– Хайль Гитлер, – отдал честь фольксштурмовец.
Хайль Гитлер. Еще одна шутка. Кристиан не ответил на приветствие.
– Что тут происходит? – спросил он.
– Мы ждем. – Охранник пожал плечами.
– Чего?
Охранник вновь пожал плечами, неуверенно улыбнулся и спросил:
– Какие новости?
– Американцы только что сдались, – ответил Кристиан. – Завтра на очереди русские.
На какое-то мгновение охранник ему поверил. Радость осветила его лицо. Но потом он все понял.
– Вы, похоже, в хорошем настроении. – Голос толстяка переполняла грусть.
– Я в отличном настроении. Только что вернулся из весеннего отпуска.
– Вы думаете, американцы придут сюда сегодня? – озабоченно спросил охранник.
– Они могут появиться и через десять минут, и через десять дней, и через десять недель, – ответил Кристиан. – Кто знает, что на уме у этих американцев.
– Я бы хотел, чтобы они пришли побыстрее. Лучше они, чем…
И этот туда же, подумал Кристиан.
– Я знаю, – оборвал он охранника. – Лучше они, чем русские или даже французы.
– Так все говорят, – вздохнул толстяк.
– Господи. – Кристиан поморщился. – Как вы выносите этот запах?
Охранник кивнул:
– Ужасно, не правда ли? Но я пробыл здесь неделю и уже ничего не чувствую.
– Неделю? – переспросил Кристиан. – Так мало?
– Лагерь охранял батальон СС, но неделей раньше их сняли и поставили нас. Одну роту. – В голосе охранника звучала обида. – Это счастье, что мы еще живы.
– А кто тут? – Кристиан мотнул головой в сторону бараков.
– Обычный набор. Русские, евреи, политические, какие-то люди из Югославии и Греции. Два дня назад мы их заперли. Они чувствуют, что свобода близка, и становятся опасны. Нас ведь только одна рота, они расправятся с нами за пятнадцать минут, если захотят. Их же тут тысячи. Час назад тут стоял такой шум. – Он тоже посмотрел на бараки. – А теперь вот тишина. Только Богу известно, что они там затевают.
– А почему вы остаетесь здесь? – полюбопытствовал Кристиан.
Охранник в который уж раз пожал плечами, криво улыбнулся:
– Не знаю. Чего-то ждем.
– Откройте ворота, – попросил Кристиан. – Я хочу пройти на территорию.
– Вы хотите пройти на территорию лагеря? – изумился охранник. – Зачем?
– Составляю список летних курортов для штаба моей организации. Ее девиз: «Кто весел – тот здоров». Это местечко мне приглянулось. Открывайте ворота. Я хочу есть. И мне надо посмотреть, не удастся ли разжиться велосипедом.
Охранник подал сигнал своему коллеге на вышке, который не сводил глаз с Кристиана. Ворота медленно распахнулись.
– Велосипеда вы не найдете, – предупредил фольксштурмовец. – Эсэсовцы взяли с собой все, что могло катиться.
– Это мы посмотрим. – Кристиан миновал ворота и, не обращая внимания на усиливающуюся вонь, зашагал к административному корпусу, аккуратному каменному домику, словно перенесенному из Тироля, с зеленой лужайкой перед ним и белыми прямоугольными плитами дорожки. На высокой мачте под свежим утренним ветерком развевался флаг. Из бараков доносился приглушенный гул, в котором не было ничего человеческого. Казалось, играет некий никому не известный музыкальный инструмент, издающий диковинные, но неприятные звуки. Кристиан не увидел ни единого человека, только заколоченные досками окна бараков. По вымытым каменным ступеням он поднялся в дом. Без труда найдя кухню, Кристиан поел колбасы, запил эрзац-кофе. Их дал ему мрачный, одетый в военную форму шестидесятилетний повар со словами:
– Ешь от пуза, сынок, когда тебе еще удастся поесть.
По коридорам административного корпуса слонялись несколько фольксштурмовцев в поношенной форме. Винтовки они держали робко, явно боялись, что те, не дай Бог, выстрелят. Как и охранник у ворот, они тоже чего-то ждали. Кристиана они встречали печальными взглядами, и он буквально слышал их мысли. Его осуждали и за то, что он молод, и за проигранную войну… Гитлер всегда похвалялся, что его сила – в молодых, крепких солдатах, и вот теперь выражение лиц фольксштурмовцев, вырванных из дома в самом конце войны, не оставляло сомнений в том, что они думают об этом отступающем поколении, которое привело страну к катастрофе.
Мимо этих эрзац-солдат Кристиан прошел, расправив плечи, придерживая «шмайсер», с каменным лицом. Остановившись у двери в приемную коменданта, он постучал и вошел. Заключенный в полосатой робе мыл пол, в приемной за столом сидел фельдфебель. Дверь в кабинет была открыта, так что фельдфебель лишь приглашающе махнул рукой, когда Кристиан сказал, что хочет видеть коменданта.
Такого старого лейтенанта Кристиану видеть еще не доводилось. Комендант давно уже отметил шестидесятилетний юбилей, а лицо его, казалось, вылепили из комковатого творога.
– Нет, велосипедов у меня нет, – ответил он на просьбу Кристиана. – У меня ничего нет. Даже еды. Эсэсовцы ничего здесь не оставили. Лишь приказали обеспечивать порядок. Вчера мне удалось связаться с Берлином, и какой-то идиот приказал мне немедленно уничтожить всех заключенных. – Лейтенант невесело рассмеялся. – Одиннадцать тысяч человек. Хотел бы я посмотреть, как бы он сам выполнял этот приказ. С тех пор я никого не могу найти. – Лейтенант посмотрел на Кристиана. – Вы пришли с фронта?
