– Что это такое? – спросил он, возвращая бутылку.
– Местный напиток, – ответил солдат из окопа. – Вроде бы яблочная водка. Очень полезна перед купанием. – Он протянул бутылку Бурнекеру, который сделал короткий глоток и отдал бутылку.
– Послушай, тебе нет нужды идти за Коули. – Бурнекер пристально смотрел на Ноя. – Он упустил свой шанс. Ты ничего не должен этому сукину сыну. Я бы не пошел. Если б думал, что за ним стоит идти, я бы пошел с тобой. Но он этого не заслужил, Ной.
– Если я не вернусь через пятнадцать минут, передай карту начальнику разведки, – повторил Ной, восхищаясь спокойствием и логичностью рассуждений Бурнекера.
– Обязательно.
– Я пройдусь вдоль постов и предупрежу наших ребят, чтобы не отстрелили тебе задницу, – сказал южанин из Джорджии.
– Спасибо, – поблагодарил его Ной и направился к каналу.
Мокрый подол рубашки бил по голым ногам, внутри бушевал спиртовой пожар. У кромки воды Ной остановился. Прилив набирал силу, вода с шумом проносилась вдоль берега. Если повернуть назад, то через полчаса он будет на командном пункте роты, а то и в госпитале, его укутают в теплое одеяло, напоят, накормят, он будет спать дни, месяцы… Он сделал все что мог, никто не обвинит его в каком-либо промахе. Он вышел из окружения и вывел Бурнекера, он нанес на карту местоположение вражеского склада боеприпасов, он мог сдаться в плен, но не сдался, он рисковал, но риск оправдался. Ведь лейтенант Грин просил их об одном – выйти к своим, и он вышел. Даже если он найдет Коули, тот может отказаться идти с ним, из-за прилива канал стал глубже…
Ной присел, вглядываясь в скользящую мимо него воду. А потом решительно вошел в нее.
Он уже успел забыть, какая она холодная. Грудь стянуло, как обручем. Но он сумел глубоко вдохнуть и медленно двинулся к другому берегу. Порой дно уходило из-под ног, но Ной не останавливался. У берега он повернулся и пошел вдоль него, против течения, стараясь вспомнить, как выглядело то место, где они с Бурнекером спрыгнули в канал. Ной шел не спеша, чувствуя, как холодная вода давит на грудь, пытаясь увлечь его за собой. Иногда он останавливался, вслушиваясь в ночь. Издалека донесся шум авиационного мотора, оттуда же послышались беспорядочные выстрелы зениток, устроивших охоту за немецким самолетом, возвращающимся из ночного рейда. Но в непосредственной близости царила тишина.
Наконец Ной увидел знакомое место, осторожно, с трудом вылез на берег и на четвереньках пополз к кустам. В пяти футах от них он остановился.
– Коули, – шепотом позвал Ной. – Коули. – Ответа не последовало, но шестое чувство подсказало Ною, что Коули здесь. Он подобрался ближе. – Коули, – чуть громче повторил он. – Коули…
Кусты зашелестели.
– Оставь меня в покое, – огрызнулся Коули.
Ной пополз на голос. Среди листвы появилась голова Коули.
– Я вернулся за тобой. Пошли.
– Оставь меня в покое, – повторил Коули.
– Канал неглубокий, – начал убеждать его Ной. – Говорю тебе, неглубокий. Плыть тебе не придется.
– Ты что, издеваешься?
– Бурнекер уже на той стороне. Они нас ждут. Все посты предупреждены, нас ждут. Пойдем, надо успеть до рассвета.
– Ты уверен? – недоверчиво спросил Коули.
– Абсолютно.
– И черт с тобой. Я не пойду.
Ной повернулся и молча двинулся к берегу. Потом он услышал шелест листвы и понял, что Коули ползет за ним. На самом берегу Коули едва не повернул назад. Ной вновь ничего ему не сказал, просто соскользнул в воду. На этот раз он даже не почувствовал холода. Наверное, тело онемело, подумал Ной. Коули плюхнулся следом. Ной схватил его за плечо, чтобы тот не начал барахтаться. Сквозь мокрую одежду он почувствовал, что Коули дрожит всем телом.
– Держись за меня, – прошептал Ной, – и не шуми.
Они двинулись через канал. На этот раз переправа не заняла много времени. Ной знал, где и что надо делать, и они быстро добрались до противоположного берега.
– Ой, мамочка, – бубнил себе под нос Коули, – мамочка, мамочка, мамочка… – Однако он крепко держался за Ноя и даже в самой глубокой части канала не потерял самообладания, продолжая идти вперед.
У берега Ной не остановился, а сразу пошел по ходу прилива, выискивая обрушившийся участок, где он и Бурнекер смогли выбраться из воды.
Ной нашел это место раньше, чем ожидал.
– Здесь. – Он повернулся к Коули. – Давай я тебе помогу.
– Мамочка, мамочка… – бубнил свое Коули.
С помощью Ноя, который где подталкивал Коули, где подсаживался под него, тот начал выбираться на берег. Тяжелый и неуклюжий, Коули выворотил из глины камень, который с громким плеском упал в воду. Коули уже уперся одним коленом в глину и вытаскивал из воды вторую ногу, когда тишину разорвала короткая очередь. Он выпрямился во весь рост, замахал руками, подался вперед, но его развернуло, и он повалился назад. Его ботинок ударил Ноя по голове. Коули вскрикнул и упал в воду. На поверхности он больше не появился. Ной замер у берега, медленно приходя в себя после удара. Он не отрывал глаз от того места, где под водой исчез Коули, сделал шаг в этом направлении, но ничего не увидел, и тут у него начали подгибаться колени. Ной отступил к берегу. Медленно, с большим трудом он стал выползать из воды. Коули приснилось, что он утонул, тупо подумал Ной. Надо же такому присниться.
