– Это проба сил, парни (слово «парни» капитан Колклу употребил в своей речи раз двадцать)… Вы все знаете, все умеете, вам под силу справиться с солдатами любой другой армии. Когда вы высадитесь на берег, то будете лучше вооружены, лучше подготовлены, лучше обучены, чем те паршивые подонки, с которыми вам предстоит сшибиться. Все преимущества, парни, будут на вашей стороне. И вам останется только превзойти их и силой духа. Парни, вы идете туда, с тем чтобы убивать фрицев. С этой минуты вы должны думать только так и не иначе: я иду убивать фрицев! Некоторых из вас ранят, парни, кого-то даже убьют. Я не собираюсь ничего от вас скрывать, не собираюсь играть с вами в жмурки. Может, убьют многих из вас…
Он говорил медленно, наслаждаясь каждым словом.
– Ведь для того, парни, вас и взяли в армию, для того вы здесь и находитесь, для того и высаживаетесь на берег. Если вы еще не свыклись с этой мыслью, парни, свыкайтесь с ней прямо сейчас, времени осталось совсем ничего. Я не собираюсь, парни, скрывать от вас правду за патриотическими лозунгами. Кого-то из вас убьют, но и вы положите немало немцев. Если кто-нибудь… – тут Колклу нашел взглядом Ноя и уставился на него, – …если кто-нибудь думает, что ему удастся укрыться за спинами других или увильнуть от исполнения своих обязанностей, чтобы спасти шкуру, пусть помнит, что я буду рядом и прослежу за тем, чтобы каждый выполнил свой долг. Эта рота, парни, станет лучшей ротой дивизии. Я так решил, парни, и так будет. Я рассчитываю, что по окончании сражения меня произведут в майоры. И вы, парни, обеспечите мне продвижение по службе. Я долго работал на вас, парни, а теперь ваша очередь поработать на меня. Я понимаю, что толстозадым бездельникам из Управления по поднятию боевого духа, протирающим штаны в Вашингтоне, не понравятся мои слова. И вот что я, парни, на это скажу: ну и хрен с ними. Они потратили на вас немало времени, и я им ничем не мешал. Они заваливали вас этими чертовыми брошюрами, благородными идеями и шариками для пинг-понга. Я стоял в стороне. Почему нет? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Я позволял им качать вас в люльке, совать вам мягкую пустышку, присыпать ваши задницы тальком, убеждать в том, что жить вы будете вечно, а армия станет заботиться о вас, как родная мать. Теперь их здесь нет, и отныне, парни, вы будете слушать только меня. И вот вам моя первая заповедь, которую вы должны помнить везде, даже в сортире: эта рота убьет больше фрицев, чем любая другая рота в дивизии, а я к Четвертому июля[74] стану майором, даже если ради этого рота понесет самые большие потери. Вот и все, что я хотел вам сказать. Поплакаться можете у священника, парни, и помните, что вы прибыли в Европу не для того, чтобы осматривать достопримечательности. Сержант, распустите роту.
– Смир-на! Рота, разой-дись!
Капитан Колклу не показывался весь день. Может, он, сидя в трюме, готовил новую речь в ознаменование их прибытия во Францию, может, умер. А лейтенант Грин, который за всю свою жизнь не произнес ни одной речи, присыпал раны сульфаниламидными препаратами, накрывал одеялами лица мертвых, улыбался живым и напоминал им, что надо беречь стволы от перелетающих через борта брызг.
В половине пятого, как и предрекал лейтенант Грин, морякам удалось запустить двигатели, и еще через пятнадцать минут под носом десантной баржи зашуршал песок. На берегу кипела жизнь, никакой опасности и не чувствовалось. Сотни людей пребывали в непрерывном хаотическом движении: носили ящики с боеприпасами, складывали коробки с сухим пайком, тянули связь, выносили раненых, рыли окопы, готовясь провести ночь среди обгоревших остовов десантных барж, бульдозеров и разбитой военной техники. Автоматная стрельба доносилась издалека: бой переместился за обрыв, высящийся над берегом. Иногда взрывалась мина, иногда снаряд поднимал фонтан песка, но ни у кого не оставалось сомнений, что на текущий момент армия взяла берег под свой контроль.
Капитан Колклу появился на палубе, когда десантная баржа замерла у самого берега. Из расшитой кожаной кобуры торчала инкрустированная перламутром рукоятка револьвера сорок пятого калибра. Все знали, что револьвер этот подарила капитану жена, и носил он его у бедра, как шериф с обложки ковбойского журнала.
К берегу баржа причаливала, следуя указаниям капрала инженерного подразделения десантных войск. Он осунулся от усталости, но сохранял полное спокойствие, словно большую часть жизни провел на побережье Франции под орудийным огнем и пулеметными очередями.
Трап был опущен только с одного борта десантной баржи, поскольку второй разворотило снарядом, и Колклу повел роту на берег. Свободный торец трапа упирался в мягкий песок, а когда набегала волна, его на три фута покрывало водой. Подойдя к концу трапа, Колклу поднял ногу, чтобы поставить ее на песок, и застыл. Потом отступил на шаг.
– Сюда, капитан, – позвал капрал.
– Там мина. – Колклу не двинулся с места. – Пусть эти люди, – он указал на взвод инженерных войск, который с помощью бульдозера прокладывал дорогу в дюнах, – подойдут сюда и проверят этот участок берега.
