– Зачем ты мне все это говоришь? – спросил Кристиан, не отрывая глаз от дороги. Но ответ он уже знал. У Брандта наверняка есть план. Однако Кристиан решил, что ничего определенного обещать ему не будет.
– Потому что в Париже я намерен дезертировать, – после короткой паузы ответил Брандт.
С минуту они ехали молча.
– Наверное, я неточно высказался. Не я ухожу из армии – она ушла от меня. Я хочу лишь официально оформить наши новые отношения.
Дезертировать… Слово это эхом отдавалось в ушах Кристиана. Американцы давно уже сбрасывали листовки и пропуска, убеждая его дезертировать, еще до вторжения втолковывая ему, что войну Германия проиграла, что к нему будут относиться хорошо… По армии ходили слухи о том, что пойманных дезертиров развешивали на деревьях, по нескольку человек на каждом, о том, что семьи дезертиров, оставшиеся в Германии, расстреливали… У Брандта семьи не было, ничто не связывало его с Германией. Конечно, в такой сумятице невозможно узнать, кто дезертировал, кто умер, а кого взяли в плен после героического сопротивления. Гораздо позже, где-нибудь в шестидесятом году, могли пойти какие-нибудь слухи, но стоило ли волноваться сейчас о столь далеком будущем?
– А почему ты решил дезертировать именно в Париже? – спросил Кристиан, помня о листовках. – Почему не поехал в обратную сторону, чтобы сдаться первой же американской части, которая встретится на пути?
– Я об этом думал. Конечно же, рассматривал и такой вариант. Но он никуда не годится: слишком опасно. С фронтовиками дела лучше не иметь. Могут сгоряча и прикончить. У кого-то за двадцать минут до моего появления снайпер мог убить друга. Они могут торопиться, а пленный будет их задерживать. Среди них могут оказаться евреи, родственники которых погибли в Бухенвальде. Как знать, на кого нарвешься. К тому же в этой стране можно и не добраться ни до американцев, ни до англичан. Каждый чертов француз, отсюда и до Шербура, вооружен и мечтает только о том, чтобы убить немца, прежде чем нас вышибут из Франции. Нет, дружище, я хочу дезертировать, а не умереть.
Какой он, однако, предусмотрительный, с восхищением подумал Кристиан. Все рассчитал и обдумал заранее. Неудивительно, что Брандту так хорошо жилось в армии. Он же фотографировал именно то, что хотело видеть на фотоснимках министерство пропаганды. Отсюда и хлебная должность в парижском журнале, и роскошная квартира в Париже. Он хорошо ел, хорошо спал, не страдал от отсутствия женщин.
– Послушай, – продолжал Брандт, – ты помнишь мою подругу? Симону…
– Ты все еще с ней? – удивился Кристиан.
Брандт жил с Симоной еще в сороковом году. Он познакомил с ней Кристиана, когда тот приезжал в Париж, получив отпуск на несколько дней. Они неплохо погуляли вместе, Симона еще привела подругу… Как же ее звали? Франсуаза. Но Франсуаза была холодна как лед и всем своим видом показывала, что не любит немцев. Да, Брандту на этой войне везло. Одет в форму армии завоевателей, но почти гражданин Франции, владеет французским языком как родным… Как говорится, ласковый теленок двух маток сосет.
– Разумеется, я по-прежнему с Симоной, – ответил Брандт. – Почему нет?
– Сам не знаю, – улыбнулся Кристиан. – Не сердись. Просто это очень долгий срок… Прошло четыре года войны… – Хотя Симона выглядела очень эффектно, Кристиан полагал, что Брандт с его возможностями все эти годы менял роскошных женщин как перчатки.
– Мы собираемся пожениться, – добавил Брандт, – как только все это закончится.
– Разумеется. – Кристиан сбросил скорость, так как они проезжали мимо солдат, устало шагавших по краю дороги колонной по одному. Лунный свет отражался от металла их автоматов. – Разумеется. Хорошее дело.
Брандт такой здравомыслящий, завистливо думал Кристиан. Этот счастливчик ни разу не был ранен, заблаговременно свил себе теплое, уютное гнездышко.
– Я собираюсь приехать к Симоне, снять форму, переодеться в гражданское, – говорил Брандт, – и дожидаться в ее квартире прихода американцев. А потом, когда суматоха, связанная со сменой власти, уляжется, Симона пойдет в американскую военную полицию и расскажет обо мне, о том, что я немецкий офицер и хочу сдаться в плен. Американцы – приличные люди. С пленными обращаются как джентльмены. Война скоро закончится, они меня освободят, я женюсь на Симоне и вновь буду рисовать…
Счастливчик Брандт, думал Кристиан, все распланировал: жена, карьера, полная благодать…
– Послушай, Кристиан, и ты можешь сделать то же самое.
– Что? – улыбнулся Кристиан. – Симона хочет выйти замуж и за меня?
– Это не шутка. Квартира у Симоны большая, две спальни. Так что тебе будет где жить. Ты слишком хороший человек, чтобы утонуть в трясине этой войны… – Брандт взмахнул рукой, и жест этот, казалось, вобрал в себя все: и бредущих по обочине солдат, и несущее смерть небо, и гибнущие государства. – Ты уже поработал на Германию. Сделал все, что мог. Больше, чем мог. И теперь каждый человек, если он не полный идиот, должен позаботиться о себе. – Брандт мягко коснулся руки Кристиана. – Вот что я тебе скажу, Кристиан. С первого дня нашего знакомства на парижской дороге ты мне приглянулся, я беспокоился о тебе, чувствуя, что, если смогу помочь кому-нибудь выйти живым из этой мясорубки, мой выбор падет именно на тебя. Когда закончится война, нам понадобятся такие люди, как ты. Если даже тебе наплевать на свою судьбу, ты должен сохранить себя для своей страны. Кристиан… Останешься со мной?