Кристиан улыбнулся:
– Боюсь, что фронта как такового давно уже нет.
Лейтенант вздохнул:
– В прошлую войну все было иначе. Мы отступали организованно. Моя рота в полном составе прошла через Мюнхен с оружием в руках. Тогда было гораздо больше порядка. – В его голосе слышалось обвинение новому поколению немцев, которое в отличие от их отцов не знало, как организованно проигрывать войну.
– Что ж, лейтенант, я вижу, вы ничем не можете мне помочь. Пойду дальше.
– Скажите, – по голосу лейтенанта чувствовалось, что он хочет подольше задержать собеседника, что ему не хочется оставаться в одиночестве в этом просторном, чистеньком кабинете с цветными занавесками, удобным диваном, зимним альпийским пейзажем на стене, – скажите, как по-вашему, американцы придут сюда сегодня?
– Понятия не имею, господин лейтенант. Разве вы не слушаете радио?
– Радио, – вздохнул лейтенант. – Сведения очень противоречивые. Сегодня утром из Берлина сообщили, что на Эльбе завязались бои между русскими и американцами. Вы думаете, такое возможно? – с надеждой спросил комендант. – Мы же знаем, что в конце концов это должно случиться…
Гул, доносившийся из бараков сквозь открытые окна, внезапно усилился. А потом его прорезали выстрелы. Кристиан подскочил к окну. Двое мужчин в форме бежали к административному корпусу. Кристиан увидел, как на бегу они отбросили винтовки. Оба так и просились на рекламный плакат баварского пива, большие животы не позволяли им набрать скорость. Из-за угла одного из бараков показался человек в полосатой робе, потом еще трое, потом целая толпа. Все неслись за охранниками. Гул шел от них. Первый преследователь на мгновение остановился и подхватил с земли винтовку. Стрелять он не стал, побежал дальше, не выпуская ее из рук. Это был высокий, длинноногий человек. Расстояние между ним и охранниками сокращалось с невероятной быстротой. Он взмахнул винтовкой, словно дубиной, и один из пузанов рухнул как подкошенный. Второй, увидев, что он не успеет укрыться в административном корпусе, просто лег на землю. Ложился он медленно, как слон на арене цирка: сначала опустился на колени, потом наклонился вперед, чуть ли не уткнувшись носом в землю. Заключенный вновь взмахнул винтовкой и ударом приклада размозжил охраннику голову.
– Господи! – выдохнул лейтенант, уже стоявший рядом с Кристианом.
Толпа подступила к двум телам, накрыла их. Заключенные топтали трупы, не произнося ни слова, молча, отталкивая друг друга. Каждый считал своим долгом пнуть ненавистного врага.
Лейтенант отпрянул и, дрожа всем телом, прижался спиной к стене.
– Одиннадцать тысяч… – прошептал он. – Через десять минут они все вырвутся из бараков.
Охранники у ворот открыли огонь. Трое или четверо заключенных упали. Никто не обратил на них ни малейшего внимания, но часть толпы развернулась все с тем же бессловесным гулом и двинулась к воротам.
Из других бараков выплескивались новые потоки заключенных, они надвигались на административный корпус, как стада быков в фильмах об Испании. Если по пути попадался охранник, ему устраивали коллективную казнь.
Из коридора донеслись крики. Лейтенант, выхватив пистолет, вышел из кабинета, чтобы организовать сопротивление своих людей. Должно быть, он никак не мог забыть, что в прошлую войну все, даже отступление, проходило в установленном начальством порядке.
Кристиан отошел от окна, лихорадочно ища выход из ловушки, в которую сам себя загнал. После всего пережитого, после стольких сражений, после всех этих танков, орудий, вражеских солдат, которые не смогли взять над ним верх, по собственной воле забрести в…
Кристиан выглянул в приемную. Заключенный, который мыл пол, стоял у окна.
– Зайди сюда, – приказал Кристиан.
Заключенный смерил его холодным взглядом, но подчинился и медленно прошел в кабинет. Кристиан закрыл дверь, оглядел заключенного с ног до головы. Рост подходящий. Хоть в этом ему повезло.
– Раздевайся, – бросил Кристиан.
Не торопясь, заключенный молча расстегнул полосатую куртку, снял ее, принялся за брюки. Шум в коридоре усиливался, загремели выстрелы.
– Быстрее! – рявкнул Кристиан.
Заключенный снял брюки. Из холщовых трусов торчали худющие ноги.
– Подойди сюда.
Заключенный подошел, остановился перед Кристианом. Тот взмахнул автоматом. Удар пришелся в лоб, чуть повыше глаз. Заключенный отступил на шаг и повалился на пол. На лбу не осталось никакой отметины. Кристиан схватил заключенного за шею и затащил его в чулан. Там висела офицерская шинель и два кителя, от которых шел легкий запах одеколона.
Кристиан вернулся к одежде заключенного. Он начал расстегивать свой китель, но шум становился все громче, крики раздавались уже в коридоре. Кристиан решил, что раздеться не успеет. Он торопливо натянул полосатые брюки поверх своих, влез в куртку, застегнул пуговицы. Подойдя к зеркалу, убедился, что формы не видно. Быстро огляделся, прикидывая, где спрятать автомат, и засунул его под диван. У него еще оставался нож, который висел в чехле под полосатой курткой. Куртка пахла хлоркой и потом.