– Женщины, – жаловался хозяин убитому американцу, который лежал у его ног. – Никогда нельзя слушать женщин. Их невозможно убедить в том, что война – дело серьезное.
На первом этаже солдаты подтащили всю мебель к окнам и стреляли через щели и из-за подушек. Время от времени лейтенант Грин отдавал какие-то приказы, но его никто не слушал. Если в двухстах ярдах от дома за изгородями или деревьями что-то начинало двигаться, все, кто оборонял соответствующую стену дома, открывали стрельбу, а потом дружно падали на пол, спасаясь от ответного залпа.
В столовой за массивным дубовым столом восседал капитан Колклу. Его защищенная каской голова покоилась на руках, рядом лежал револьвер в блестящей кожаной кобуре, с инкрустированной перламутром рукояткой. Длинными ремнями кобура крепилась к поясу. Лицо капитана бледностью соперничало с мелом, он, казалось, спал. Никто к нему не обращался, молчал и он. Лишь однажды, когда лейтенант Грин подошел, чтобы посмотреть, жив ли он, капитан заговорил:
– Мне понадобятся ваши письменные показания. Я приказал лейтенанту Соренсону поддерживать постоянный контакт с ротой, находящейся на нашем фланге. Приказ я отдавал в вашем присутствии, не так ли?
– Да, сэр, – ответил лейтенант Грин все тем же высоким голосом. – Я слышал, как вы отдавали этот приказ.
– Запишите все. – Капитан Колклу не отрывал глаз от истертой поверхности стола. – Как можно быстрее.
– Капитан, через час стемнеет. – Лейтенант Грин попытался вернуть своего командира в реальный мир. – Если мы хотим выбраться отсюда, это самое удачное время…
Но капитан Колклу уже забыл о его существовании, полностью погрузившись в свои мысли. Капитан ничего не сказал, не поднял головы, когда лейтенант Грин в сердцах плюнул на ковер у его ног и ушел в гостиную, где капралу Файну как раз всадили пулю в правое легкое.
Наверху, в хозяйской спальне, Рикетт, Бурнекер и Ной прикрывали узкую дорогу между амбаром и сараем, где хранились плуг и телега. Одну стену спальни украшали распятие и фотография хозяина дома и его жены, сделанная по случаю их бракосочетания. На другой стене в рамке под стеклом висел рекламный плакат французской пароходной компании, который изображал лайнер «Нормандия», рассекающий лазурную воду.
Расшитое белое покрывало на большой кровати с пологом, белые кружевные салфеточки на комоде, фарфоровая кошечка на каминной полке.
«Хорошенькое местечко для моего первого настоящего боя», – подумал Ной, вгоняя в винтовку очередную обойму.
Снаружи загремели выстрелы. Рикетт, стоявший у одного из двух окон с автоматической винтовкой Браунинга в руках, привалился к оклеенной обоями в цветочек стене. Стекло, прикрывавшее «Нормандию», разлетелось на тысячу осколков. Знаменитый корабль получил пробоину на ватерлинии, рамка задрожала, но удержалась на гвозде.
Ной посмотрел на широкую, аккуратно заправленную кровать. У него давно уже возникло желание забраться под нее. Он даже шагнул к кровати, покинув свою позицию у окна. Его била дрожь. Когда Ной пытался шевельнуть руками, они ему не повиновались, описывая широкие круги. В результате он локтем сшиб на пол синюю вазочку, стоявшую на маленьком, покрытом скатертью столике.
«Под кроватью, – думал Ной, – я буду в безопасности. Там меня не убьют. Там можно спрятаться, распластавшись на пыльном полу. Зачем стоять у окна и ждать, когда тебя подстрелят? Ведь осаждает дом половина немецкой армии». Ной не чувствовал за собой никакой вины. Не он привел их сюда. Не он повел роту по дороге между двумя живыми изгородями. Не он потерял контакт с соседней ротой. Так что от него нельзя требовать, чтобы он стоял рядом с Рикеттом и ждал, пока пуля разнесет ему голову.
– Переходи к тому окну! – кричал Рикетт, указывая на другое окно. – Быстрее! Сволочи идут на штурм…
Пренебрегая опасностью, Рикетт стоял у окна и стрелял короткими злыми очередями, уперев приклад в бедро; его голос и тело сотрясались от отдачи.
«Пора, – подумал Ной, – именно сейчас, когда он не смотрит, я могу забраться под кровать, и никто об этом не узнает».
– Ной, Ной! – кричал Бурнекер, стрелявший из другого окна.
Ной бросил последний взгляд на кровать. Такая опрятная, уютная, совсем как дома. Распятие внезапно подпрыгнуло, Христа разнесло в щепки, остатки распятия упали на кровать.
Ной метнулся к окну, присел рядом с Бурнекером. Дважды, не глядя, выстрелил в сторону дороги. Потом выглянул из окна. Серые фигурки, пригнувшись, небольшими группками с безумной скоростью неслись к дому.
О, мысленно простонал Ной, прицеливаясь (помни, цель должна быть в центре круга, аккурат над мушкой, тогда не сможет промахнуться и слепой ревматик) и стреляя по пригнувшимся фигуркам, не следует им этого делать, не следует сбиваться в группы. Он стрелял снова и снова. В другом окне гремела винтовка Рикетта, рядом с Ноем, тщательно целясь, размеренно стрелял Бурнекер. Ной услышал пронзительный, воющий крик и мельком подумал, кто это так орет. Лишь гораздо позже до него дошло, что кричит он сам. Ной крепко сжал губы, крик как отрезало.
