Майкл смотрел на девушку и чувствовал, что все грустные, ненужные мысли, преследовавшие его с того самого момента, как на завещание легла печать нотариуса, рассеиваются, словно утренний туман. Он степенно улыбнулся Пегги и уселся на соседний высокий стул.
– Что вы делаете во второй половине дня?
– Жду.
– Ждете чего?
– Жду, чтобы меня кто-нибудь снял.
– Тогда ваше ожидание подошло к концу. Вас сняли. Два «Старомодных», – последнее относилось к бармену. Майкл вновь повернулся к Пегги. – Одному моему знакомому ну совершенно нечего делать до половины седьмого утра.
– А что я скажу на работе?
– Скажете, – очень серьезно ответствовал Майкл, – что вы участвуете в мероприятии, организованном Движением в поддержку армии.
– Ой, не знаю. Мой босс – противник войны.
– Скажите ему, что армия тоже против войны.
– Может, лучше ничего ему не говорить? – предложила Пегги.
– Я позвоню ему сам и скажу, что в последний раз вас видели за пятым стаканом «Старомодного» где-то в районе площади Вашингтона.
– Он не пьет.
– Ваш босс – очень опасный инопланетянин.
Они тихонько чокнулись. Тут Майкл заметил, что рыжеволосый матрос, привалившись к нему, таращится на Пегги.
– Именно так, – произнес матрос.
– Позвольте вам заметить, – Майкл полагал, что теперь у него есть полное право говорить на равных с людьми в форме, – что у нас с дамой личный разговор.
– Именно так, – повторил матрос и похлопал Майкла по плечу. Тому сразу вспомнился сержант, который на второй день войны пожирал Лауру голодным взглядом. – Именно так. Я тобой восхищаюсь. Действуешь правильно. Незачем целовать девушек на городской площади, а потом отправляться на войну. Куда лучше оставаться дома и трахать их в свое удовольствие. Именно так.
– Послушайте…
– Извините меня. – Матрос положил на стойку деньги, надел бескозырку, на белом фоне которой рыжие волосы казались еще более яркими. – Сорвалось с языка. Именно так. Я еду на озеро Эри, штат Пенсильвания. – И он, выпрямив спину, на негнущихся ногах двинулся к выходу.
Майкл, улыбаясь, проводил его взглядом. Улыбка так и осталась на его лице, когда он повернулся к Пегги.
– Где только не узнаешь военную тай… – Он замолчал, увидев, что она плачет. Сидит в красивом бежевом платье, с прямой, как доска, спиной на высоком стуле и плачет. Слезы медленно скатываются по ее щекам, но она не поднимает рук, чтобы вытереть их. – Пегги? – Майкл мысленно поблагодарил бармена, который отошел в дальний конец стойки и, опустив голову, протирал стаканы. Должно быть, подумал Майкл, накрыв руку Пегги своей, бармены в эти дни слишком уж часто видят слезы и знают, как вести себя в таких ситуациях.
– Извини. – Пегги тяжело вздохнула. – Я начала смеяться, но сам видишь, как все обернулось.
Подошел старший официант, суетливый итальянец.
– Ваш столик готов, мистер Уайтэкр.
Майкл взял со стойки стаканы и проследовал за Пегги и официантом к столику у стены. Когда они сели, Пегги уже перестала плакать, но энергия, которой всегда лучилось ее лицо, иссякла. Такой Майкл видел ее впервые.
Ели они молча. Майкл ждал, пока Пегги придет в себя. Она в очередной раз удивила его. Майкл никогда не видел ее слез и до этой встречи пребывал в полной уверенности, что любые удары судьбы Пегги встретит со спокойным стоицизмом. Она никогда не жаловалась, не выплескивала накопившееся раздражение в бессмысленных ссорах, чего он, в принципе, ожидал от любой представительницы женского пола, а потому сейчас он понятия не имел, какие должен найти слова, как поступить, чтобы успокоить ее или вывести из депрессии. Майкл лишь изредка поглядывал на Пегги, но она не отрывала глаз от тарелки.
– Извини. – Пегги нарушила тишину, когда им уже подали кофе, и голос ее звучал резко. – Извини, что веду себя неподобающим образом. Я понимаю, что мой долг – демонстрировать веселье и беспечность и одаривать молодого солдата прощальными поцелуями: «Иди, дорогой, туда, где тебе могут снести голову. Я же буду ждать со стаканом мартини в руке».
– Пегги, перестань, – взмолился Майкл.
– А когда отправишься в наряд на кухню, надень на руку мою перчатку.
– В чем дело, Пегги? – спросил Майкл, хотя и так знал, что за всем этим стоит.
– Просто я без ума от войн, – сухо ответила Пегги. – Обожаю войны. – Она рассмеялась. – Я просто места себе не нахожу, если люди устраивают войну, а кто-то из моих знакомых не желает идти под пули.
Майкл вздохнул. Навалилась усталость, он не находил выхода из этой ситуации, но не должен был признаться, что ему не хотелось бы видеть Пегги среди патриоток, которые одинаково радовались как объявлению войны, так и предложению выйти замуж.
– Чего ты хочешь, Пегги? – Майкл думал о том, что американская армия с нетерпением ждет встречи с ним, назначенной на половину седьмого утра, тогда как другие армии, что за Тихим и за Атлантическим океанами, уже наводят пушки и винтовки, чтобы убить его. – Чего ты от меня хочешь?
