К чему блуждания, когда нас гавань ждет?
На первый взгляд все это как будто и не имело никакого отношения кпроисходящему, разве только комическое; поэтому стихотворец вызвал всеобщийсмех и оказался победителем. Карл Девятый тут же заявил громогласно, что совсей свитой намерен сопровождать зятя Наварру к ложу сестры. И он взял за рукумолодого супруга. По другую сторону Генриха стал герцог Лотарингский; это быласамая захватывающая подробность всей сцены: бывший любовник провожает супруга кбрачному ложу молодой супруги. За ними рядами выстроились гости, без различиявероисповедания. Те, кто уже готов был начать драку, с удовольствиемсогласились на отсрочку, и шествие двинулось. Но по пути в него влилась большаятолпа фрейлин. Где бы процессия ни проходила, открывались двери и выбегализнатные дамы: они считали неудобным не принять в ней участие. Мужчины постарше,которые уже успели задремать, вскакивали от шума и тоже присоединялись, кто вчем был. Гордо выступал де Миоссен, первый дворянин, в сорочке и меховомполукафтанье, но без штанов. Впереди торопливо шла стража с факелами, освещаястаринные каменные переходы; уже почти никто не понимал, в какой части дворцаони сейчас находятся, и толпа колесила по одним и тем же коридорам, усерднораспевая:
Пути знакомому кто предпочтет скитанье
Морями бурными в густеющем тумане?
К чему блуждания, когда нас гавань ждет?
— Тут! — наконец заявил Карл Девятый. Однако это была вовсе не та дверь.Словно огромный червь, шествие извивалось по тесным коридорам, пока наконец, недобралось до двери Марго. Тогда Карл обратился с последним напутствием ксчастливому мужу: — Ты счастливец, Наварра, ибо принцесса, славнейшая иблагороднейшая во всем христианском мире, уберегла для тебя свою невинность,чтобы ты ее похитил; она терпеливо ждала тебя, и вот, видишь, ты стучишься кней! — С этими словами он сам грохнул кулаком в дубовую дверь. Потом расцеловалзятя в обе щеки и заплакал.
Однако невеста не отворяла, хотя шум стоял такой, что разбудил бы имертвого. Наконец все затихли, прислушиваясь. Этим воспользовался герцог Гиз игромогласно заявил:
— Клянусь всеми святыми, а в особенности святым Варфоломеем! Будь это я,дверь сама бы распахнулась, ибо меня она знает.
И тут все поняли, даже те, кому это еще на ум не приходило, что Гиз обижен итеперь злится. А король Наваррский легко нашелся и ответил:
— Вы же видите, дверь только из-за вас не открывается, чтобы не вышлоошибки.
Но Гиз настаивал:
— Только из-за вас — она привыкла к лучшему.
Карл Девятый повелительно крикнул: — Всему свой черед! Сейчас впереди непоединок, а брачная ночь.
Несмотря на эти слова, оба кавалера принцессы Марго встали у ее двери вбоевой позиции: нога выставлена вперед, грудь — колесом, на лице угроза. Всяпроцессия, до последних рядов, замерла, женщины потребовали, чтобы мужчиныподняли их на руки: им тоже хочется увидеть соперников — Наварру в белом шелкеи Гиза в голубом, — как они впились друг в друга глазами и огрызаются.Конечно, не будь Гиз отвергнутым женихом, пришлось бы признать, что за нимнемалые преимущества: высокий рост, опасная ловкость, злая четкость черт — онисейчас тем грознее, чем обаятельнее представляются в обычное время. ОтветНаварры очень прост и состоит в одном: он в точности подражает Гизу; несмотряна небольшой рост, Генрих сейчас тоже кажется крупным хищником — играть онумеет. И тут же выставляет зверя в смешном виде, как будто нечаянно, но в этомвсе дело: зверь потягивается, изгибается, готовится к прыжку, Генрих дажестановится светлым блондином, и на подбородке у него словно развеваются желтыепрядки волос — до того совершенно подражает он изысканному северному говорулотарингца.
— Я начал с деревенских девчонок, — говорит он, — а теперь хочу толькопринцессу. Принцесса питала пристрастие к лотарингцу, и вот она уже требуетНаварру.
Более дерзко не мог бы выразиться и сам Гиз, его торжественное выступлениесорвано соперником: у него выбито из рук его главное оружие, уже не говоря осмехе, который слышится в толпе. Смех так и просится наружу — здесь егоподавили, там он прорвался, и вдруг дубовая дверь распахивается, на порогестоит принцесса и смеется. И так как она тоже смеется, то начинает неудержимохохотать весь двор.
«К чему блуждания, когда нас гавань ждет?» — нарочно гнусит с хрипотцой КарлДевятый. Хохот, принцесса втаскивает супруга в комнату, дверь захлопывается.Хохот!
Шрам
Они остановились, глядя друг на друга, а в коридорах, удаляясь, еще шумеласвита. Теперь придворные направились к флигелю, стоящему напротив, отблескифакелов перебегали с одного окна на другое; и начинался рассвет. А народ там, вгороде, народ, просыпавшийся в тот же час в лодках на реке и в домах на берегу,не мог не говорить: «Лувр-то опять сверкает адским огнем. Кто знает, что насждет впереди?»
