Майкл сел на диван и, перевернув страницы со статьями о залитой кровью Волге, тонущих в Атлантическом океане матросах, ослепленных песком солдатах в Египте, достижениях в производстве каучука, пожарах во Франции и ограничениях на потребление мяса, обратил свой взор на спортивный раздел. «Ловкачи»[35] пережили еще один день войны, принесший с собой тысячи смертей, и, несмотря на некоторую нервозность питчера[36] и всплеск яростного сопротивления соперника в восьмом иннинге, отпраздновали победу в Питтсбурге.
Зазвонил телефон. Майкл прошел в спальню и взял трубку.
– В леднике стакан апельсинового сока, – услышал он голос Пегги. – Я подумала, что тебя это заинтересует.
– Премного вам благодарен, – ответил Майкл. – Однако, мисс Фриментл, должен с прискорбием сообщить, что я обнаружил пыль на книжных полках, тех, что по правую руку.
– Псих.
– В сказанном тобой сокрыт глубокий смысл. – Голос Пегги, такой теплый, такой родной, поднял и без того хорошее настроение Майкла. – Работа в разгаре?
– Аж пар валит. Ты-то вот дрых, когда я уходила. Улегся на спину, сбросил простыню. Я, между прочим, поцеловала тебя на прощание.
– Как вы милы. И чем ответил я?
Пегги замялась, а потом голос ее изменился, в нем зазвучали нотки легкой тревоги:
– Ты закрыл лицо руками и забормотал: «Я не буду, не буду…»
Улыбка, что играла на лице Майкла, мгновенно увяла. Он задумчиво потер ухо.
– Во сне человек бесстыдно предает себя утро за утром.
– В твоем голосе было столько страха… Ты меня напугал.
– Я не буду, не буду… – задумчиво повторил Майкл. – Сейчас страха нет и в помине. Утро солнечное, «Ловкачи» выиграли, моя женщина приготовила мне апельсиновый сок.
– А чем ты решил сегодня заняться? – спросила Пегги.
– Пожалуй, ничем. Поброжу. Поглазею на небо, на девушек. Немного выпью. Оформлю завещание…
– Перестань! – Голос Пегги враз стал серьезным.
– Извини.
– Ты рад, что я позвонила? – нарочито кокетливо спросила Пегги.
– Как я понимаю, ты просто не могла не позвонить, – томно ответил Майкл.
– В твоем распорядке дня отсутствует очень важный пункт.
– Неужели?
Она рассмеялась:
– Ты накормишь меня обедом?
– А ты как думаешь?
– Я думаю, накормишь. Надень серый костюм.
– Да он же протерся на локтях.
– Надень серый костюм. Мне он нравится.
– Хорошо.
– А что надеть мне? – Впервые голос Пегги утратил присущую ему уверенность, в нем зазвучало сомнение.
Майкл рассмеялся.
– Чего ты смеешься? – сурово спросила Пегги.
– Повтори еще раз. Снова скажи: «А что надеть мне?» Пожалуйста.
– Зачем?
– Потому что от этой фразы меня разбирает смех, твой образ сразу возникает у меня перед глазами. Когда я слышу твое «А что надеть мне?» – меня сразу прошибает нежность и жалость ко всем женщинам вообще и к тебе в частности.
– Ну и ну! – Пегги оживилась. – Сразу видно, что сегодня ты встал с правой ноги. Или я не права?
– Безусловно, права.
– Так что мне надеть? Платье из синего ситчика, бежевый костюм с кремовой блузкой или…
– Платье из синего ситчика.
– Оно такое старое.
– Платье из синего ситчика.
– Хорошо. Волосы заколоть или распустить по плечам?
– По плечам.
– Но…
– По плечам!
– Господи, ты хочешь, чтобы я выглядела так, будто ты только что выловил меня из Гарлем-ривер. Ты не боишься, что мы попадемся на глаза кому-нибудь из твоих друзей?
– Я готов рискнуть.
– И не пей слишком много…
– Послушай, Пегги…
– Ты же собираешься попрощаться со всеми своими закадычными друзьями…
– Знаешь, Пегги…
– Они сочтут за честь передать тебя армии мертвецки пьяным. Будь с ними осторожен.
– Обязательно буду.
– Рад, что я позвонила? – Пегги вновь заговорила, как флиртующая старшеклассница, прячущаяся за веер на школьном балу.
– Я рад, что ты позвонила, – честно признался Майкл.
– Это все, что я хотела узнать. Выпей апельсиновый сок. – В трубке раздались гудки отбоя.
Майкл с улыбкой положил трубку на рычаг, вспоминая Пегги. Посидел, думая о ней, затем встал и через гостиную прошел на кухню. Он поставил воду на плиту, отмерил три, с верхом, ложки кофе, с наслаждением вдохнув его аромат. Большими глотками выпил холодный апельсиновый сок, достал бекон, яйца, отрезал ломтик хлеба для гренка. Готовя завтрак, Майкл что-то мурлыкал себе под нос. Любил он готовить завтрак в уединении своего холостяцкого дома, в пижаме, стоя босиком на холодящем кожу полу. Он положил на сковороду пять полосок бекона, поставил ее на маленький огонь.
И тут в спальне зазвонил телефон.
– Черт! – вырвалось у Майкла.
Он снял сковороду с плиты, вновь пересек гостиную, попутно отметив, какая это красивая комната, с высоким потолком, большими окнами, со шкафами, битком набитыми книгами, коленкоровые корешки которых уже заметно выгорели, а потому цвет их стал куда приятнее для глаза.
