Вокруг уже собрались французы. Мужчина с красным крестом на рукаве держал в руках два автомата.
– Прекрасно, прекрасно! – восклицал он. – Это очень пригодится нам в Париже. – Мужчина нагнулся к водителю, выхватил у него из кобуры пистолет. – Очень хорошо. Девятимиллиметровые патроны у нас есть.
Увидев красный крест на нарукавной повязке француза, раненый прошептал:
– Доктор… Доктор, помогите мне.
– Я не доктор, – радостно ответил француз, тронув рукой повязку. – Это маскировка. Чтобы проехать мимо твоих приятелей на дороге. Я не доктор. Пусть тебе помогает кто-нибудь еще… – Он разложил добытые сокровища на брусчатке и начал осматривать их на предмет повреждений.
– Не тратьте время на эту свинью, – раздался рядом ледяной голос мадам Дюмулен. – Избавьте его от мучений.
Майкл в изумлении воззрился на нее. Мадам Дюмулен стояла у головы раненого, сложив руки на внушительных размеров груди. Судя по суровым лицам окруживших их мужчин и женщин, она выразила общее мнение.
– Но подождите, – попытался возразить Майкл. – Этот человек взят нами в плен, а пленных наша армия не расстреливает.
– Доктор… – взывал раненый с брусчатки.
– Убейте его, – потребовал кто-то из мужчин.
– Если американцу жалко патронов, я добью его камнем, – добавил другой голос.
– Да что с вами такое?! – закричал Майкл. – Или вы уже превратились в зверей? – Он говорил по-французски, так что они его понимали, но акцент не позволял передать переполнявшие его злость и отвращение. Он посмотрел на мадам Дюмулен. Невероятно, думал он, эта пухленькая домохозяйка, ирландка, пережившая войну на французской земле, жаждет крови, не испытывает ни малейшего сострадания. – Он ранен и уже не может причинить вам вреда. – Майкл с трудом находил нужные слова. – Какой от этого прок?
– А вы подойдите к Жаклин, – холодно ответила мадам Дюмулен. – Подойдите к месье Александру, который лежит с пулей в легком… Тогда, возможно, вы что-нибудь и поймете.
– Но ведь трое из них убиты, – взывал Майкл. – Разве этого недостаточно?
– Этого недостаточно! – Лицо женщины побелело от ярости, темные глаза чуть не выскочили из обит. – Возможно, для вас, молодой человек, этого и достаточно. Вы же не жили здесь, под их правлением, четыре года! Вы не видели, как наших сыновей уводили и убивали! Жаклин – не ваша соседка. Вы – американец. Вам легко проявлять гуманизм. А вот нам – нет! – Она уже кричала, размахивая кулаками у Майкла под носом. – Мы не американцы и не хотим проявлять гуманизм. Мы хотим его убить. Отвернитесь, если вы такой жалостливый. Мы сделаем это сами. Чтобы ваша нежная американская совесть осталась чистой…
– Доктора… – стонал юноша на брусчатке.
– Послушайте… – Майкл оглядывал закаменевшие лица горожан, выстроившихся за спиной мадам Дюмулен, испытывая чувство вины за то, что он, пришелец, который любил их, любил их страну, уважал их мужество, скорбел о перенесенных ими страданиях, осмелился помешать им при решении столь важного вопроса на площади их родного города. Где-то в глубине души он даже понимал, что мадам Дюмулен скорее всего права и только свойственные ему мягкотелость и нерешительность заставляют его вступать в спор. – Нельзя же просто так добить раненого, даже если…
За его спиной раздался выстрел. Майкл круто обернулся. Палец Кейна лежал на спусковом крючке карабина, на лице сияла глупая улыбка. Немец затих. Горожане одобрительно смотрели на американцев.
– Ну его к черту, – сказал Кейн. – Все равно он дышал на ладан. Зато доставили удовольствие даме. – Кейн закинул карабин за плечо.
– Хорошо, – вновь выразила общее мнение мадам Дюмулен. – Хорошо. Премного вам благодарна. – Она повернулась, и толпа раздалась в обе стороны, пропуская ее. Майкл смотрел вслед этой маленькой, полной женщине, с похожей на колобок фигурой, на которой оставили свой след роды, стирка, бесконечные часы у плиты. Переваливаясь с ноги на ногу, мадам Дюмулен направлялась к тому месту, где лежала уродливая крестьянская девушка с задранной юбкой, которую смерть освободила и от уродства, и от тяжкого труда.
Один за другим французы разошлись. У тела юноши-водителя остались только двое американцев. Майкл наблюдал, как французы уносят в гостиницу мужчину с пулей в легком. Потом он повернулся к Кейну. Тот, опустившись на одно колено, обшаривал карманы покойника. Вытащив бумажник, Кейн раскрыл его, достал сложенный вдвое листок плотной бумаги.
– Расчетная книжка, – прокомментировал он свою находку. – Этого парня звали Иоахим Риттер. Девятнадцать лет. Ему не платили уже три месяца. – Кейн улыбнулся Майклу: – Совсем как в американской армии. – Он вновь полез в бумажник, выудил оттуда фотографию. – Иоахим и его девушка. – Кейн протянул фотографию Майклу. – Взгляни. Аппетитная кошечка.
Майкл взглянул. С фотографии, сделанной в парке развлечений, на него смотрел долговязый юноша. Рядом с ним стояла пышная блондинка с короткой стрижкой, на которой красовалась кокетливо сдвинутая набок форменная фуражка юноши. Внизу фотографии было что-то написано по-немецки.