Снизу тоже стреляли, серые фигурки падали и поднимались, ползли и опять падали. Трое из нападавших подобрались к дому достаточно близко, чтобы бросить гранаты. Но в окна они не попали, и гранаты взорвались, ударившись о стены, не причинив никакого вреда. Рикетт одной очередью уложил всех троих.
Остальные фигурки словно застыли на бегу. На мгновение наступила тишина, фигурки как бы замерли посреди двора, а потом повернулись и побежали в обратную сторону.
Ной в изумлении уставился на них. Он и помыслить не мог, что немцам не удастся добраться до дома.
– Давай, давай! – орал Рикетт, перезаряжая винтовку. – Бей сволочей! Бей!
Ной тряхнул головой и тщательно прицелился в солдата, который чуть прихрамывал на бегу. Сумка с противогазом била его по бедру, винтовку он отбросил. Ной осторожно, чувствуя указательным пальцем жар металла, потянул спусковой крючок как раз в тот момент, когда солдат сворачивал за сарай. Свернуть он не успел, упал лицом вниз и застыл, уткнувшись носом в землю.
– Вот так, Аккерман! – весело прокричал Рикетт, вернувшись к окну. – Вот так! Продолжай в том же духе!
Дорога опустела, на ней остались лишь недвижимые серые фигурки.
– Они ушли. – Изумление Ноя не знало границ. – Их больше нет.
Он почувствовал, как что-то мокрое прижалось к его щеке. Бурнекер целовал его. Бурнекер плакал, смеялся и целовал Ноя.
– Ложись! – гаркнул Рикетт. – Ложись! Прочь от окна!
Они бросились на пол. Мгновением позже над их головами послышался посвист пуль, которые вонзились в стену под «Нормандией».
«А Рикетт-то какой молодец, – хладнокровно подумал Ной, – я такого от него не ожидал».
Открылась дверь, и в спальню вошел лейтенант Грин. Глаза его воспалились, покраснели, челюсть, казалось, отвисла от усталости. Медленно, со вздохом он сел на кровать, руки упали между коленей. Лейтенант покачивался взад-вперед, и Ной уже подумал, что сейчас он уляжется на покрывало и заснет.
– Мы их сделали, лейтенант! – Голос Рикетта звенел от радости. – Всыпали им по первое число. Они получили по заслугам.
– Да, – писклявым голосом согласился с ним лейтенант Грин, – мы держались как надо. Никто не ранен?
– В этой комнате нет. У нас команда крепкая.
– Моррисон и Сили в соседней комнате получили по пуле, – устало сообщил им лейтенант Грин. – А внизу прострелили легкое Файну.
Ной вспомнил, как Файн, огромный, неуклюжий, топтался у его больничной койки во Флориде и говорил: «Война когда-нибудь закончится, и тогда ты сам будешь подбирать себе компанию…»
– Однако… – Голос лейтенанта Грина набрал силу, словно он решил произнести речь. – Однако… – Тут он оглядел спальню. – Это «Нормандия»?
– Да, сэр, – ответил Ной. – Это «Нормандия».
Глупая улыбка осветила лицо Грина:
– Думаю, надо заказать билет на очередной круиз.
Никто, однако, не рассмеялся.
– Значит, так. – Грин провел рукой по глазам. – Когда стемнеет, мы попытаемся прорваться. Внизу почти не осталось патронов. Если немцы предпримут еще одну попытку, мы погибли. Нас изрубят на котлеты. С кетчупом, – добавил он. – С наступлением темноты действуйте самостоятельно. Уходить будете по двое и по трое, рота разобьется на группы по два и три человека.
– Лейтенант, – Рикетт осторожно выглядывал из окна, – это приказ капитана Колклу?
– Это приказ лейтенанта Грина. – Лейтенант хихикнул, но тут же опомнился, лицо его стало серьезным. – Я взял командование на себя, – официальным тоном сообщил он. – На себя.
– Капитан убит? – осведомился Рикетт.
– Скорее нет, чем да. – Внезапно Грин повалился на белое покрывало, закрыл глаза, но продолжал говорить: – Капитан вышел из игры до конца сезона. Вернется в строй только к следующему. – Он опять захихикал, лежа на расшитом покрывале. Потом резко сел. – Вы ничего не слышите? – В голосе лейтенанта звучала тревога.
– Нет, – за всех ответил Рикетт.
– Танки, – пояснил Грин причину своей озабоченности. – Если до наступления темноты они пустят в ход танки, из нас сделают рубленые котлеты с кетчупом.
– У нас есть базука и две гранаты.
– Не смеши меня. – Грин уставился на «Нормандию». – Мой приятель плавал на этой посудине. Страховой агент из Нового Орлеана, штат Луизиана. Между Шербуром и Амброзом под него подлезли три телки. Конечно же, используйте базуку, обязательно используйте, она для того и предназначена, не так ли? – Лейтенант опустился на четвереньки, подкрался к окну и осторожно выглянул. – Я вижу четырнадцать убитых фрицев. Интересно, что замышляют сейчас оставшиеся в живых? – Он печально покачал головой, отползая от окна, и оперся о ногу Ноя, чтобы встать. – Вся рота! – В голосе Грина слышалось крайнее изумление. – Полегла вся рота. За один день. Один день боя. Это же просто невозможно, не так ли? С этим надо что-то делать, правда? Помните: с наступлением темноты вы действуете самостоятельно. Попытайтесь прорваться к своим. Удачи вам.