– Мин здесь нет, капитан, – усталым голосом ответил капрал.
– А я говорю, что видел мину! – рявкнул Колклу.
Морской офицер, командовавший десантной баржей, сбежал по трапу.
– Капитан, – в голосе его звучала озабоченность, – потрудитесь вывести ваших людей на берег. Мне нужно выйти в море. Я не намерен проводить ночь на берегу, а поскольку мои двигатели дышат на ладан и их мощности не хватит даже на то, чтобы оттащить блюющую шлюху от толчка, то мы не сможем сняться с песка, если простоим здесь еще десять минут.
– У самого трапа мина! – воскликнул Колклу.
– Капитан, – подал голос капрал, – три роты сошли на берег в этом месте, и никто не подорвался на мине.
– Я дал тебе приказ, – упорствовал Колклу. – Позови своих людей, и пусть они проверят этот участок.
– Слушаюсь, сэр. – Капрал пожал плечами и зашагал к бульдозеру мимо выложенных рядком шестнадцати трупов, прикрытых одеялами.
– Если вы сейчас же не сойдете на берег, – гнул свое моряк, – военно-морской флот Соединенных Штатов потеряет десантную баржу.
Колклу смерил его холодным взглядом:
– Занимайтесь своими делами, а мне оставьте мои.
– Если через десять минут вы все еще будете находиться на барже, я уплыву обратно в море с вами и вашей чертовой ротой. – Моряк двинулся вверх по трапу. – И тогда вам придется присоединиться к морской пехоте, чтобы вновь ступить на сушу.
– О вашем поведении будет доложено по инстанциям, – отчеканил Колклу.
– У вас десять минут! – крикнул через плечо моряк и направился на разбитый мостик.
– Капитан, – послышался высокий голос лейтенанта Грина. Он стоял на середине трапа, за его спиной выстроились солдаты, с сомнением глядя на мутную зеленую воду, в которой плавали брошенные спасательные пояса, деревянные коробки из-под пулеметных лент, картонные ящики из-под сухого пайка. – Капитан, давайте я сойду первым. Если капрал говорит, что мин нет… Солдаты пойдут следом за мной, по одному…
– Я не собираюсь терять своих людей на берегу, – отрезал Колклу. – Всем стоять на месте! – Его рука решительно сжала перламутровую рукоятку револьвера, подаренного женой. Ной заметил, что по низу кобура отделана кожаной бахромой, совсем как те кобуры, что продаются в комплекте с ковбойскими костюмами, какие дарят детям на Рождество.
Капрал уже возвращался со своим лейтенантом, высоким, широкоплечим здоровяком, без каски и оружия. У лейтенанта было обветренное, красное, потное лицо, громадные, перепачканные грязью руки, торчащие из засученных рукавов, и он скорее напоминал бригадира дорожных рабочих, чем офицера.
– Смелее, капитан! – крикнул здоровяк. – Спускайтесь на берег.
– Там мина, – не отступал Колклу. – Пусть ваши люди проверят участок.
– Мины там нет, – возразил лейтенант.
– А я говорю, что видел мину.
Солдаты, стоявшие за спиной капитана, тревожно вслушивались в эту перепалку. Теперь, когда до берега оставался один шаг, им ужасно не хотелось оставаться на десантной барже, где они успели настрадаться за целый день. К тому же покачивающаяся у берега, стонущая при каждом ударе волн баржа была достойной мишенью, на которую могли и не пожалеть бомбы. А берег с его дюнами, окопами, штабелями ящиков и коробок смотрелся куда безопаснее, солиднее. Там хоть все стояло на месте и не болталось из стороны в сторону. Нет, солдатам хотелось как можно скорее расстаться и с морем, и с военно-морским флотом. Поэтому они с ненавистью смотрели в спину Колклу.
Лейтенант-инженер уже открыл рот, чтобы ответить Колклу, но тут его взгляд упал на револьвер с перламутровой рукояткой и ковбойскую кобуру. Он закрыл рот, усмехнулся, молча, с каменным лицом вошел в воду прямо в ботинках и крагах и тяжелыми шагами закружил по пятачку, отделявшему трап от берега, не обращая внимания на волны, бившие его по ногам. Он проверил каждый квадратный дюйм, куда могла ступить нога человека, сходящего с трапа, затем, все так же молча, не взглянув на Колклу, вышел из воды и, чуть сгорбившись от усталости, зашагал к своим людям и бульдозеру, который как раз выворачивал из земли здоровенную глыбу бетона с торчащими из нее железными рельсами.
Колклу резко обернулся, но не обнаружил на лицах солдат и тени улыбки. Тогда, преисполненный достоинства, он первым из роты ступил на землю Франции. Солдаты, сержанты и лейтенанты последовали за ним, форсируя узкую полоску холодной морской воды с плавающим в ней мусором, оставшимся после первого дня великой битвы за Европу.
В этот день рота не участвовала в боях. Солдаты окопались, съели вечерний паек (кусок копченого мяса, бисквит, обогащенный витаминами шоколад, и по вкусу, и на ощупь отличающиеся от натуральных продуктов), почистили винтовки и с вновь обретенной уверенностью ветеранов наблюдали, как все новые и новые роты сходят на берег. Их забавляло, что новички пугались случайно залетевших снарядов и что им везде чудились мины. Колклу ушел на поиски штаба полка, выдвинувшегося в глубь материка, хотя никто и не знал, куда именно.