– Если бы у меня не было язвы до приезда сюда, я бы заработал ее здесь. – Он попросил официанта принести счет.
Боковым зрением Майкл увидел, что к их столику идет Лаура. Он тут же с большим интересом принялся разглядывать свою пустую тарелку, но Лаура остановилась прямо перед ним.
– Пригласи меня за столик.
Майкл окинул ее холодным взглядом, но Кахун улыбнулся и взял инициативу на себя.
– Привет, Лаура, не желаете составить нам компанию?
Она села лицом к Майклу.
– Я все равно ухожу, – добавил Кахун и, прежде чем Майкл успел запротестовать, подписал чек и поднялся. – До вечера, Майк, – бросил он и медленным шагом направился к двери.
Майкл провожал его взглядом, пока Кахун не вышел из ресторана.
– С чего такая суровость? – нарушила затянувшуюся паузу Лаура. – Да, мы развелись, но мы вполне можем остаться друзьями.
Майкл обратил внимание на сержанта, который пил у стойки. Тот не спускал глаз с Лауры, пока она шла по ресторану, а теперь просто пожирал ее голодным взором.
– Не вижу смысла в том, чтобы сохранять дружеские отношения после развода, – высказал свою точку зрения Майкл. – Если уж мы решили развестись, значит, надо рвать все, что нас раньше связывало.
Веки Лауры дрогнули. О Боже, подумал Майкл, она по-прежнему то и дело проливает слезы.
– Я просто подошла, чтобы предупредить тебя. – Голос Лауры тоже дрожал.
– Предупредить о чем? – удивился Майкл.
– Не принимай поспешных решений. Я насчет войны.
– Я и не собираюсь.
– Думаю, ты мог бы предложить мне выпить, – чуть улыбнулась Лаура.
– Официант! – Майкл взмахнул рукой. – Два виски с содовой.
– Я слышала, ты сейчас живешь в Лос-Анджелесе.
– Неужели? – Майкл по-прежнему смотрел на сержанта, который не сводил глаз с Лауры с того самого момента, как она села за столик.
– Я надеялась, что ты мне позвонишь.
Ох уж эти женщины, думал Майкл. Если говорить об их чувствах, то их можно сравнить с воздушным гимнастом, разминувшимся с трапецией. Упал на страховочную сеть, подпрыгнул, схватился за летящую навстречу трапецию и как ни в чем не бывало продолжил номер.
– Я был занят. Дел невпроворот. А как ты?
– Нормально. Сейчас у меня кинопробы на студии «Фокс».
– Удачи тебе.
– Спасибо.
Сержант развернулся к ним лицом, чтобы, не выворачивая шею, смотреть на Лауру. В простеньком черном платье и миниатюрной шляпке, сдвинутой на затылок, она выглядела очаровательно, так что Майкл прекрасно понимал этого сержанта. А военная форма только подчеркивала боль одиночества и плотское желание, ясно читавшиеся на его лице. «Сейчас он здесь, – думал Майкл, – но война сорвала его с якоря и, возможно, уже завтра забросит на тропический остров, о котором никто никогда не слышал, где этот сержант будет гнить месяц за месяцем, год за годом в бездушных объятиях армии. Знакомых девушек в Лос-Анджелесе у этого парня явно нет, а тут он видит перед собой штатского, по возрасту ненамного старше его, который сидит в модном ресторане с такой красоткой… Возможно, сержант смотрит сейчас на Лауру, а представляет себе, как я буду шастать из бара в бар, встречаться с разными женщинами, угощать их, потом укладывать в постель, на белые накрахмаленные простыни, в то время как ему придется потеть, плакать и умирать вдалеке от родины…»
На мгновение Майкла охватило безумное желание встать, подойти к сержанту и сказать: «Слушай, я знаю, о чем ты думаешь. Ты ошибаешься. Я не собираюсь спать с этой женщиной ни сегодня, ни завтра, никогда. Если б я мог, то послал бы ее сегодня вечером к тебе, клянусь». Но Майкл, конечно, не встал, не подошел, не сказал. Он остался сидеть на месте, испытывая чувство вины, словно получил награду, которая предназначалась кому-то еще. Глядя на свою очаровательную бывшую жену, Майкл понимал, что у него появился еще один повод для мрачных мыслей. Всякий раз, заходя в ресторан с девушкой и видя одинокого военного, он будет теперь испытывать чувство вины, а прикасаясь к девушке с нежностью или со страстью, будет осознавать, что эти ласки куплены кровью других людей.
– Майкл, – Лаура с легкой улыбкой смотрела на него поверх стакана, – а что ты делаешь сегодня вечером? Поздним вечером?
Майкл отвел взгляд от сержанта.
– Работаю. Ты допила? Мне пора идти.
Глава 10
Наверное, еще можно было бы кое-как терпеть, если б не ветер. Кристиан тяжело заворочался под одеялом. Песок, везде песок: во рту, на потрескавшихся губах. Ветер поднимал песок с невысоких каменистых кряжей и злобно швырял в глаза, забивал горло, легкие.
Кристиан медленно сел, кутаясь в одеяло. Только-только начало светать, и безжалостный холод ночи еще не выпустил пустыню из своих цепких объятий. От холода застучали зубы, и Кристиан пару раз поднял и опустил плечи, чтобы хоть немного согреться.
