на тот путь, по которому уже прошли многие. И хотя это путь плоти, но бывает,что и плоть может одушевиться. Когда они вышли из большой залы, Генрих схватилее и понес. Он нес Марго перед собою. Солдаты отдавали им честь и что есть силыстучали сапогами. Пьяные, уже свалившиеся на пол, пытались проводить ихвзглядом.
Однако осуществлению страстного намерения мешал брачный наряд принцессы: онтопорщился на бедрах четырехугольником, и Марго была заперта в нем, точно вящике. Тут молодой любовник выказал и осмотрительность и многоопытность. Он нестал грубо мять блистающую оболочку, но мгновенно раскрыл ее. «Не сравнить сГизом, — еще успела подумать Марго, — хотя тот выше ростом и по внешности сразускажешь, что дворянин!» Но вот оболочка, точно раковина, открыта, и жемчужинаобнажена. Вместо того чтобы подольше соблазнять его этой драгоценностью, Маргоприказала коленям слегка ослабеть и подогнуться, сделала вид, что падает, даласебя подхватить и потом бросить туда, куда ей хотелось, — на ее знаменитуюкровать, обтянутую черным тяжелым шелком. «Этот любит женщин и тем меньше знаетих! Этого я сумею удержать…» — хотела еще сказать про себя Марго. Но ужепогасли слух и зрение — к большой выгоде остальных чувств.
Австрийский дом
Генрих один вернулся в большую залу. Там стало многолюднее, чем до егоухода, ибо теперь здесь находилась королевская чета. Карл Девятый успелприкрыть свою наготу, но зато напился. — Вон возвращается дружок моей толстухиМарго! — воскликнул Карл, увидев Генриха. По всему было заметно, что иостальные в курсе дела и ждут возвращения счастливого супруга. Лишь королева несмеялась; она, как обычно, не обнаружила никакого движения ума или чувств.Никто не мог вспомнить, какой у нее голос. Елизавета Австрийская сидела,выпрямившись и не шевелясь, на возвышении в особо предназначенной для этогочасти огромной залы; вокруг нее как бы сама собой образовалась пустота, никакойохране не приходилось отгонять любопытных. И королева высилась там в своемзолотом платье, окаменевшая и неуязвимая, точно статуя святой, даже лицо оттолстого слоя белил уже не казалось человеческим. За ее широкой юбкойскрывались два испанских священника; но сами они видели все.
Карл Девятый повис на руке зятя. Он шепнул Генриху на ухо, однако достаточногромко, какую-то непристойность насчет собственной сестры. Генрих сотвращением подумал: «Если он упадет, пусть валяется! Может быть, дать емуподножку?» Однако он не сделал этого и наконец дошел до того места, куда Карлвлек его всей своей тяжестью: это была пустынная часть залы, где сиделакоролева.
— Вот она… восседает… — заикаясь, бормотал Карл, — а поди-ка, опрокинь!Кажется, сдохнет, трупом станет, а все будет торчать тут, выпрямившись, во всемсвоем золоте. Австрийский дом — для меня постоянный кошмар, а она — я же с нейспал! — она преследует меня даже во сне! У этой женщины голова медузы… прямокровь стынет! Она дочь римского императора — ну скажи, Наварра, может на нейчеловек жениться? Мой дед, Франциск Первый, лежал в оковах в Мадриде, и за то,чтобы его отпустить, император Карл Пятый потребовал в качестве заложника егородного сына. Они оскорбляли моего отца, а меня угнетают, пользуясь этойдочерью императора Максимилиана. Они держат под своим каблуком всю Европу. Ихзолото, их хитрости, их священники сеют раздоры в моем народе, а их войскаопустошают мою страну. Наварра! — бормотал Карл Девятый, словно затравленный. —Отомсти за меня! Потому и сестру тебе отдаю! Отомсти за меня и мое королевство!Мне это заказано; я побежденный, который теперь уже не сможет бороться. Я так ибуду влачить свои дни с отчаянием в сердце. Помни обо мне, Наварра! И берегись,— последние слова едва различимым шепотом соскользнули с его губ в ухо Генриха,— берегись моей матери и моего брата д’Анжу! Что бы с тобою ни случилось вбудущем, не вини меня за это, Наварра, ибо мною руководит только страх.Никому из смертных неведом такой чудовищный страх.
Вдруг король сипло взвизгнул. Его охватил ужас: из-за спины королевы на негоглянули две пары колючих глаз; один миг — и они исчезли, словно толькопомерещились. Карл зашатался, он ухватился за Генриха, никого больше неоказалось рядом с ним на этом месте, видном отовсюду. Его зять-гугенот в душепотешался над ним и этим побеждал нараставший ужас. Король смолк, и выжидающесмолк в огромной зале весь его двор — что свидетельствовало о какой-тобесспорно враждебной настороженности. Генрих это сразу же почувствовал, и егосметливый ум подтвердил возникшее ощущение. Всем этим фанатикам, врагам еговеры, неприятно видеть, что Карл, их государь, доверчиво разгуливает сГенрихом. Женитьба на Марго стала им всем поперек горла, в этом он никогда несомневался, и они не могли не выказать недовольства, даже против своегожелания. Сегодня госпожа Венера зовет к смешению всех, кто бы ты ни был. Ивсе-таки среди гостей началась какая-то не то давка, не то свалка: католикиоттеснили протестантов в самый конец залы. А сами сгрудились тесной толпой уневидимой черты, отделявшей от всех королеву, и, казалось, насторожились.