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем мадам Маргаритасделала своей безукоризненно прекрасной рукой движение сверху вниз, означавшее:раздевайтесь, сир. Сама она сбросила с себя ночное платье лишь на краю кровати:она знала недостатки своей фигуры и знала, что когда она лежит, они не стользаметны. Главное же, ей хотелось обстоятельнее рассмотреть весь облик исложение этого нового мужчины. Ибо мадам Маргарита была тонкой ценительницейгармонической стройности — будь то мужские тела или латинские стихи. Ее новыйвозлюбленный возился со своими брыжжами — праздничный наряд из белого шелкабыло трудно расстегнуть. Рукава с буфами должны были делать его шире в плечах иýже в талии. И бедра от этого казались широкими и сильными, и длиннеевыглядели по-юношески худые ноги: в известной мере, конечно, можно создатьискусственно такое впечатление! Поэтому ученая дама ждала, когда он разденется,с некоторой тревогой. Но, оказывается, он в действительности даже лучше, чемсулила его оболочка. Мадам Маргарита произвела некоторые сравнения и впервыевынуждена была признать, что все требования античности, которые она уженачинала почитать легендой, нашли себе в этом юноше живое воплощение, и притомнастолько, что ее лицо еще в течение некоторого времени сохраняло выражениедостойного глубокомыслия и ученого любопытства. И лишь когда она почувствовала,как в нем назревает страсть, кровь закипела и в ней. И она перестала бытьученой ценительницей прекрасного, когда прикоснулась к его сильному инапряженному телу.
Никогда еще оба они не были так неутомимы в наслаждении; тут сказалось исходство их натур, которые могли поспорить друг с другом в выносливости. И еслиГенрих в позднейшие годы и плененный другими женщинами пытался отрицать, чтокогда-либо любил Марго, и, вспоминая об этой ночи и о многих других, употреблялслова, которыми пользуются даже люди слабые и ничтожные, желая порисоваться, тоименно Генрих подтвердил бы, что да, так в жизни бывает: восторг плоти можетдостигнуть столь великой силы, что ощущаешь близость смерти. И, может быть, втакие минуты человек, который ощущает в себе избыток жизненных сил, ближе кней, чем ему кажется. Люди просто позабыли осветить все закоулки своей природы.«Смерть ближе с каждым днем» — эти возвышенные слова Генрих слышал совсемнедавно, они выражали его сокровеннейшие предчувствия. И они же были последнее,что пронеслось в его мозгу, утомленном любовью.
Наступил короткий отдых, ибо даже во сне не оставляла его забота онаслаждении: еще! еще! Поэтому он вскоре проснулся и, не успев открыть глаза,стал целовать лежавшее рядом с ним тело, и губы его натолкнулись на шрам. Онсейчас же взглянул, пощупал: он-то знает толк в шрамах. Они бывают от ударов,пуль, укусов, раны наносятся и на поле боя и на ложе страсти. Для определенияих причин крайне важно, на какой части тела они находятся. Если у солдата шрамна том же месте, что у Марго, — значит он хоть раз в своей жизни да удиралгалопом от врага. Поэтому не следует быть трусом; и даже королю Французскому иНаваррскому, именуемому Генрихом и известному своей отвагой, предстояло ещеполучить такую же рану и на том же месте. Но сейчас речь идет об одной из самыхкрасивых частей женского тела, и эта женщина моя, только моя, — а ее,оказывается, кто-то уже кусал, значит, неправда, что она моя! Поэтому он сталтрясти ее, а так как она не сразу очнулась, сам повернул ее к себе и, глядя вее еще сонное лицо, гневно опросил:
— Кто укусил тебе зад?
— Никто, — ответила Марго. Это был именно тот ответ, которого он ждал.
Он крикнул в бешенстве:
— Лжешь!
— Я говорю правду, — уверенно отозвалась она, села на постели и встретилаего ярость с невозмутимым достоинством в лице и в голосе, а сама подумала:«Увы, он заметил шрам слишком рано. Через неделю он и внимания бы не обратил».Мадам Маргарита уже знала это по опыту.
— Но ведь видны же зубы! — настаивал он.
— Это только похоже на зубы! — возразила она, и чем неубедительнее былответ, тем убедительнее был тон.
— Нет, зубы! Зубы Гиза!
Она предоставила ему повторять это сколько вздумается. Когда-нибудь емунадоест, а моя грудь, которую я к нему тихонько пододвигаю, чтобы он взял ее вруки, заставит его позабыть про зад.
Она снизошла до того, что пожала своими роскошными плечами и бросилавскользь: — Не Гиза и вообще ничьи. — Но это еще больше разозлило его. «Как,однако, трудно, почти невозможно защищаться от несправедливого обвинения! Замногое он имел бы полное право упрекнуть меня, а вот выискал же то, в чем я невиновата! Неужели я действительно должна рассказать ему, как моя мать и мойбрат король однажды утром избили меня, чтобы я порвала с Гизом и вышла заНаварру? Неужели он не узнал старые, кривые зубы мадам Екатерины?»
— Ну, скажи! Скажи! — стонал он, судорожно сжимая ее.
«Вот ревнивый! А если я скажу? Но что он тогда сделает? Поверит ли будтотолько из-за него, чтобы я вышла за него, меня выпороли и искусали? Нет. Неповерит! Да еще придется сознаваться, что я шла прямо от Гиза! Приятное