тоявшего рядом с ним Бурнекера и по болезненной гримасе на его молодом лице понял, что друга одолевают те же мысли.
– Господи, – прошептал Бурнекер, – почему бы им не остановиться? Этого же достаточно, более чем достаточно. Или они хотят сделать из немцев фарш?
К тому времени все немецкие зенитные батареи были уже подавлены, так что самолеты спокойно, словно на учебных занятиях, сбрасывали свой смертоносный груз.
А потом свист возник у них над головами, стремительно приближаясь к земле. Бурнекер схватил Ноя и потащил на дно окопа. Они согнулись в три погибели, вжимаясь в землю, подобрав ноги под себя, соприкасаясь касками, а бомбы одна за другой взрывались вокруг, засыпая их комьями земли, камнями, обломками ветвей.
– Мерзавцы, – шептал Бурнекер. – Ну и мерзавцы эти летчики!
Со всех сторон до них доносились крики, стоны раненых. Но вылезти из окопа не представлялось возможным, потому что бомбы падали и падали прямо на занимаемые ими позиции. А с неба, перекрывая грохот разрывов, доносился устойчивый, ровный, деловой рокот авиационных двигателей. Летчики, настоящие асы, спокойно выполняли порученное им задание, они нисколько не сомневались, что решат все поставленные перед ними задачи и поразят все указанные им цели.
– Ах вы, поганые убийцы! – не унимался Бурнекер. – Мало вам легкой жизни, мало надбавок к жалованью. Вам теперь захотелось перебить нас всех!
«Это самая большая подлость, какую может сделать мне армия, – думал Ной. – Она желает меня убить, но не может доверить эту ответственную работу немцам. И ведь Хоуп не сообщат о том, что на самом деле случилось. Она не узнает, что я погиб от руки американца…»
– А ведь сколько им платят за вылеты! – Бурнекер уже кричал, кипя от ненависти. – Каждый – или сержант, или полковник. Норденские целеискатели! Чудо современной науки! Нам следовало этого ожидать! Господи, да ведь они как-то бомбили Швейцарию! Прицельное бомбометание! Если эти говнюки не могут отличить одну страну от другой, разве им по силам определить, где заканчиваются немецкие позиции и начинаются американские?!
Он выкрикивал все это Ною в лицо с расстояния в четыре дюйма, в ярости брызгая слюной. Но Ной знал: Бурнекер кричит только для того, чтобы они оба сохранили самообладание и остались на дне окопа – это безумие они могли пережить только там.
– Им же все равно, – бушевал Бурнекер. – Им же все равно, кого бомбить! У них есть приказ сбросить сто тонн бомб в день. Они готовы сбрасывать их даже на собственных матерей. Этот чертов штурман прошлой ночью небось подхватил триппер, сегодня утром ему стало не по себе, вот он и решил поскорее отбомбиться, чтобы успеть в лазарет, и нажал на кнопку сброса двумя минутами раньше. Какого черта, вылет-то сделан! Еще пять таких вылетов – и можно возвращаться в Штаты… Клянусь Богом, первого встреченного мной парня с крылышками в петлицах я убью вот этими руками. Клянусь Богом…
И тут, как по мановению волшебной палочки, бомбардировка прекратилась. Рокот двигателей над их головами не утихал, но кто-то, видимо, внес необходимую поправку и самолеты заходили на другие цели.
Бурнекер медленно распрямился и выглянул из окопа.
– О Боже! – вырвалось у него при виде открывшегося ему ужаса.
Дрожа, как лист на ветру, чувствуя, что колени отказываются ему служить, попытался встать и Ной. Но Бурнекер потащил его вниз.
– Сиди! – прохрипел он. – Пусть санитары убирают. Все равно там больше новобранцы из пополнения. Оставайся на месте. – Бурнекер усадил Ноя на дно окопа. – Готов спорить, эти кровопийцы вернутся и начнут сбрасывать на нас то, что у них еще осталось. Незачем нам вылезать на открытую местность. Ной… – Он изо всех сил сжал руки Ноя своими. – Ной, мы должны держаться вместе. Ты и я. Все время. Мы приносим друг другу счастье. Мы оберегаем друг друга. С нами ничего не случится, пока мы будем рядом. Всю роту перебьют, но ты и я – мы выберемся… мы выберемся.
Бурнекер что есть силы тряхнул Ноя. Глаза его безумно сверкали, голос охрип. Он искренне верил в свои слова, потому что они действительно вместе пережили долгую болтанку на десантной барже в Ла-Манше, осаду крестьянского дома, поход по немецким тылам, переправу через канал, где утонул Коули.
– Ты должен пообещать мне, Ной, – шептал Бурнекер, – что мы никому не позволим разлучить нас. Никогда! Как бы они ни старались! Обещай мне!
Ной заплакал. Слезы беспомощно катились по его щекам. Мистическая вера друга в то, что без Ноя ему не жить, растрогала Ноя до глубины души.
– Конечно, Джонни, – кивнул он. – Конечно.
В тот момент, сидя рядом с Бурнекером, и он верил, что эта клятва их спасет, что они выйдут невредимыми из любых передряг, если, конечно, будут держаться вместе…
Двадцать минут спустя остатки роты поднялись из окопов и перешли на передовую позицию, с которой их отвели перед бомбардировкой, чтобы летчики не боялись попасть по своим. Они продрались сквозь изгородь и двинулись через вздыбленное бомбами поле к тому месту, где авиацией все немцы были теоретически уже уничтожены или деморализованы.
