бросился догонять его. Кролик спрятался,мальчик опять поднял его, но тот не давался в руки. Генрих совсем запыхался отэтой погони.
— Генрих! — Перед ним стояла его сестричка, а рядом с ней другая девочка.Она была выше Екатерины, а по годам — ему ровесница. Генрих уже догадался, ктоэто. Но сначала слова не мог вымолвить от изумления. Сестричка Генрихазаявила:
— Вот мы и пришли! Марго хотелось поглядеть на тебя.
— Вы всегда такой грязный? — спросила Маргарита Валуа, сестра короля.
— Мне захотелось дынь, — отозвался он, и ему стало стыдно. — Постойте, я ивас угощу.
— Благодарю, мне нельзя…
— Ах, да! Вы можете запачкать ваше нарядное платье.
Она улыбнулась и подумала: «И лицо тоже. Я ведь накрашена, а этот мужландаже не замечает».
Какая девочка! Он никогда еще таких не видел. Его маленькая Екатерина,которую он так крепко любит, рядом с ней прямо скотница, несмотря на свойпраздничный наряд. Цвет лица у Маргариты напоминал розы и гвоздики, да и темогли бы ей позавидовать. Белое платье плотно облегало стан, а от бедеррасширялось книзу пышными жесткими складками, поблескивая золотой вышивкой иразноцветными каменьями. Белыми были и ее туфли, на них налипло немного земли.В неудержимом порыве Генрих опустился на колени и снял губами грязь с туфелекМарго. Затем поднялся и сказал:
— У меня руки в земле.
И вдруг рассердился, ибо девочка надменно усмехнулась. Генрих отвел сестру всторону и зашептал ей, но так, чтобы гордячка непременно услышала:
— Я сейчас задеру ей юбку, надо же посмотреть, какие у нее ноги, — может, нетакие, как у всех девочек. — Тут улыбка маленькой принцессы одеревенела. А онеще добавил: — И нос у нее слишком длинный. Знаешь что, Катрин, забирай-ка тыее обратно!
Лицо красивой девочки искривилось: сейчас заплачет. Через мгновение Генрихстал опять изысканно вежлив. — Мадемуазель, я просто глупый деревенскиймальчишка, а вы прекрасная девица, — сказал он с отменной учтивостью.
Сестра заявила:
— А она умеет говорить по-латыни.
Тогда он обратился к Марго на этом древнем языке и спросил, не обручена лиона уже с каким-нибудь принцем. Девочка ответила «нет»; таким образом он узнал,что история, рассказанная ему его дорогой матерью, была только сказкой, ей всеэто приснилось. Вместе с тем он подумал: «Чего нет, то еще может быть». А показаметил:
— Ваши два брата удрали от меня.
— Верно, мои братья испугались вашего запаха. Так не пахнет ни от одногопринца, — сказала Маргарита Валуа и наморщила свой слишком длинный носик.Генрих Бурбон оскорбился, он гневно спросил:
— А вы знаете, что это значит: Aut vincere aut mori?
Она ответила: — Нет, но я спрошу у своей матери.
Вызывающе смотрели дети друг на друга. Маленькая Екатерина испуганнопроговорила: — Осторожно, кто-то идет.
Подошла дама явно из числа придворных, может быть, даже воспитательницапринцессы, ибо она тут же выразила свое недовольство:
— Что это за чумазый мальчишка? С кем вы беседуете, сударыня?
— Говорят, это принц Наваррский, — отозвалась Маргарита.
Дама тотчас низко присела: — Ваш отец прибыл, сударь, и желает вас видеть.Но сначала вам следует умыться.
Враги
Тем временем мать Генриха, Жанна д’Альбре, вела беседу с Екатериной Медичи.Екатерина выказала неожиданное дружелюбие, покладистость, предупредительностьи, видимо, старалась обходить все спорные вопросы. А протестантка,разгорячившись, либо совсем этого не замечала, либо сочла за уловку.
— Истинная религия и ее враги никогда не сговорятся, — упрямо повторяла она.Затем произнесла, точно давая клятву: — Будь у меня по одну руку все моекоролевство, а по другую мой сын, я скорее утопила бы обоих на дне морском, чемотступилась.
— А что такое религия? — вопросила толстая черная Медичи тощую белокуруюд’Альбре. — Право же, пора бы нам с вами и за ум взяться. Из-за наших вечныхмеждоусобиц мы теряем Францию: я ведь вынуждена впустить испанцев — одна я несправляюсь с вашими протестантами. При всем том я вовсе не чувствую к вамненависти и, если б можно было, охотно откупила бы у вас вашу веру.
— Вот и видно, что вы дочь флорентийского менялы, — презрительно отозваласьЖанна. Королеве Наваррской пришлось перед тем выслушать нечто показавшееся ей