– Может, здесь не глубоко, – предположил Ной. – Сейчас отлив.
– Я не умею плавать. – В голосе Коули слышались упрямство и испуг.
– Я рискну, – после паузы ответил Бурнекер.
– Коули…
– Я утону, – прошептал Коули. – Перед Днем «Д» мне приснился сон. Во сне я утонул.
– Я тебя поддержу, – не унимался Ной. – Я умею плавать.
– Я утонул, – повторил Коули. – Ушел с головой под воду и утонул.
– Наши на другой стороне канала.
– Они нас застрелят. Они не будут задавать вопросы, свои мы или чужие. Увидят нас в воде и окатят свинцом. К тому же я не умею плавать.
Ною хотелось кричать. Хотелось бежать от Коули, от Бурнекера, от канала, поблескивающего в лунном свете, от пулеметных очередей, выпущенных наугад, бежать и кричать во весь голос.
Пулемет затарахтел вновь. Все трое проводили взглядом трассирующие пули, летящие высоко над их головами.
– Этот сукин сын нервничает, – заметил Коули. – Он не будет задавать вопросов.
– Раздеваемся, – распорядился Ной. – Догола. На случай, если канал глубокий. – И принялся за шнурки. По звукам, доносящимся справа, Ной понял, что Бурнекер следует его примеру.
– Я раздеваться не буду, – уперся Коули. – Мне это надоело.
– Коули… – начал Ной.
– Не собираюсь я больше с тобой говорить. Ты меня достал. Не знаю, что ты там задумал, но я тебе не товарищ. – В голосе Коули звучали истерические нотки. – Я еще во Флориде понял, что ты псих, а тут у тебя совсем съехала крыша. Я не умею плавать, не умею плавать!.. – Он почти кричал.
– Заткнись! – рявкнул Ной. Если бы Коули не замолчал, он убил бы его.
Но Коули не сказал больше ни слова. Из темноты доносилось лишь его тяжелое дыхание.
Ной снял краги, ботинки, китель, брюки, шерстяные кальсоны, сорочку, шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Затем вновь надел рубашку, застегнув ее на все пуговицы: бумажник с фотографией-картой лежал в ее кармане.
Ночной воздух холодными иглами впивался в голые ноги. По телу побежали длинные волны дрожи.
– Коули, – прошептал Ной.
– Убирайся отсюда, – услышал он в ответ.
– Я готов, – донеслось справа. Голос Бурнекера звучал ровно, бесстрастно.
Ной поднялся и по пологому склону пошел к каналу, слыша за собой шаги Бурнекера. Скользкая, мокрая трава холодила стопы. Ной согнулся в три погибели, осторожно переставляя ноги. У кромки берега останавливаться не стал, сразу вошел в воду. Он тут же поскользнулся, окунулся с головой и наглотался густой соленой воды. Когда вода попала в нос, у Ноя вдруг разболелась голова. Однако ноги его стояли на дне, и Ной выпрямился. Вода доходила до шеи. У берега глубина канала не превышала пяти футов.
Он вскинул глаза и увидел над собой белое пятно лица Бурнекера. Мгновением позже Бурнекер соскользнул в воду.
– Держись за мое плечо, – приказал Ной и тут же почувствовал, как пальцы Бурнекера судорожно ухватились за мокрую рубашку.
Они двинулись к другому берегу. Дно было заиленным, и Ной ужасно боялся, что его укусит водяная змея. Хватало на дне и раковин. Один раз Ной едва удержался от крика, порезавшись об острый край. Шли они очень осторожно, нащупывая ногами возможные ямы или внезапный уклон дна. Ной чувствовал, как вода прибывает со стороны океана.
Заговорил пулемет, и они остановились. Но пули пролетели справа, высоко над их головами, и они поняли, что пулеметчик стрелял на авось, в ту сторону, где располагалась немецкая армия. Шаг за шагом они приближались к противоположному берегу. Ной надеялся, что Коули наблюдает за ними, видит, что и ему это по силам, что плыть не придется… Потом дно ушло вниз. Вода покрыла Ноя с головой, а вот у Бурнекера, который был гораздо выше, рот и нос по-прежнему торчали над водой. Он поддерживал Ноя под мышки. Противоположный берег приближался. От него шел запах соли и гниющих моллюсков, дома точно так же пахли рыбные рынки. Осторожно продвигаясь вперед, ощупывая дно перед каждым шагом, они всматривались в берег, искали место, где можно быстро и бесшумно выбраться из воды. Но берег стеной возвышался перед ними, покрытый скользкой травой и водорослями.
– Не здесь, – прошептал Ной. – Не здесь.
Они добрались до берега и остановились, чтобы перевести дух.
– Ну и кретин же этот Коули, – вырвалось у Бурнекера.
Ной кивнул, но думал он в этом момент не о Коули. Он оглядывал берег. Прилив набирал силу, вода с плеском обегала их плечи. Ной коснулся руки Бурнекера и двинулся вдоль берега, по направлению прилива. Озноб бил его все сильнее. Ною приходилось с силой сжимать зубы, чтобы они не стучали. «Июнь, – раз за разом повторял он про себя, – купание на французском побережье под июньской луной, в лунном свете июня…» Ной улыбнулся. Никогда в жизни он так не замерзал. Берег оставался таким же крутым и скользким. Ной уже начал терять надежду, что до рассвета им удастся найти место, где они смогут без шума выбраться из воды. Он начал подумывать над тем, чтобы убрать руку с плеча Бурнекера, выплыть на середину канала и спокойно там утонуть, поставив жирную точку…
– Здесь, – прошептал Бурнекер.