По выкошенной траве пастбища солдаты шли медленно, редкой цепью, с винтовками и автоматами на изготовку. «Неужели это все, что осталось от роты? – в изумлении думал Ной. – А новобранцы, которые влились в нее только неделю назад и еще ни разу не выстрелили по врагу, – куда они все подевались?»
Ной видел, что по соседнему полю так же медленно и угрюмо движется другая редкая цепочка. Направлялись они к насыпи с тянущейся перед ней канавой. Насыпь темной полосой пересекала зеленый ландшафт. Снаряды по-прежнему летели над их головами, но вот стрелковое оружие молчало. Самолеты улетели в Англию, усеяв землю серебристыми блестками фольги, сброшенной ими для того, чтобы «ослепить» немецкие радары. Под яркими лучами солнца фольга сверкала среди сочной зелени травы, и Ной то и дело поглядывал на нее, шагая рядом с Бурнекером.
Цепочке солдат потребовалось много времени, чтобы добраться до рва у насыпи, но в конце концов им это удалось. Не дожидаясь команды, они попадали в неглубокую канаву, примыкающую к склону прикрывающей их насыпи, хотя по ним еще никто не стрелял. Солдаты лежали в канаве, словно она и была их желанной целью, к достижению которой они долго и упорно стремились.
– А ну, поднимайтесь! – услышали они голос Рикетта. Тот же тон, те же слова, орал ли он на солдата, чистящего сортир, во Флориде или призывал штурмовать пулеметное гнездо в Нормандии. – Война еще не закончена. Живо вылезайте из канавы!
Ной и Бурнекер лежали, уткнувшись лицом в мягкую траву, притворяясь, что Рикетта нет, что его просто не существует.
Три или четыре новобранца поднялись, звеня солдатским снаряжением, и начали медленно подниматься по склону. Рикетт последовал за ними, взобрался на гребень и заорал оставшимся внизу:
– Шевелитесь! Хватит валяться! Живо сюда…
Ной и Бурнекер неохотно поднялись и неспешно полезли по скользкому склону. Остальные солдаты проделывали то же самое. Бурнекер поднялся на гребень первым, протянул руку Ною. Мгновение-другое они постояли, вглядываясь вперед. Увидели длинный луг с трупами коров, простирающийся до очередной изгороди, над которой с равными промежутками поднимались деревья. По ним никто не стрелял. Три или четыре новобранца, первыми поднявшиеся на насыпь, уже спустились вниз и нерешительно двинулись дальше. Рядом по-прежнему гавкал Рикетт.
Спустившись вниз и шагнув на поле, Ной, пожалуй, ненавидел Рикетта даже больше, чем всегда.
И тут внезапно затараторили пулеметы. Тысячи пуль, словно рой рассерженных ос, зажужжали вокруг, и солдаты начали падать еще до того, как Ной услышал пулеметную трескотню.
Цепочка остановилась, солдаты с изумлением взирали на зеленую изгородь, встретившую их выстрелами.
– Вперед! Вперед! – Голос Рикетта перекрывал треск пулеметов. – Не останавливайтесь!
Но половина солдат уже залегла. Ной схватил Бурнекера за руку, они повернулись и, низко пригнувшись, бросились назад, за насыпь. Жадно хватая ртом воздух, они прыгнули в спасительную зелень рва. Один за другим солдаты показывались на насыпи, чтобы без сил скатиться в канаву.
На гребне появился Рикетт. Его качало, он размахивал руками, что-то кричал, хотя из горла у него хлестала кровь. Но тут в Рикетта попала еще одна пуля, и он заскользил вниз, прямо на Ноя. Ной почувствовал на своем лице горячую кровь сержанта. Он отпрянул назад, хотя руки Рикетта хватали его за плечи, тянулись к ремням вещмешка.
– Ах вы, мерзавцы, – прошептал Рикетт, – мерзавцы… – Он дернулся и затих у ног Ноя.
– Убили! – выдохнул Бурнекер. – Наконец этого сукина сына убили.
Бурнекер оттащил тело Рикетта в сторону. Ной тем временем пытался вытереть кровь со своего лица.
Стрельба прекратилась, над полем с дохлыми коровами повисла тишина, нарушаемая только криками раненых. Однако если кто-то высовывался над насыпью, чтобы посмотреть, что делается на другой стороне, пулеметы вновь давали о себе знать. Пули срезали траву на гребне или со свистом проносились чуть выше. Жалкие остатки роты лежали в канаве.
– Ох уж эта авиация! – возмущался Бурнекер. – Противник будет сметен. Одних убьют, оставшихся деморализуют. Они очень деморализованы, правда? Клянусь Богом, как только я увижу кого-нибудь с крылышками в петлицах, я…
Солдаты уже отдышались и лежали молча, давая возможность повоевать другим.
Появился лейтенант Грин. Ной услышал его писклявый голосок, уговаривающий солдат подняться в атаку.
– …Нельзя же так! – кричал лейтенант Грин. – Поднимайтесь! Поднимайтесь и вперед! Нельзя отсиживаться в канаве! Второй взвод высылает людей в обход, чтобы они сняли пулеметчиков. Но мы должны их сковать. Давайте же, поднимайтесь, поднимайтесь…
В голосе Грина слышалась такая беспомощность, что солдаты даже не смотрели на него. Лежали, уткнувшись лицом в траву и напрочь игнорируя лейтенанта.
Наконец Грин сам вскарабкался на насыпь и принялся звать солдат оттуда, но никто не реагировал. Ной с интересом наблюдал за лейтенантом, полагая, что жить ему осталось всего ничего. Пулеметы заговорили вновь, но Грин продолжал метаться по насыпи, выкрикивая: