Кристиан подошел к окну. Между бараками метались заключенные. Если находили охранников, убивали на месте. С другой стороны административного корпуса доносилась стрельба. На этой стороне никто не оказывал заключенным сопротивления. Несколько человек пытались выломать двойные двери большого сарая, стоявшего в сотне метров от административного корпуса. Наконец им это удалось. Толпа рванула внутрь. Из сарая заключенные выходили, жуя сырую картошку, вымазавшись в муке. Кристиан увидел, как один лагерник, настоящий великан, душил охранника, зажав его между колен. Внезапно гигант разжал руки, еще живой охранник упал на землю, а гигант, расталкивая остальных заключенных, скрылся в дверном проеме склада, чтобы появиться минутой позже с полными руками картофеля.
Кристиан вышиб окно и вылез наружу. На мгновение он повис, держась руками за подоконник, потом разжал пальцы. Кристиан упал на колени, но тут же поднялся. Вокруг мельтешили сотни заключенных, одетые, как близнецы, стоял оглушительный шум, вонь валила с ног.
Кристиан направился к воротам, огибая угол административного корпуса. У стены стоял худющий верзила с пустой глазницей. Единственный его глаз сверкнул, он оторвался от стены и последовал за Кристианом. Кристиан сразу понял, что заключенный заподозрил в нем переодетого охранника, и постарался ускорить шаг, не привлекая к себе внимания. Однако перед административным корпусом собралась плотная толпа, поэтому оторваться от одноглазого не удавалось.
Охранники, которые защищали здание, уже сдались и теперь парами выходили из дверей. На какое-то время освободившиеся заключенные притихли, глядя на своих тюремщиков. А потом здоровенный лысый мужчина выхватил из кармана ржавый нож. Он что-то выкрикнул по-польски, схватил ближайшего охранника и начал пилить ему горло. Нож был тупой, так что ему пришлось долго возиться. Охранник, которого убивали, не сопротивлялся и не кричал. Похоже, пытки и смерть давно уже стали здесь рутиной, поэтому даже жертвы не видели в происходящем ничего удивительного. Все уже знали, что просить о пощаде смысла нет, а потому не сотрясали зря воздух. Вот и охранник, мужчина лет сорока пяти, по виду мелкий чиновник, просто повис на своем убийце, глядя ему в глаза, их лица почти соприкасались, а когда нож наконец-то перерезал сонную артерию, тихо соскользнул на лужайку.
Эта смерть послужила сигналом к истреблению остальных охранников. За отсутствием оружия их просто затаптывали. Кристиан стоял с закаменевшим лицом, боясь выразить бушующие в нем чувства и не решаясь уйти, потому что одноглазый уже высился у него за спиной.
– Ты… – услышал Кристиан голос одноглазого и почувствовал, как его пальцы щупали полосатую куртку. – Я хочу поговорить с…
Тут Кристиан рванулся вперед. Старик комендант прижался к стене у двери, до него еще не успели добраться. Комендант просто стоял, вытянув руки перед собой, и то приподнимал, то опускал их, как бы призывая заключенных успокоиться. А заключенные, кожа да кости, собирались с силами, чтобы убить его. Кристиан протиснулся к коменданту, схватил его за горло.
– О Боже! – громко выкрикнул тот, удивив Кристиана, потому что остальные предпочитали умирать молча.
Кристиан выхватил нож, одной рукой прижал коменданта к стене и быстро перерезал ему горло. Хлынула кровь. Вытерев руку о китель коменданта, Кристиан отпустил его. Безжизненное тело упало на землю. Кристиан обернулся, чтобы посмотреть, следит ли за ним одноглазый. Но тот уже ушел, убедившись в беспочвенности своих подозрений.
Кристиан вздохнул, не выпуская ножа из руки, вновь поднялся по ступеням к двери в административный корпус и прошел в кабинет коменданта. Тут и там ему попадались трупы, в комнатах освобожденные узники переворачивали столы и разбрасывали бумаги.
В кабинете коменданта он застал четверых. Дверь в чулан была открыта. Полуголый человек лежал там, где его оставил Кристиан. Бывшие заключенные по очереди прикладывались к графинчику с коньяком, стоявшему на столе коменданта. Когда графинчик опустел, один из них сбросил со стены альпийский пейзаж.
На Кристиана никто внимания не обращал. Он наклонился, достал из-под дивана свой автомат.
Мимо бесцельно слоняющихся в вестибюле людей Кристиан направился к выходу. Многие уже успели вооружиться, поэтому Кристиан спокойно нес свой «шмайсер» в руках. Шел он медленно, стараясь все время оставаться в гуще людей, не выделяясь из толпы. Ему не хотелось, чтобы какой-нибудь востроглазый лагерник заметил, что волосы у него длиннее, чем у всех, да и на дистрофика он никак не тянет.
Кристиан добрался до ворот. Охранник средних лет, который встретил его и пропустил в лагерь, распластался на колючей проволоке, на его мертвом лице застыло некое подобие улыбки. У ворот толпились заключенные, но лишь несколько человек вышли за территорию лагеря. Словно на этот день они уже сделали все, что могли. Освобождение из бараков полностью реализовало их представление о свободе. Они стояли у ворот, смотрели на зеленые поля, на дорогу, по которой должны были прийти американцы и сказать им, что делать дальше. А может, слишком сильные чувства связывали их с этим местом, и теперь, в момент избавления от оков, сковывавших не только тело, но и разум, они не находили в себе сил покинуть лагерь, чувствовали, что должны остаться и еще раз, уже по собственной воле, тщательно изучить этот клочок земли, обнесенный колючей проволокой, где они страдали и где дали волю мести.
