Глава 29
У дороги стоял щит с надписью: «Следующая тысяча ярдов простреливается артиллерией противника. Между транспортными средствами сохранять интервал в семьдесят пять ярдов».
Майкл искоса глянул на полковника Павона. Но Павон надписи не видел, потому что, сидя на переднем сиденье джипа, читал детектив в бумажной обложке, который приобрел в Англии, когда они в зоне сосредоточения дожидались переправы через Ла-Манш. Из знакомых Майкла только Павон мог читать в трясущемся, подскакивающем на каждом ухабе джипе.
Майкл нажал на педаль газа, и джип рванул вперед по пустынной дороге. Справа на разбомбленном аэродроме чернели остовы немецких самолетов. Впереди, за пшеничными полями, дым пятнал теплый воздух солнечного летнего дня. Джип, подпрыгивая на щебенке дорожного покрытия, несся под защиту деревьев, преодолевая небольшой подъем, и наконец простреливаемая тысяча ярдов осталась позади.
Майкл с облегчением вздохнул и сбавил скорость. Со стороны Кана, который англичане заняли накануне, то и дело доносился грохот тяжелых орудий. По каким делам полковника Павона потянуло в Кан, Майкл не знал. По роду своей деятельности в Управлении гражданской администрации Павону приходилось мотаться по всему фронту, на что у него имелись соответствующие документы. Вместе с Майклом он исколесил всю Нормандию, более всего напоминая сонного, добродушного туриста, который если не читает, то с любопытством разглядывает все вокруг, ободряюще кивает солдатам и офицерам, участвующим в боях, на беглом французском с четким парижским выговором беседует с местными жителями, иногда что-то записывает на клочках бумаги. На ночь Павон забирался в глубокий блиндаж, вырытый на поле под Карантаном, и сам печатал донесения, которые отсылал в неведомое Майклу место. Майкл ни разу их не видел, а потому не мог сказать, чем же они все-таки занимаются.
Батарея, укрывшаяся за выстроившимися в ряд крестьянскими домами, открыла огонь. От столь близкого грохота завибрировало ветровое стекло, а у Майкла вновь засосало под ложечкой. Ощущение это возникало всякий раз, когда рядом начинали стрелять.
– Близко, однако, – пробурчал он.
Павон хохотнул:
– Первые сто ран – самые тяжелые.
«Сукин сын! – подумал Майкл. – Когда-нибудь он меня погубит».
Мимо проехала английская санитарная машина, битком набитая ранеными. Ее немилосердно болтало по ухабистой дороге. Майкл подумал, каково сейчас тем, что лежат в кузове на носилках.
На обочине стоял сгоревший английский танк, почерневший, закопченный, окруженный запахом смерти. На подъезде к каждому новому городу, только что взятому союзниками (эти победы отмечались на картах, о них с нескрываемой радостью сообщали по Би-би-си), их встречал один и тот же запах: сладковатый, вызывающий тошноту, отнюдь не победный. Вцепившись в руль, чувствуя, как обгорает на солнце нос, всматриваясь вперед сквозь запылившиеся шоферские очки, Майкл испытывал сильное желание вернуться к груде досок в Англии.
Они перевалили через вершину холма, и их глазам открылся город Кан. Англичане штурмовали его почти месяц, и при взгляде на город поневоле возникал вопрос: за что боролись? Стены сохранились, но от домов мало что осталось. Сложенные из камня дома плотно лепились друг к другу, кварталы разделяли узкие улицы, но теперь, насколько хватало глаз, Кан лежал в развалинах. Tripe a la mode de Caen[76], вспомнилась Майклу строчка из меню французских ресторанов в Нью-Йорке. Из курса средневековой истории он знал о Канском университете. В тот самый момент английские тяжелые минометы вели огонь с территории университетской библиотеки, и из окон кухонь, где не так давно столь мастерски стряпали tripe, канадские солдаты стреляли из пулеметов.
Они уже въехали на окраину города, и Майкл выказывал чудеса вождения, где огибая кучи камней, где перебираясь через них. Павон дал сигнал остановиться, и Майкл подогнал джип к толстенной каменной монастырской стене, которая тянулась вдоль придорожной канавы. Несколько канадцев, оккупировавших канаву, с любопытством смотрели на американцев.
«Нам следует носить английские каски, – нервно подумал Майкл. – Наши больно уж похожи на немецкие. Ведь эти ребята сначала выстрелят, а потом попросят показать документы».
– Как дела? – Павон выскочил из джипа и стоял у канавы.
– Отвратительно, – ответил невысокий, смуглый, похожий на итальянца канадец. – Вы едете в город, полковник?
– Похоже на то.
– Там везде снайперы, – предупредил канадец.
Послышался посвист приближающегося снаряда, и канадцы вновь нырнули в канаву. Майкл вылезти из джипа не успевал, поэтому просто пригнулся, закрыв лицо руками. Но взрыва не последовало. Болванка, автоматически отметил Майкл. Храбрые рабочие Варшавы и Праги наполняли корпуса снарядов песком и слали героические записки: «Привет от рабочих-антифашистов военных заводов “Шкода”». Или это очередная романтическая выдумка газетчиков либо Управления военной информации, а на самом деле снаряд взорвется через шесть часов, когда о нем все забудут?
– Каждые три минуты… – Голос канадца, поднявшегося из канавы, переполняла горечь. – Нас отвели сюда на отдых, и каждые три гребаные минуты мы должны падать на землю. Такие вот в английской армии зоны отдыха. – Он сплюнул.