Ной поднял голову. Часть берега, подмытого водой, обрушилась, из темной глины торчали камни.
Бурнекер наклонился, подставив ладони под ступни Ноя. С громким плеском Ною удалось выбраться на берег. Он секунду полежал на мокрой глине, потом повернулся, протянул руку и помог вылезти Бурнекеру. Пулемет затрещал совсем рядом, пули просвистели мимо. Они побежали, скользя босыми ногами по мокрой траве, к полоске кустов, которая тянулась в тридцати ярдах от кромки воды. Заговорили другие винтовки и автоматы. Ной закричал:
– Прекратите! Хватит! Не стреляйте! Мы американцы. Из третьей роты!
Они добежали до кустов и плюхнулись на землю. С другой стороны открыли огонь немцы. Американцы тут же начали стрелять по вспышкам, о Ное и Бурнекере мгновенно забыли.
Пять минут спустя стрельба разом стихла. И тем и другим надоело палить в темноту.
– Я дам о нас знать, – прошептал Ной. – Не поднимай головы.
– Понял тебя, – отозвался Бурнекер.
– Не стреляйте! – крикнул Ной, но не очень громко, стараясь изгнать из голоса дрожь. – Не стреляйте. Нас двое. Мы американцы. Третья рота. Третья рота. Не стреляйте!
Ной замолчал. Они лежали, вжавшись в землю, прислушиваясь к каждому звуку.
Наконец послышался голос:
– Поднимайтесь! – По произношению чувствовалось, что перед ними уроженец Джорджии. – Держите руки над головой и идите сюда. Побыстрее и без резких движений…
Ной хлопнул Бурнекера по плечу. Оба встали, подняли руки над головой и пошли на голос.
– Господи Иисусе! – В голосе южанина послышалось безмерное удивление. – Да на них одежды – как на ощипанной утке.
Вот тут Ной понял, что опасность им уже не грозит.
Над окопом поднялся человек с винтовкой на изготовку.
– Сюда, солдаты, – приказал он.
Ной и Бурнекер с поднятыми руками подошли ближе и остановились в пяти футах от окопа.
В нем сидел напарник южанина, тоже державший их на мушке.
– Откуда вы взялись? – подозрительно спросил он.
– Нас отрезали. Мы из третьей роты. Трое суток выходим из окружения. Можно нам опустить руки?
– Взгляни на их медальоны, Вернон, – предложил солдат из окопа.
Южанин опустил винтовку.
– Оставайтесь на месте и бросьте мне ваши личные знаки.
Сначала Ной, потом Бурнекер сняли с шеи висевшие на цепочке медальоны и бросили южанину. С легким звоном они упали у его ног.
– Давай их сюда, Вернон, – распорядился солдат, оставшийся в окопе. – Я на них взгляну.
– Ты ничего не разглядишь. Там же темно, как у мула в жопе.
– Давай сюда. – Солдат из окопа протянул руку. А мгновение спустя в окопе чиркнула спичка. Солдат очень долго разглядывал медальоны. Наконец он выглянул из окопа.
– Фамилия? – обратился он к Ною.
Ной ответил.
– Личный номер?
Ной отбарабанил личный номер, изо всех сил стараясь не заикаться, хотя челюсти сводило от холода.
– А что это за буква «И» на медальоне? – подозрительно спросил солдат.
– Иудей, – ответил Ной.
– Иудей? – переспросил южанин. – Это еще кто такой?
– Еврей, – пояснил Ной.
– А почему они так и не написали? – недовольно пробурчал уроженец Джорджии.
– Послушайте, вы собираетесь продержать нас здесь до конца войны? Мы замерзли.
– Заходите, – махнул винтовкой солдат из окопа. – Чувствуйте себя как дома. Через пятнадцать минут рассветет, и я отведу вас на ротный командный пункт. За окопом канава, в которой вы можете укрыться.
Ной и Бурнекер обогнули окоп. Солдат вернул им медальоны, с любопытством оглядел их обоих.
– И как там было?
– Потрясающе, – ответил Ной.
– Лучше, чем на доброй пьянке, – добавил Бурнекер.
– Что-то верится в это с трудом, – покачал головой южанин.
Ной повернулся к Бурнекеру.
– Возьми, – протянул ему бумажник. – Карта на оборотной стороне фотографии моей жены. Если я не вернусь через пятнадцать минут, отдашь начальнику разведки.
– А ты куда? – спросил Бурнекер.
– За Коули.
Вырвавшиеся слова удивили самого Ноя. Он же не думал об этом, не планировал возвращаться на немецкий берег. Но за последние три дня Ной привык принимать решения, брать на себя ответственность за других. Он решил, что должен привести Коули к своим, поскольку канал мелкий и плыть тому не придется.
– А где этот Коули? – спросил южанин.
– На той стороне канала, – ответил Бурнекер.
– Должно быть, тебе очень дорог этот мистер Коули. – Южанин всмотрелся в сереющую тьму.
– Я от него без ума, – ответил Ной. Ему так хотелось, чтобы остальные отговорили его от этой авантюры, но никто не произнес ни слова.
– И сколько тебе понадобится времени? – спросил солдат, оставшийся в окопе.
– Пятнадцать минут.
– Возьми. – Он протянул Ною бутылку, донышко которой было заляпано грязью. – Это придаст тебе храбрости.
Ной вытащил пробку, глотнул. На глазах выступили слезы, горло и грудь обожгло, а в желудке просто вспыхнул костер.