Генрих бросил на них быстрый взгляд. Здесь только те, кто вооружен, — хотялица пока скорее любопытствующие, чем враждебные. Впрочем, этим людям было бынелегко овладеть им: в глубине его протестанты сомкнули ряды, готовые ринутьсяему на помощь. Что касается фрейлин, то их словно ветром развеяло, и они,щебеча, наблюдали издали, как приближается гроза.
Карл, хотя и был пьян, ощутил вокруг себя эту пустоту, и внезапнаяпредгрозовая тишина взбесила его. — Вина! — прорычал он. — Я хочу пить скоролевой, пока она не свалится! Глядите все! Несмотря на все свое золото,свалится она, а не я.
Королева, едва ли поняв, что он говорит, продолжала сидеть неподвижно, какидол. А сам он, вероятно, устав от брани и богохульств, так отяжелел, чтозять-гугенот уже был не в силах поддерживать его, и оба, вероятно, упали бы.Кто-то подскочил и успел поддержать Карла. Генрих поднял глаза и неожиданноувидел перед собою лицо некоего господина де Моревера: оно было искаженоненавистью. В следующее мгновение еще кто-то оттеснил Моревера — Герцог Гиз.— Что это вам вздумалось, де Моревер! — торопливо проговорил он. —Убирайтесь-ка отсюда, да поскорее! Вот еще нашелся! — Он подхватил Карла.— Помогите, Наварра! На нас возложена миссия поддерживать престол и служитьопорой королю.
— Для того-то мы и явились сюда с нашими дворянами из Лотарингии и Беарна, —заявил Генрих тем же напыщенным тоном и так же выпрямился, как и молодойгерцог, который был высок ростом и белокур. Их взгляды скрестились поверхпьяного короля; время от времени им приходилось ставить его на ноги, когда онготов был совсем опуститься на пол.
— Посадите же меня рядом с Габсбургшей, — молил Карл Девятый, обливаясьслезами. — Ведь и я вроде как святой — посвятее вас. Вы же оба задирали юбкумоей толстухе Марго. Сначала ты, но тебя она бросила… — И он свалился наГенриха Гиза, а тот толкнул его на Генриха Наваррского. — Тебя она не бросит, —хныкал он, припав к груди своего зятя. — Она любит тебя, я тебя люблю, а нашамать мадам Екатерина даже очень тебя любит.
— Дьявол! — завопил он вдруг, ибо испанские священники опять напугали его:он успел уже об них позабыть. Но когда рассмотрел эти черные фигуры иперехватил их подстерегающий взгляд, ему стало совсем не по себе.
— Знаю я, чего вы от меня хотите, — бормотал он, повернувшись в их сторону,хотя они тут же снова скрылись. — Отлично знаю. Так и будет, в точности. Вы и вответе. А я умываю руки.
Он уже настолько отрезвел, что мог держаться на ногах без постороннейпомощи, поэтому герцог Латарингский и король Наваррский отпустили его. УГенриха руки были теперь свободны, и он оглянулся вокруг. Что-то изменилось втолпе у незримой черты — в ней чувствовались не только любопытство инастороженность. Угрожающе смыкалось теперь вокруг Генриха кольцо католиков,оно было в движении, ибо в задних рядах протестанты схватились с католикамиврукопашную, стараясь протиснуться вперед. Кое-кто из начальников взобрался настулья, только дю Барта, пользуясь своим ростом, командовал стоя. Вдругподнялся крик, никакое королевское присутствие уже не могло помешать всем этимлюдям нарушить установившееся было человеческое дружелюбие, и их прерывистое,бурное дыхание говорило о том, что последняя узда сорвана. Кровь неминуемодолжна была пролиться.
Как раз в решающую минуту позади Елизаветы Австрийской зашевелились дваиспанских священника. Они куда-то нырнули — и помост с креслом королевы безвидимой причины поехал как бы сам собой прочь из залы. Он двигался толчками ирывками, как движутся театральные декорации; так же двигались в началепразднества серебряные скалы, несшие на себе голого короля и других морскихбогов. Однако дело шло, и, подскочив в последний раз, седалище дома Габсбурговблагополучно перевалило через порог. Еще не закрылись двери, как все увидели,что чья-то рука откинула ковер, покрывавший помост, а из-под ковра с трудомвыползли на четвереньках оба испанских священника и, задыхаясь от усталости,поднялись на ноги.
Король Наваррский неудержимо расхохотался, и на его смех ни один человек взале не смог бы обидеться: до того он был весел и искренен. Он точно отмел всезлые помыслы и на время утишил в каждом его воинственный пыл. Это сейчас жепонял некий коротышка, отличавшийся несокрушимым присутствием духа; коротышкастоял позади всех на стуле, кое-кто знал и его имя: Агриппа д’Обинье. И тут жезапел приятным звонким голоском:
— Королева Наваррская, тоскуя, льет слезы на своем прославленном ложе изчерного шелка. Но разве мы знаем, что ждет нас завтра? — Так пойдемте же ипроводим к ней жениха.
Его песенка имела успех, однако для большей убедительности он перешел настихи:
Смерть ближе с каждым даем. Но только за могилой
Нам истинная жизнь дается божьей силой,
Жизнь бесконечная без страха и забот.
Пути знакомому кто предпочтет скитанье
Морями бурными в густеющем тумане?