Майкл снял трубку.
– Алло.
– Голливуд, Калифорния, вызывает мистера Уайтэкра.
– Мистер Уайтэкр слушает.
И тут же через всю Америку до него долетел голос Лауры, низкий и неестественный.
– Майкл? Майкл, дорогой…
Майкл вздохнул:
– Привет, Лаура.
– В Калифорнии сейчас семь утра. – В голосе Лауры послышался упрек. – Я специально поднялась в семь утра, чтобы поговорить с тобой.
– Премного тебе благодарен.
– Я все знаю! – с жаром воскликнула Лаура. – Не могу прийти в себя от ужаса. Как ты мог пойти в армию рядовым?
Майкл заулыбался.
– Все не так ужасно. Таких, как я, очень даже много.
– Здесь все как минимум майоры.
– Это мне известно. Может, это одна из причин, по которой я записался в рядовые.
– Перестань подчеркивать свою исключительность! – рявкнула Лаура. – Ты не выдержишь армейской жизни. Уж я-то знаю, какой у тебя желудок.
– Мой желудок, – важно заявил Майкл, – пойдет в армию вместе с остальными частями моего тела.
– Ты уже послезавтра пожалеешь об этом.
– Возможно, – не стал спорить Майкл.
– Через два дня тебя посадят на гауптвахту! – Лаура уже кричала. – Тебе не понравится какое-нибудь высказывание сержанта, и ты его ударишь!
– Послушай, – попытался урезонить ее Майкл. – Никто не бьет сержантов. Ни я, ни кто-либо еще.
– Ты никогда не подчинялся приказам, Майкл. Уж я-то тебя знаю. Из-за этого с тобой невозможно жить. Есть и другие причины, но эта – главная. В конце концов, я прожила с тобой три года, и мне лучше, чем кому-либо, известно…
– Лаура, дорогая, кто ж с тобой спорит?
– Мы, конечно, развелись, но мне ты по-прежнему милее всех на свете. И ты это знаешь.
– Знаю. – Майкл ей верил.
– И я не хочу, чтобы тебя убили. – Лаура начала всхлипывать.
– Меня не убьют, – заверил ее Майкл.
– Я не желаю даже думать о том, что тебя будут шпынять, как какого-то мальчишку. Такого быть не должно!
Майкл печально покачал головой. Какая же пропасть между реальным миром и женским взглядом на тот же самый мир.
– Лаура, дорогая, не волнуйся обо мне. И спасибо тебе за звонок.
– Я приняла решение, – заявила Лаура. – Больше не буду брать твои деньги.
Майкл вздохнул:
– Ты нашла работу?
– Нет. Но днем у меня встреча с Макдоналдсом из «Метро-Голдвин-Майер», и…
– Хорошо. Если тебе дают работу, моих денег ты не берешь. Отлично. – Майкл поспешил сменить тему, не дав Лауре вставить ни слова. – Я прочитал в газете, что ты собираешься замуж. Это правда?
– Нет. Возможно, после войны. Он идет во флот. Будет работать в Вашингтоне.
– Удачи ему, – пробормотал Майкл.
– Одного помощника режиссера с «Рипаблик» взяли в авиацию. В звании первого лейтенанта. Всю войну прослужит в Санта-Ане. Управление по связям с общественностью. А ты идешь в армию рядовым…
– Лаура, дорогая, прошу тебя. Этот разговор обойдется тебе в пятьсот долларов.
– Ты действительно очень странный и глупый человек. И был таким всегда. Время тебя ничему не научило.
– Да, дорогая.
– Ты напишешь мне с той военной базы, куда тебя пошлют?
– Да.
– Я приеду повидаться с тобой.
– Это было бы прекрасно. – Майкл представил себе, как его бывшая красавица жена, с известными миллионам зрителей лицом и фигуркой, ждет его в норковом манто у ворот Форт-Стилл, что в штате Оклахома. Солдаты радостно свистят, проходя мимо, а он выскакивает из строя, чтобы прилюдно обнять ее и расцеловать.
– Я так и не разобралась, какие испытываю к тебе чувства. – Лаура тихонько всхлипывала. – Какая-то мешанина в голове. Наверное, не разберусь до конца своих дней.
– Я тебя очень хорошо понимаю. – Майклу вспомнилось, как Лаура причесывалась перед зеркалом, как она танцевала, как они вместе проводили праздники. На мгновение его тронули слезы, льющиеся в далекой Калифорнии, и он с сожалением оглянулся на ушедшие годы, годы без войны и без разлук… – Да что ты так разволновалась? – спросил он. – Меня наверняка определят в писари.
– Ты этого не позволишь. – Из груди Лауры вырвалось рыдание. – Я тебя знаю. Ты этого не позволишь.
– В армии мнение человека ничего не значит. Куда тебя определяют, туда ты и идешь. Это тебе не «Уорнер бразерс».
– Обещай мне… Обещай… – Раздался щелчок, потом гудки отбоя. Связь оборвалась. Майкл взглянул на трубку и медленно опустил ее на рычаг.
Он вернулся на кухню и наконец-то приготовил завтрак. Затем отнес в гостиную яичницу с беконом, гренок и густой черный кофе, сел за широкий стол у выходящего на солнечную сторону окна.
По радио транслировали фортепьянный концерт Брамса.
Ел Майкл медленно, намазывая гренок толстым слоем джема, наслаждаясь вкусом яиц, ароматом кофе, гордясь своими кулинарными способностями, с удовольствием слушая чарующую музыку.
Он открыл «Таймс» на театральном разделе.