– «Вечно в твоих объятьях, Эльза», – прочитал Кейн. – Так она написала. Я отправлю это фото домой, жене, пусть сохранит его для меня. Отличный будет сувенир.
Руки Майкла задрожали в безумном желании разорвать фотографию на тысячу клочков. Он ненавидел Кейна, ненавидел мысль о том, что через много лет, уже в Штатах, этот длиннолицый желтозубый человек будет разглядывать ее, с удовольствием вспоминая это хмурое утро. Но Майкл знал, что у него нет права рвать фотографию. При всей своей ненависти к Кейну он понимал: тот заработал свой сувенир. Когда Майкл медлил и колебался, Кейн повел себя как настоящий солдат. Мгновенно, без малейших признаков страха оценил ситуацию и поверг врага наземь, тогда как остальные стояли столбом, застигнутые врасплох. Что же касается убийства раненого, Кейн и здесь, возможно, принял единственно правильное решение, с неохотой признал Майкл. Немца они бы не спасли. Если бы взяли его с собой, он бы умер в дороге, если б оставили в городе, французы прикончили бы его, стоило им только скрыться из виду. Этот садист Кейн выполнил волю народа, служить которому их, по сути дела, и послали сюда, в Европу. Одним-единственным выстрелом Кейн доказал этим измученным, запуганным людям, что справедливость по-прежнему торжествует, что сегодня утром их мучителям отплачено той же монетой. «Мне следовало бы радоваться тому, что рядом со мной оказался Кейн, – подумал Майкл. – Сам бы я никогда такого не сделал, а ведь другого выхода не было…»
В отвратительном настроении Майкл зашагал к джипу. «А ведь мы здесь ради этого, – думал он, – именно ради этого. Наша задача – убивать немцев. Мне бы следовало прыгать от восторга, торжествовать…»
Но на душе у него кошки скребли. «Я – несвоевременный человек, – с тоской думал он. – Майкл Уайтэкр – несвоевременный человек, раздираемый сомнениями штатский, не желающий убивать солдат». Поцелуи девушек на дорогах, розы, вплетенные в вечнозеленые изгороди, бесплатный коньяк – все это не для него, он этого не заслужил… Кейн, который с улыбкой стрелял в голову раненого, лежащего у его ног, который аккуратно (не дай Бог помнется) засовывал в бумажник чужую фотографию – сувенир с войны, был тем человеком, которого европейцы так радостно приветствовали на залитых солнцем дорогах. Кейн являл собой тип победоносного, адекватно реагирующего на происходящее американца-освободителя, вполне подготовленного для этого месяца насилия…
Мужчина с красным крестом на нарукавной повязке проехал мимо на мотоцикле. Он радостно помахал им рукой, потому что увозил два автомата и сотню патронов для своих друзей в Париже, вышедших на баррикады. Майкл не повернул головы, чтобы посмотреть на его голые ноги, смешные бриджи, запятнанные кровью бинты на голове. Мотоцикл проскочил мимо перевернутого автомобиля, обогнул угол и помчался навстречу восьмистам немцам, заминированным перекресткам, столице Франции.
– Святый Боже! – Во все еще сиплом голосе Стелвато слышалась озабоченность. – Ты в порядке?
– В полном, – сухо ответил Майкл. – У меня все отлично.
– Никки, хочешь взглянуть на дохлых фрицев? – спросил Кейн.
– Нет, – отозвался Стелвато. – Пусть на них смотрит похоронная команда.
– Ты мог бы подобрать какой-нибудь сувенир и послать его родителям.
– Родители ждут из Франции только один сувенир – меня. Другие им не нужны.
– Взгляни. – Кейн достал из бумажника фотографию, сунул ее Стелвато под нос. – Этого парня звали Иоахим Риттер.
Стелвато взял фотографию.
– Бедная девочка, – вырвалось у него. – Бедная блондиночка…
Майклу хотелось обнять Стелвато и расцеловать в обе щеки.
Стелвато вернул фотографию Кейну.
– Думаю, нам надо вернуться к пункту водоснабжения и рассказать ребятам, что у нас случилось. Они слышали выстрелы и небось до смерти перепугались.
Майкл уже собрался залезть на переднее сиденье, но остановился, потому что увидел другой джип, который медленно выезжал на площадь с главной улицы. Кейн передернул затвор, досылая патрон в патронник.
– Отставить! – крикнул Майкл. – Это наш джип.
В подъехавшем джипе сидели Крамер и Моррисон, которые три дня назад были с Павоном. Горожане, толпящиеся на ступенях гостиницы, молча смотрели на оба джипа.
– Привет, парни, – поздоровался Моррисон. – Наслаждаетесь французским гостеприимством?
– Славная была заварушка, – откликнулся Кейн.
– А что тут произошло? – Крамер указал на перевернутый автомобиль, на трупы в серой форме. – Авария?
– Я их пристрелил, – гордо, с улыбкой до ушей ответил Кейн. – Неплохой улов для одного дня.
– Он шутит? – спросил Крамер Майкла.
– Он не шутит, – ответил Майкл. – Всех положил Кейн.
– Гос-спо-ди! – Крамер совсем иначе, с уважением, взглянул на Кейна, над которым с самого прибытия в Нормандию не уставала насмехаться вся часть. – Ну ты даешь, Кейн… Кто бы мог подумать…
– Ведь мы – Управление гражданской администрации. – Моррисон покачал головой. – Надо же было попасть в такую передрягу! Я такого и представить себе не мог!