– А мины тут есть? – спросил Павон.
– Конечно, есть! – агрессивно воскликнул канадец. – С чего им здесь не быть? Где вы, по-вашему, находитесь – на стадионе «Янки»[77]?
С его акцентом он мог бы сойти за уроженца Бруклина.
– Откуда ты, солдат?
– Из Торонто. Тот, кто попытается вытащить меня из Торонто в следующий раз, получит фордовской заводной ручкой промеж ушей.
Вновь засвистело, и опять Майкл не успел выбраться из джипа. Канадца же как ветром сдуло. Павон лишь небрежно привалился к джипу. На этот раз снаряд разорвался, но в добрых ста ярдах, так что до них не долетели даже осколки. Два орудия с другой стороны монастырской стены открыли ответный огонь.
Канадец снова вылез из канавы.
– Зона отдыха. – Тон его был ядовитым. – Мне следовало завербоваться в гребаную американскую армию. Вы же не видите вокруг англичан, не так ли? – Он окинул злобным взглядом заваленную камнями улицу, разрушенные дома. – Тут одни канадцы. Если где-то запахло жареным, туда посылают канадцев. Ни один англичанин не пойдет дальше борделя в Байё.
– Послушай… – Павон улыбнулся – столь чудовищная несправедливость требовала ответа.
– Не спорьте со мной, полковник, не спорьте, – прервал его канадец из Торонто. – Я слишком нервный, чтобы спорить.
– Хорошо. – Павон сдвинул каску назад, открыв кустистые брови. Каска теперь больше всего напоминала надетый на голову ночной горшок. – Спорить с тобой я не буду. Еще увидимся.
– Увидимся, если вас не убьют, а я не дезертирую, – ответил канадец.
Павон помахал ему рукой и повернулся к Майклу.
– Майк, дальше машину поведу я. Ты перебирайся на заднее сиденье и смотри в оба.
Майкл перелез через спинку и уселся на сложенный тент джипа, чтобы иметь возможность стрелять в любом направлении. Павон скользнул за руль. В такие моменты Павон всегда брал на себя самое трудное и опасное дело.
Павон еще раз помахал рукой канадцам, но ответной отмашки не дождался. Джип медленно покатил к центру города.
Майкл сдул пыль с патронника карабина и снял его с предохранителя. Положив карабин на колени, он уставился прямо перед собой. С черепашьей скоростью джип продвигался вперед по разбитой мостовой меж разрушенных домов.
Вновь и вновь стреляли английские батареи, развернутые среди руин. Павон искусно лавировал, пробираясь мимо куч кирпичей и камней, перегораживающих улицу.
Майкл оглядывал окна в еще сохранившихся стенах. Ему вдруг представилось, что Кан состоит из одних окон, закрытых жалюзи, переживших бомбардировки, танковые перестрелки, залпы английских и немецких орудий. На этой пустынной улице, сидя в открытой машине, Майкл чувствовал себя совершенно голым и беззащитным среди этого множества окон, за каждым из которых мог притаиться немецкий снайпер. Сидит небось, улыбается, баюкает свою винтовку с прекрасным оптическим прицелом и ждет, пока джип подъедет к нему поближе…
«Я готов умереть, – сказал себе Майкл и резко обернулся, так как ему показалось, что позади открылось окно. – Я готов умереть в бою, встретившись с врагом лицом к лицу, но умереть, осматривая местные достопримечательности в компании с бывшим циркачом…» Однако он знал, что это ложь. Ему не хотелось умирать ни при каких обстоятельствах. Проку от его смерти не было бы никакого. Война продолжалась бы все с той же неспешностью, а его смерть… ее бы не заметил никто, за исключением его самого да родителей. Умрет он или нет, армии не остановятся, машины – главные убийцы этой войны – сделают свое черное дело, капитуляция будет подписана… Выжить, думал он, вспоминая груду досок, выжить, выжить…
Орудия громыхали со всех сторон. С трудом верилось, что действуют они по единому плану, что кто-то ими управляет, что люди переговариваются по полевому телефону, наносят пометки на карту, корректируют направление стрельбы, регулируют угол подъема ствола, чтобы этот снаряд пролетел пять миль, а следующий – уже семь, и происходит все это незаметно для глаза, в подвалах древнего города Кана, за средневековыми стенами садов, в гостиных французов, которые раньше работали сантехниками и рубщиками мяса, а теперь умерли. Какую площадь занимает Кан, сколько в нем жило людей? Как в Буффало? Джерси-Сити? Пасадене?
Джип все полз вперед, Павон с любопытством оглядывался, а Майкл по-прежнему ощущал себя живой мишенью.
Они свернули за угол и очутились на улице, застроенной трехэтажными, сильно разрушенными домами. Стены водопадами камня и кирпича обрушились на мостовую, и на этих кучах копошились мужчины и женщины, напоминая сборщиков ягод. Они вытаскивали из развалин, которые совсем недавно служили им домом, коврик, лампу, пару чулок, кастрюлю. И не было им дела ни до английских орудий, ведущих огонь по соседству, ни до снайперов, ни до немецких орудий, которые обстреливали город с другого берега реки. Они забыли обо всем, кроме одного: в этих руинах, под этим месивом из дерева и камня лежали вещи, которые они собирали всю жизнь.