– Ничего, – пожала плечами Пегги. – Ты и так отдал мне два года своей жизни. Чего еще может желать женщина? А теперь иди и позволь им разорвать тебя в клочья. Я же повешу золотую звезду[40] у женского туалета в «Сторк-клаб».
У их столика возник официант.
– Желаете что-нибудь еще? – Его губы растянулись в обаятельной итальянской улыбке. Нравились ему богатые парочки, которые заказывали дорогие ланчи.
– Мне коньяк, – ответил Майкл. – Пегги?
– Благодарю, ничего не надо. Я и так счастлива.
Официант отбыл. Если б в 1920 году он не сел на корабль в Неаполе, подумал Майкл, то сейчас был бы в Ливии, а не на Пятьдесят шестой улице.
– Знаешь, что я намерена сделать сегодня? – все так же резко спросила Пегги.
– Что же?
– Я хочу куда-нибудь пойти и выйти замуж.
Она с вызовом посмотрела на него поверх залитой вином скатерти. И тут же они услышали голос полной блондинки в красном платье, которая сидела за соседним столиком с сияющим седовласым джентльменом: «Вы обязательно должны познакомить меня с вашей женой, мистер Коупаудер. Я уверена, что она очаровательная женщина».
– Ты меня слышал? – пожелала знать Пегги.
– Я тебя слышал.
Подошел официант, поставил перед Майклом маленький бокал.
– Осталось только три бутылки. Нынче достать коньяк невозможно.
Майкл посмотрел на официанта. Безо всякой на то причины не нравилась ему эта смуглая, дружелюбная, глупая физиономия.
– Готов спорить, в Риме коньяка хоть залейся.
У официанта дрогнуло лицо, и Майкл буквально услышал его мысли: «И этот навешивает на меня вину Муссолини. Ох уж эта война, что она делает с людьми».
– Да, сэр. – Итальянец улыбнулся. – Скорее всего вы правы. – Он попятился от стола, разводя руками, опустив уголки рта, всем своим видом показывая, что не несет ответственности за действия итальянской армии, итальянского флота, итальянской авиации.
– Ну? – оборвала паузу Пегги.
Майкл молча потягивал коньяк.
– Хорошо, я все поняла.
– Жениться сейчас – пустое дело.
– Ты абсолютно прав, – кивнула Пегги. – Просто мне надоело смотреть, как убивают холостяков.
– Пегги! – Майкл накрыл ее руку своей. – На тебя это совсем не похоже.
– А может, наоборот. Может, именно сейчас ты видишь меня такой, какая я на самом деле. Не думай, – холодно продолжала она, – что я буду ждать тебя и встречу с распростертыми объятиями, когда через пять лет ты вернешься, увешанный этими чертовыми медалями.
– Хорошо, – Майкл устало пожал плечами, – давай не будем говорить об этом.
– А я хочу об этом поговорить.
– Ладно, давай поговорим.
Он видел, что она борется со слезами, но лицо ее заметно смягчилось.
– Мне следовало радоваться, не так ли? – Голос ее дрожал. – Идешь на войну? Есть повод выпить… Я бы сумела, но этот чертов матрос… Беда в том, что я тебя забуду. У меня был другой мужчина, в Австрии, и я думала, что буду помнить его до конца своих дней. Наверное, он был лучше тебя, смелее, добрее, а в прошлом году его двоюродный брат прислал мне письмо из Швейцарии. Его убили в Вене. В тот вечер мы собирались с тобой в театр. Получив письмо, я поначалу подумала: «Не могу я в такой день развлекаться». Но потом на пороге появился ты, я посмотрела на тебя и не смогла вспомнить, как выглядел тот мужчина. Он умер, а я не могу вспомнить, как он выглядел, хотя однажды тоже попросила его жениться на мне. С этим мне, похоже, ужасно не везет.
– Прекрати, Пегги, – прошептал Майкл. – Прошу тебя, прекрати.
Но Пегги продолжала сквозь пелену слез, застилавших умные, выразительные глаза.
– Конечно, я веду себя глупо. Наверное, я забыла бы его, даже если бы мы и поженились. Наверное, я забуду и тебя, если разлука слишком уж затянется. Может, я просто суеверная. Но у меня есть предчувствие, что ты обязательно вернешься, если мы официально зарегистрируем наши отношения. Нелепо… Его звали Иосиф. У него не было ни дома, ни семьи. Естественно, они его убили. – Она поднялась. – Подожди меня на улице. Я быстро.
Пегги выбежала из маленького темного зала с крохотным баром у окна и картами винодельческих провинций Франции, развешанными по стенам. Деньги Майкл оставил на столе, добавив к указанной в счете сумме хорошие чаевые, чтобы хоть как-то компенсировать обиду, нанесенную официанту, и неторопливо вышел на улицу.
Остановившись в паре шагов от двери, он закурил. «Нет, – решил Майкл после короткого раздумья, – нет. Пегги не права. Не могу я взваливать на себя такую ношу и не могу допустить, чтобы она несла ее». Если Пегги забудет его, что ж, это войдет в ту цену, которую он должен заплатить за войну. Та же рана, только душевная, а не физическая, а потому она не будет учтена в балансе убитых и раненых, который подведут после окончания войны. И попытка проскочить на халяву – напрасный труд.
Пегги вышла из ресторана. Волосы сверкали на солнце, словно она только что расчесала их, на спокойном лице играла улыбка.