– Возможно, – медленно ответил Кристиан. – Возможно, останусь. – Он тряхнул головой, отгоняя усталость и сон, и осторожно объехал бронеавтомобиль, застывший на дороге, и трех солдат, пытавшихся устранить неисправность в свете фонарей. – Но сначала мы должны добраться до Парижа. А уж потом будем думать о том, что делать дальше.
– Доберемся, – спокойно ответил Брандт. – Я в этом и раньше не сомневался. А теперь абсолютно уверен.
Они прибыли в Париж на следующий вечер. Машин на улицах практически не было. Город был погружен во тьму, но вроде бы совершенно не изменился по сравнению с тем, что видел Кристиан, когда приезжал сюда раньше, до высадки союзников. По улицам проносились немецкие штабные лимузины, то и дело отворялись двери кафе, выбрасывая на улицу сноп света, прогуливающиеся солдаты громко смеялись. Когда они пересекали площадь Оперы, Кристиан отметил, что проститутки по-прежнему на месте, они зазывали проходивших мужчин, отдавая предпочтение военным. Мир торговли живет и здравствует, мрачно подумал Кристиан. Ему без разницы, где неприятель: за тысячу миль или в соседнем городе, ему все равно, в Алжире американцы или в Алансоне…
Брандт заметно нервничал. Усевшись на краешек сиденья, учащенно дыша, он направлял Кристиана в лабиринте затемненных улиц. Кристиану вспомнилось, что они с Брандтом уже ездили по этим бульварам в компании с лейтенантом Гарденбургом и сержантом Гиммлером, который, как профессиональный гид, показывал им местные достопримечательности. Весельчак Гиммлер превратился в кучу костей на песчаном холме посреди пустыни. Гарденбург покончил с собой в Италии… Но они с Брандтом еще живы, катят по тем же мостовым, вдыхают те же запахи древнего города, проезжают мимо тех же монументов, возведенных у вечной реки…
– Приехали, – прошептал Брандт. – Остановись здесь.
Кристиан нажал на педаль тормоза, заглушил двигатель. Усталость тяжелым грузом лежала на плечах. Машина стояла перед гаражом, к массивным воротам которого вел крутой бетонированный пандус.
– Подожди меня здесь. – Брандт торопливо выскользнул из машины и постучал в боковую дверь гаража. Через мгновение дверь открылась, и Брандт исчез.
Кристиан вспомнил, как Гиммлер точно так же исчез за дверью борделя, где их ждали портьеры с кисточками, холодное шампанское и улыбка ярко-красных губ брюнетки. «Необычные у него вкусы», – насмешливо произнес ярко-алый рот. Брандт тогда ответил этой брюнетке: «Мы все необычные люди. Ты в этом скоро убедишься. А теперь займись делом». Вспомнил Кристиан и зеленое платье в руках Гиммлера, и надпись мелом «1918» на церковной стене. «Ох уж эти французы, – Кристиан невесело вздохнул, – все-таки они нас всех перебьют!»
Массивные ворота разошлись с противным скрежетом, на вершине пандуса, где-то в глубине дома, горела маленькая желтая лампочка. Брандт торопливо сбежал по пандусу, оглядел пустынную улицу.
– Заезжай, – шепнул он Кристиану. – Быстро.
Кристиан завел двигатель, и автомобиль взлетел на пандус, навстречу свету. Гаражные ворота тут же захлопнулись. По узкому проходу Кристиан осторожно выехал на площадку. В тусклом свете лампы он разглядел еще четыре машины, укрытые брезентом.
– Все нормально, – раздался за спиной голос Брандта. – Дальше мы не поедем.
Кристиан вновь заглушил двигатель, вылез из салона. К нему направлялись Брандт и какой-то толстый коротышка в фетровой шляпе с большими полями, который в этом зловещем полумраке выглядел то ли комиком, то ли злодеем.
Недомерок в шляпе медленно обошел автомобиль, время от времени осторожно похлопывая по корпусу.
– Годится, – сказал он по-французски и нырнул в маленькую конторку, за окном которой и горела единственная лампа.
– Я продал ему автомобиль, – прошептал Брандт, – за семьдесят пять тысяч франков. – Он помахал банкнотами перед лицом Кристиана. Разглядеть деньги Кристиану не удалось, но он услышал характерный шелест. – В последующие несколько недель они нам пригодятся. Давай достанем наши вещи. Дальше пойдем пешком.
Семьдесят пять тысяч франков, с восхищением думал Кристиан, помогая Брандту выгружать хлеб, окорока, сыр, кальвадос. Этот человек в воде не утонет и в огне не сгорит. У него же друзья и знакомые по всему свету, готовые по первому зову прийти на помощь.
Мужчина в фетровой шляпе вернулся с двумя джутовыми мешками. Кристиан и Брандт загрузили в них свои пожитки. Француз бесстрастно наблюдал за ними, не изъявляя ни малейшего желания им помочь. Когда они все сложили, коротышка первым спустился по лестнице, открыл дверь.