Он дрожал всем телом, когда вылез на берег. И продолжал дрожать, когда Бурнекер и южанин из Джорджии подскочили к нему и потащили в кусты, подальше от канала.
Полчаса спустя Ной, одетый в форму, снятую с убитого и слишком большую для него, стоял перед начальником разведки, седовласым невысоким толстячком подполковником, лицо которого было вымазано пурпурной краской. Главного дивизионного разведчика замучили прыщи, и он пытался избавиться от них без отрыва от исполнения своих служебных обязанностей.
Дивизионная разведка разместилась в сарае, обложенном мешками с песком, солдаты спали на земляном полу, а подполковник разглядывал карту Ноя под свечой, поскольку еще не рассвело, а все дизель-генераторы и электрическое оборудование штаба дивизии утонули при высадке.
Бурнекер, покачиваясь, стоял рядом с Ноем, глаза у него слипались.
– Хорошо, – повторял подполковник, кивая в такт головой, – хорошо, очень хорошо.
Ной никак не мог понять, о чем говорит этот человек. Он только знал, что ему очень грустно, но почему-то не помнил причины грусти.
– Очень хорошо, парни. – Мужчина с пурпурным лицом одарил их теплой улыбкой. – Просто здорово… За это вам положено по медали. Карту я прямо сейчас отнесу артиллеристам. Загляните ко мне во второй половине дня, и я расскажу вам, чем закончилось дело.
Ной все гадал, почему у этого мужчины пурпурное лицо и о чем он толкует.
– Я бы хотел, чтобы мне вернули фотографию, – произнес он ясно и отчетливо. – Там мои жена и сын.
– Да, конечно. – Улыбка стала шире, на пурпурном фоне появились желтые зубы. – Получите ее во второй половине дня, когда придете ко мне. Третья рота переформировывается. Из окружения вышло человек сорок, считая вас двоих. Эванс, – обратился он к солдату, который, похоже, спал стоя, привалившись к стене сарая, – отведи этих людей в третью роту. Не волнуйтесь, – улыбнулся он Ною, – далеко идти не придется. Они на соседнем поле. – Он вновь уткнулся в карту, кивая головой и повторяя: – Хорошо, очень хорошо.
Эванс вывел их из сарая, и сквозь утренний туман они направились к соседнему полю.
Первым им встретился лейтенант Грин.
– Вон там одеяла, – указал он, бросив на обоих короткий взгляд. – Сразу ложитесь спать. Поговорим позже.
По пути к одеялам они наткнулись на ротного писаря Шилдса, который из двух коробок из-под сухого пайка уже соорудил себе маленький столик и поставил его у канавы под деревьями.
– Эй! – крикнул он им. – У меня для вас почта! Я чуть не отослал ее назад. Думал, вы пропали без вести.
Ною достался толстый конверт из коричневой бумаги, адрес на котором был написан рукой Хоуп. Ной сунул его во внутренний карман кителя мертвеца и поднял с земли три одеяла. Вместе с Бурнекером они прошли под дерево, расстелили одеяла, стащили с ног башмаки. Ной вскрыл конверт. Из него выскользнул маленький журнальчик. Оставив его на земле, Ной начал читать письмо Хоуп.
«Дорогой мой, наверное, я прежде всего должна сказать пару слов о журнале. Присланное тобой стихотворение, которое ты написал в Англии, очень мне понравилось, и я решила, что его должны прочитать и другие. Поэтому взяла на себя смелость отослать его…»
Ной поднял журнал и увидел на обложке свою фамилию. Раскрыв журнал, Ной пролистал его и вновь увидел свою фамилию, а под ней – аккуратные строки стихов.
– «Бойся смятения сердца, – прочитал он вслух. – Сердце не для…» Эй, – позвал он, – эй, Бурнекер.
– Что? – Бурнекер взялся было за полученные письма, но значение слов ускользало от него, поэтому он уже забрался под одеяло и лежал на спине, уставившись в небо. – Чего тебе?
– Послушай, Бурнекер, мое стихотворение напечатали в журнале. Хочешь прочесть?
Последовала долгая пауза, потом Бурнекер сел.
– Конечно. Давай.
Ной протянул Бурнекеру журнал, раскрытый на его стихотворении. Он не сводил глаз с лица друга, пока тот читал строчку за строчкой. Читал Бурнекер медленно, шевеля при этом губами. Раз или два он закрывал глаза, его начинало качать, но стихотворение Бурнекер дочитал до конца.
– Великолепно, – высказал он свое мнение, возвращая журнал Ною, который сидел рядом.
– Правда?
– Отличные стихи. – В подтверждение своих слов Бурнекер кивнул и тут же улегся.
Ной еще раз взглянул на свою напечатанную фамилию. Но глаза у него слипались, поэтому он сунул журнал в карман и залез под одеяло.
А перед тем как закрыть глаза, Ной увидел Рикетта. Сержант стоял над ним чисто выбритый, в новенькой форме.
– Господи! – Слова Рикетта донеслись до него из далекого далека. – Господи, еврей опять с нами.
Ной закрыл глаза. Он знал, что слова, которые произнес Рикетт, в немалой степени повлияют на его жизнь, но думать об этом не мог, потому что в тот момент ему хотелось лишь одного – уснуть и долго, долго не просыпаться.