Кристиан протолкался через заключенных, столпившихся у тела мертвого фольксштурмовца, и с автоматом в руках зашагал по дороге навстречу американцам. Он не решился идти в противоположную сторону, в глубь Германии, опасаясь, что кто-то из заключенных это заметит и натравит на него толпу.
Шел Кристиан быстро, слегка прихрамывая, дышал глубоко, чтобы свежий весенний воздух очистил легкие от лагерной вони. Он очень устал, но не сбавлял шага. И лишь когда лагерь скрылся из виду, свернул с дороги. По зеленым полям он обогнул лагерь, добрался до леса. На деревьях уже набухли почки, ноздри щекотал запах сосны, на земле расцвели маленькие розовые и лиловые лесные цветы. Впереди он увидел дорогу, пустынную, залитую солнцем. Но усталость каменной плитой придавливала к земле. Идти дальше он не мог. Кристиан снял провонявшую потом и хлоркой одежду заключенного, свернул ее в узел и бросил под куст. Потом лег, положив голову на большой корень сосны, поскольку другой подушки не нашлось. Молодая травка, пробившаяся сквозь опавшую листву и хвою, была такой зеленой и свежей. Над его головой две птички что-то пели друг другу, а когда они перепрыгивали с ветки на ветку, между ними трепыхалось сине-золотое небо. Кристиан вздохнул, вытянулся и мгновенно уснул.
Глава 38
Подъехав к открытым воротам, солдаты в грузовиках как-то притихли. Одного запаха хватило, чтобы свести на нет все разговоры, а тут еще они увидели распростертые тела, лежащие у ворот и за колючей проволокой. Огромная, медленно движущаяся толпа людей-скелетов в полосатых лохмотьях окружила грузовики и джип капитана Грина.
Эти люди вели себя очень тихо. Многие плакали, многие пытались улыбнуться, хотя выражение их похожих на черепа лиц с глубоко запавшими глазами нисколько не менялось в зависимости от того, плакал человек или смеялся. Эти люди слишком глубоко погрузились в пучину трагедии, лишившись возможности выражать свои эмоции доступными человеку средствами. Отчаяние сквозило лишь во взгляде, как у загнанного в угол животного. Об обычной человеческой мимике, выражающей радость, печаль, счастье, речи не было. И когда Майкл смотрел на эти застывшие лица-маски, только интуиция могла подсказать ему, улыбается или плачет человек, на которого упал его взгляд.
Лагерники даже не пытались говорить. Они просто все трогали: металл грузовиков, одежду солдат, приклады карабинов, – словно через эти прикосновения начинали осознавать, что для них начинается новая жизнь.
Грин оставил грузовики там, где они остановились, выставил часовых и в окружении толпы повел роту в лагерь.
Майкл и Ной следовали за Грином, когда тот вошел в первый барак. Дверь сорвали с петель, большинство окон вышибли, но все равно в бараке царило невероятное зловоние. В сумраке, который тщетно пытались рассеять врывающиеся в окна лучи весеннего солнца, Майкл с трудом различал лежащие на нарах костлявые тела. Некоторые из этих скелетов шевелились: кто-то вскидывал руку, кто-то поднимал голову, и тогда в вонючем полумраке возникала пара горящих глаз. На лицах-черепах, которые, казалось, уже давно встретились со смертью, изгибались в улыбке бледные губы. В глубине барака возникло какое-то движение. Один из лагерников на четвереньках пополз к двери. Потом он поднялся и, словно автомат, на негнущихся ногах двинулся к Грину. Майкл видел, что человек этот пытается изобразить улыбку, он даже протянул руку, приветствуя освободителей. Но до Грина он так и не дошел. С протянутой рукой осел на грязный пол. Наклонившись над ним, Майкл понял, что человек умер.
Центр цивилизации, центр цивилизации. Эти слова вновь и вновь звучали в голове Майкла, когда он стоял над человеком, который так легко, не издав ни звука, умер у них на глазах. «Я сейчас в центре цивилизации, в центре цивилизации».
Умерший, который лежал с вытянутой вперед рукой, был шести футов ростом. На его обнаженном теле сквозь кожу просвечивала каждая косточка. Весил он никак не больше семидесяти пяти фунтов и из-за своей худобы казался невероятно длинным и плоским.
Снаружи послышались выстрелы, и Ной с Майклом следом за Грином покинули барак. Тридцать два охранника, забаррикадировавшись в кирпичном здании, где стояли печи, в которых немцы сжигали заключенных, сдались, как только увидели американцев, и Крейн попытался их перестрелять. Он ранил двоих, прежде чем Холигэн вырвал у него карабин. Один из раненых сидел на земле и плакал, прижимая руки к животу. Сквозь пальцы сочилась кровь. Невероятно толстый, с тройным подбородком, он напоминал капризного розовощекого ребенка, которого чем-то обидела нянька.