кто был здесь за своего, задирал перед ним нос, а почему, неизвестно — ужесамое начало его пути оказалось более приметным, чем всегда. Обычно ему самоебольшее, что пригрозят префектом, если он не послушается обычного «Проходи,проходи!»… И тогда он ссылается на то, что принадлежит к почтеннымгорожанам, а шурин ручался за него. Но сегодня он всюду слышит свое имя: —Эртебиз! — сначала у ворот, от стражи, затем около присутственных мест, потомвозле кухонь. Двери всюду открывались, и, глядя ему вслед, люди шептали другдругу: — Эртебиз, — и при этом многозначительно кривили рожи. Он долго не могвспомнить, что ему напоминают эти гримасы, пока внутренний голос испуганно неподсказал: «Эртебиз, у тебя самого бывает такое лицо, когда ты снимаешь шапкуперед гробом с покойником».
У подножия парадной лестницы стража передала его швейцарцам, один пошелвпереди, другой позади. Своды, под которыми двигалось это шествие, были окутанысумраком, так как еще не совсем рассвело, и эта сторона замка выходила назапад. Сначала они спустились по ступенькам, потом поднялись и завернули заугол; бельевщику казалось, что они идут без конца, у него дрожали колени. —Куда вы меня ведете, кум? — спросил он переднего швейцарца, но с таким жеуспехом он мог бы обратиться к стене. Чужеземный наемник даже не повернултолстой шеи и продолжал шагать, топая огромными башмачищами и сжимая ввытянутой волосатой лапе алебарду. Эртебиз тяжело вздохнул и уже приготовилсяпопасть в такое место, откуда не увидишь ни луны, ни звезд. Вдруг его одуревшийвзор заметил какое-то поблескивание: то блестели золото, рубины, мрамор, камка,парча, слоновая кость, алебастр. Все эти названия драгоценностей ожили в егопамяти, пробужденные светом с востока, лившимся в залу, двери которой былиоткрыты. Все окна горели пламенем солнечного восхода, и тут буржуапочувствовал, что поистине перенесен в королевский замок. Он потом готов былпоклясться, что в зале, через которую он прошел, находилось целое обществовельмож и дам и они были заняты изысканным времяпрепровождением. Он не могсообразить, что это фигуры на обоях и гобеленах представляются ему живыми втрепетном свете пылающей зари. Напротив, когда он уже миновал золотую залу, тоначал даже различать голоса этих господ, даже звуки арф расслышал и, про себя,не одобрил. С утра здесь предаются бесполезным занятиям!
После такой подготовки его охрана в третий раз сменилась, теперь это былиуже не солдаты, а изящные молодые дворяне, камергеры и пажи; во всяком случае,волосы у них были гладко причесаны и спускались вдоль щек, накрашенных, как уженщин, и, вероятно, ради той же цели: чтобы ими любоваться и их ласкать.Голова у бельевщика пошла кругом, а оба знатных юноши улыбались ему и — слегкасклоняли стройные шеи, именно перед ним, Эртебизом. Его лавкой они, видимо,пренебрегали: воротнички у них были со складочками, тонкие, как облачко, новышитые золотом — таких мы не делаем. И все же они шагали по обе стороны отнего, точно он им ровня, вошли вместе с ним в комнату и, говоря слегка в нос,сообщили ее название. В отделке и убранстве этого покоя было так много золота,что от блеска Эртебиз не только ослеп, но и оглох. Ошарашенный, смотрел он накрасивых мальчиков, и они, благодарные за это восхищение, ласково егоподбадривали. — Господин Эртебиз, — сказал в нос один из них, — сейчас мыоткроем еще две двери и проводим вас до третьей. Там мы покинем вас, вы войдетеодин, ибо никому не разрешено сопутствовать вам.
Ну, как тут опять не перепугаться! Каждую минуту что-нибудь новое. Вот онуже успел попривыкнуть к обществу этих молодых людей: после встречи с ними онготов даже отбросить некоторую предубежденность против дворянского сословия иего нравов и отнестись более миролюбиво к замку Лувр, на который, может быть, ине совсем справедливо попы так усердно призывают громы небесные. Да, при двореесть и кое-что хорошее, короля можно понять. Я, Эртебиз, не вижу ничего, что бызадевало мое чувство благопристойности. В оба следующих покоя он входил ужегораздо увереннее. Увидев обнаженную статую, Эртебиз даже подтолкнул локтемодного из своих новых друзей. Но вот они перед третьей дверью. — Сударь, —говорят ему, — вас просят войти и открыть пошире глаза!
— Соблаговолите смотреть и все примечать, — еще раз настойчиво напоминаютони, причем каждый из них распахивает одну половинку двери. Эртебиз делает шаг,и двери за ним захлопываются. Он в сумеречной комнате, дневной свет скупопроникает в окна, прикрытые тяжелыми шторами; теплится ночник. Бельевщикпостепенно начинает различать очертания предметов, особенно явственно видит онкровать. Полог откинут, кто же там спит? Он отваживается сделать еще один шаг,ведь ему разрешили и даже советовали смотреть во все глаза. Но тут волосы унего встают дыбом, дрожь пробегает по всему телу, и он падает на колени.