Некоторые из солдат спали. Кристиан посмотрел на них с изумлением и ненавистью. Гарденбург и еще пять человек затаились у самого гребня холма. Гарденбург разглядывал в бинокль транспортный конвой англичан, и его голова чуть-чуть виднелась над гребнем. Даже складки толстой шинели не могли скрыть энергии, от которой аж вибрировало тело лейтенанта. Боже, подумал Кристиан, да спит ли он хоть когда-нибудь? А что, если его убьют в ближайшие десять минут? Вот радости было бы! Мысль эта доставила Кристиану безмерное удовольствие, но развивать ее он не стал. Что толку? В это утро могли убить их всех, но только не Гарденбурга. Одного взгляда на лейтенанта было достаточно, чтобы понять, что уж он-то закончит войну живым и невредимым.
Гиммлер, лежавший рядом с Гарденбургом, осторожно, стараясь не поднимать пыли, сполз вниз. Он тряс за плечо спящих, а разбудив, что-то шептал каждому на ухо. Вокруг Дистля зашевелились люди. Они двигались медленно и осторожно, словно находились в темной комнате, тесно заставленной хрупкими стеклянными статуэтками или вазами.
До Кристиана Гиммлер добрался уже на четвереньках и, вытянув перед собой ноги, сел.
– Лейтенант тебя ждет, – прошептал Гиммлер, хотя от англичан их отделяло метров триста.
– Хорошо. – Кристиан не шевельнулся.
– Его стараниями нас всех убьют, – выдохнул Гиммлер. Он заметно похудел, кожа небритого лица воспалилась, в глазах застыло отчаяние. Гиммлер не шутил и не паясничал с того самого момента, как три месяца назад, под Бардией, над ними разорвался первый снаряд. Иногда даже казалось, что по прибытии в Африку кто-то другой, отощавший и потерявший всякую надежду на спасение, завладел телом сержанта Гиммлера, а веселый дух прежнего хозяина остался в каком-нибудь тихом, забытом Богом уголке Европы, дабы востребовать сержантское тело после того, как оно вернется из дальних странствий. – Он просто лежит, – шептал Гиммлер, – наблюдает за томми[30] и поет.
– Поет? – Кристиан тряхнул головой, чтобы окончательно проснуться.
– Бубнит что-то себе под нос. Улыбается. Ночь напролет не смыкал глаз. С того самого момента, как конвой остановился на ночлег, лейтенант не тронулся с места. Смотрит на них в бинокль и улыбается. – Гиммлер бросил короткий злой взгляд на Гарденбурга. – Ночью нападать не стал. О нет. Это слишком легко. Он побоялся, что мы кого-нибудь упустим. Готов пролежать на пузе десять часов, пока не рассветет, чтобы мы уложили всех до единого. Чтобы не портить отчетность. – Гиммлер сплюнул в песок, который ветер ни на секунду не оставлял в покое, перегоняя его то снизу вверх, то сверху вниз. – Мы все найдем тут свою смерть, попомни мои слова.
– Сколько там томми? – Кристиан наконец-то сбросил одеяло и, дрожа от холода, поднял с земли аккуратно завернутый в брезент автомат.
– Восемьдесят, – прошептал Гиммлер и затравленно огляделся. – А нас тринадцать. Тринадцать! Только этот сукин сын мог взять в рейд тринадцать человек. Не двенадцать и не четырнадцать, а именно…
– Томми еще спят? – прервал его Кристиан.
– Проснулись, – ответил Гиммлер. – Кругом часовые. Просто чудо, что они до сих пор не обнаружили нас.
– Так чего он ждет? – Кристиан посмотрел на лейтенанта, который застыл у самого гребня, словно изготовившийся к прыжку зверь.
– А ты его спроси, – фыркнул Гиммлер. – Может, ждет, когда подъедет Роммель. Приятно, знаешь ли, провести операцию на глазах командования. Глядишь, после завтрака и медаль дадут.
Лейтенант чуть отполз от гребня и нетерпеливо помахал рукой Кристиану. Тот медленно, не поднимая пыли, пополз вверх по склону, Гиммлер двигался за ним.
– Сам навел миномет, – ворчал он. – Мне не доверил. Я для него недостаточно учен. Всю ночь ползал по гребню и выставлял угол возвышения. Клянусь Богом, если бы его проверили психиатры, через пару минут на него уже натянули бы смирительную рубашку.
– Скорее, скорее, – хрипло прошептал лейтенант. Приблизившись к нему, Кристиан увидел, что глаза Гарденбурга лучатся счастьем. Лейтенанту не мешало бы побриться, пилотка его была в песке, но выглядел он таким свежим и отдохнувшим, словно проспал добрых десять часов. – Через минуту все должны занять исходные позиции, – приказал Гарденбург. – И чтоб не шевелились до моего сигнала. Первым открывает огонь миномет. По взмаху моей руки.
Кристиан, стоя на четвереньках, кивнул.
– Потом на гребень выдвигаются оба пулемета. Их поддерживают стрелки. Непрерывный огонь ведется до моей команды прекратить стрельбу. Это ясно?
– Так точно, господин лейтенант, – прошептал Кристиан.
– Если я захочу внести коррективы в наводку миномета, то сделаю это сам. Минометному расчету не спускать с меня глаз. Понятно?
– Да, господин лейтенант. Когда начнем, господин лейтенант?
– Когда я сочту нужным, – ответил Гарденбург. – Обойдите людей, убедитесь, что приказ всем понятен, и возвращайтесь сюда.
– Будет исполнено, господин лейтенант.
Кристиан и Гиммлер поползли к миномету.
Минометчики сидели на корточках. Мины они уже достали из ящиков и разложили на песке.