Король! Собственной особой! По одним губам — и то узнаешь; но его величествокосится на него угрюмым глазом, не повертывая при этом лица. В точности так жесмотрит он из глубины кареты одним глазом, когда ему кланяются. Но здесь неткареты, Эртебиз, берегись. Здесь перед тобой королевское ложе. И твой корольглазом подает тебе знак — смотри, дескать, кто рядом со мной лежит.Оказывается, королева. Можешь сколько угодно щипать себя за ногу, все равноперед тобой королева, ее белобрысые волосы, ее острый нос. Ты удостоенлицезреть королевскую чету, ты избран. Ее величество повертывает голову наподушке, чтобы ты видел и другую половину ее лица. И она лежит рядом с еговеличеством королем, совершенно так же, как кума Эртебиз, которую каждый знает,лежит рядом со своим верным муженьком в супружеской спальне позади лавки. Всеочень просто, хотя и диву даешься, словно бог весть какое чудо увидел: этого непокажут и одному на тысячу, только тебе.
Благоговейно складывает он руки на груди и опускает взоры, дабы незлоупотребить оказанной ему честью. Кто-то касается его плеча. В своем умилениион не заметил, как открылась дверь. Продолжая стоять на коленях, Эртебиз,пятясь, удаляется из комнаты. Давешние молодые люди протягивают ему руку, чтобыпомочь подняться. Им понятно, насколько он потрясен, и они сообщают, чтотеперь-то и настало время хорошенько подкрепиться. Стол накрыт в проходе междугалереей и лестницей, место, так сказать, весьма публичное. Его усаживаютперед единственным прибором. Мажордом поднимает жезл, и тут входят повара: всенесут серебряные миски не меньше как по восьми фунтов весом, а в них всякаярыба, мясо, пироги. Вино льется к нему в стакан из посудин рубинового стекла сзолотым носиком; кроме того, за стол подсаживается хорошенькая девица. Онзнает, что хорошенькая, хотя не поднимает глаз от полной тарелки. — Эртебиз! —восклицают зрители, которые попадают сюда и со стороны лестницы и со стороныгалереи. Они останавливаются на почтительном расстоянии от его стола,вытягивают шеи, повторяют «Эртебиз!» и удаляются на цыпочках.
— Вы знаменитость, господин Эртебиз, — раздается льстивый голос девушки. —Дозвольте попросить вас об одной милости: когда выйдете из замка и будетерассказывать обо всем, что здесь с вами приключилось, не забудьте и меня. Ямадемуазель де Лузиньян.
Услышав это знаменитое, прямо легендарное имя, бельевщик горестно вздохнул.Это было уже слишком. Уже давно все было слишком, и под конец он дажезагрустил, вместо того чтобы возгордиться. Эртебиз бросил на зрителей стольмрачный взгляд, что они неслышно удалились, иные отвешивая поклоны. А ему и вголову не могло прийти, что они просто исполняют заученные роли. И он ни за чтобы не признал, будто рыба, которую приказал подать ему король Франции, былавчерашняя, а пироги и того старше. Вино взяли из соседнего трактира, дома онпил получше; впрочем, последнее не совсем от него укрылось. Он никак не хотелверить, выпил несколько стаканов и нашел его еще хуже. Оставалась мадемуазельде Лузиньян, но она тоже была поддельная. Просто мадам Екатерина отправила однуиз бедных дворянских девушек своего «летучего отряда», чтобы она обработаласкромного горожанина. И первое, чем следовало ошеломить его, — это громкое имя.Все же несколько стаканов кислого вина сделали свое дело, он набралсяхрабрости, подмигнул полуобнаженной женщине и уже потянулся к ней.
Эртебиз так и не понял, почему вдруг свалился со стула.
Бельевщик был кругленьким коротышкой с багровым лицом и седеющей головой.Таким он увидел себя в зеркалах, когда выползал из-под стола. Фрейлина исчезла,чему он, однако, не удивился. И тут в его душе родилась непоколебимаяуверенность, что его надули, надули решительно во всем. И он положил обо всемэтом непременно рассказать своей улице. А его приключение пусть пойдет напользу Лиге и ее вождю! Правда, он еще не знал, как выберется отсюда. Все еготеперь покинули — зрители, девица, повара, величественный мажордом, дажеизящные дворянчики, а ведь прикидывались его друзьями. Ему самому пришлосьотыскивать дорогу: по безлюдным переходам он добрался до какого-то подвала,забитого солдатами, и они схватили его за шиворот. Уж тут не было никаких«господин Эртебиз», они попросту вытолкали его в Луврский колодец, а затем намост. И молодцы из охраны его теперь знать не хотели: солдаты грубо допросилиего, вывернули ему карманы, дали пинок в зад, и он вылетел из замка.
Эртебиз предусмотрительно не рассказал солдатам о том, что видел в замке.Впрочем, он и сам начинал сомневаться, так ли все это было. И чем дальше он шелпо городским улицам, тем невероятнее и подозрительнее казалось ему всепережитое. Подобные истории не для него; а здравый смысл подсказывал, что тутне обошлось без козней диавола. Бельевщик решил, не откладывая, сходить кисповеди. Тем, временем он добрался до улицы, где жил, и все соседи вышли емунавстречу из своих домов, он же поспешил укрыться в собственном и лег впостель. Госпожа Эртебиз принесла ему глинтвейна.
Лишь спустя два часа — ибо это был кремень-человек — супруге удалось выведатьвсе, что с ним приключилось. Вечером стало известно всей улице, а на другойдень — всему Парижу. Начали приходить люди из других частей