И Гарденбург холодно уставился на майора. Тот поднял руку, схватившись за горло. Выражение лица Гарденбурга не изменилось. Оно выражало пренебрежение и даже скуку. Гарденбург отвернулся от майора и направился к автомобилю. И куда только подевалась хромота!
– Furi![43] – крикнул он, распахивая переднюю дверцу. – Все вон! Водителю остаться.
Солдат, скрючившийся рядом с шофером, умоляюще взглянул на офицеров. Те отвели глаза и повернулись к подошедшему майору.
Гарденбург похлопал солдата по плечу.
– Furi, – повторил он уже куда спокойнее.
Солдат вытер лоб. Потом, глядя на свои сапоги, он вылез из салона и с несчастным видом встал около майора. Рядом они смотрелись как два брата: смуглые, пухлые, встревоженные, красивые, совсем не похожие на военных.
– А теперь вы, господа. – Жест Гарденбурга был понятен без слов.
Оба офицера смотрели на майора. Один затараторил что-то по-итальянски. Майор вздохнул и ответил тремя словами. Оба офицера вылезли из машины и присоединились к майору.
– Сержант, – не оборачиваясь, позвал Гарденбург.
Кристиан подошел, вытянулся в струнку.
– Освободить багажник, сержант, – приказал Гарденбург. – Выдать этим господам их личные вещи.
Кристиан заглянул в багажник.
Три канистры с водой, три бутылки кьянти, два ящика с сухим пайком. Он вытащил ящики, потом бутылки. Сложил все у ног майора. Трое офицеров мрачно взирали, как их пожитки перекочевывают из багажника на песок.
Перед тем как взяться за канистры, Кристиан замялся.
– И воду тоже оставлять? – спросил он.
– И воду тоже, – без запинки ответил Гарденбург.
Кристиан поставил канистры около ящиков с сухим пайком.
Гарденбург обошел автомобиль сзади. Там к корпусу ремнями крепились скатанные спальники. Он достал нож. Три коротких взмаха – и спальники полетели на песок. Один из офицеров вновь разразился гневной тирадой на итальянском, но майор остановил его взмахом руки. Шагнув к Гарденбургу, он выпрямился и расправил плечи.
– Я настаиваю на том, чтобы вы выдали мне расписку! – потребовал он по-немецки.
– Естественно, – ответил Гарденбург, достал карту, оторвал от нее полоску бумаги и что-то написал на обратной стороне. – Такая пойдет? – И прочитал написанное вслух: – «Получен от майора такого-то…» – тут я оставил место, вы вставите вашу фамилию, майор, – «один штабной автомобиль «фиат» с водителем. Автомобиль реквизирован по приказу генерала Айгнера. Подпись: лейтенант Зигфрид Гарденбург».
Майор взял полоску бумаги, внимательно прочитал расписку и потряс ею в воздухе.
– Я представлю ее в должном месте и в должное время.
– Разумеется. – Гарденбург уже усаживался на заднее сиденье. – Сержант, ко мне!
Кристиан тут же выполнил приказ, устроившись рядом с лейтенантом. Сиденье обтягивала прекрасная рыжевато-коричневая кожа, в салоне пахло вином и туалетной водой. Смотрел Кристиан прямо перед собой, на загорелую дочерна шею водителя. Гарденбург перегнулся через Кристиана и захлопнул дверцу.
– Avanti[44], – скомандовал он, обращаясь к водителю.
Кристиан увидел, как напряглась спина водителя, как над воротником побагровела его шея. А потом водитель передвинул ручку коробки передач, и автомобиль плавно тронулся с места. Гарденбург отдал честь офицерам. Один за другим они ответили тем же. Лишь рядовой, который прежде сидел рядом с водителем, не смог поднять руки: так потрясло его случившееся.
Штабной автомобиль набрал скорость, обдав пылью итальянцев, оставшихся на обочине. Кристиан хотел было повернуться, но рука Гарденбурга сжала его локоть.
– Не смотри, – приказал лейтенант.
Кристиан попытался расслабиться. Он ждал выстрелов, но опасения его оказались напрасными. Он посмотрел на лейтенанта. На губах Гарденбурга играла ледяная улыбка. А ведь он в восторге, с удивлением подумал Кристиан. Он весь изранен, рота погибла, одному Богу известно, что ждет их впереди, но Гарденбург смакует полученное удовольствие, наслаждается моментом своего триумфа. Улыбаться Кристиан не мог, просто откинулся на мягкое сиденье, давая отдых натруженному телу.
– А что бы произошло, если бы они решили оставить машину за собой? – спросил он какое-то время спустя.
Улыбка Гарденбурга стала шире, и он ответил, с удовольствием выговаривая каждое слово:
– Они бы меня убили. Ничего больше.
Кристиан согласно кивнул.
– А вода? Почему вы оставили им воду?
– Отнимать воду – это уже перебор, – хохотнул лейтенант, развалившись на роскошном сиденье.
– И что будет с этими людьми?
Гарденбург безразлично пожал плечами:
– Сдадутся и попадут в английскую тюрьму. Итальянцы обожают сидеть в тюрьме. А теперь помолчи. Я хочу спать.
Мгновение спустя его дыхание стало ровным, грязное лицо приняло спокойное и умиротворенное выражение – он спал. Кристиан предпочел бодрствовать. Кто-то, думал он, должен следить за пустыней и за водителем. Водитель сидел, вцепившись в руль и глядя прямо перед собой.
Городок Мерса-Матрух напоминал жестянку из-под сладостей, в которой поселилась смерть. Они попытались найти хоть какого-нибудь командира или штаб, чтобы доложить о себе, но в городе царил хаос. Среди руин тащились грузовики, брели отбившиеся от своих частей солдаты, стояла подбитая бронетехника. Вскоре после того, как они въехали в город, налетела эскадрилья штурмовиков и минут двадцать забрасывала его бомбами и поливала пулеметными очередями. Руин прибавилось, бомбы разнесли передвижной госпиталь. Отчаянно кричали гибнущие в огне раненые. Все стремились прорваться на запад, и Гарденбург приказал водителю влиться в длинный, едва ползущий поток машин. На окраине городка находился контрольно-пропускной пункт. Смертельно уставший капитан записывал на листе бумаги, приколотом к доске, фамилии людей и частей, в которых они служили. Выглядел он словно безумный бухгалтер, который старается свести дебет с кредитом в банке, разрушенном землетрясением. Капитан не знал, где находится штаб дивизии и существует ли он вообще. Лишь повторял заунывным голосом, с трудом шевеля покрытыми коркой пыли губами: «Проезжайте. Проезжайте. Нелепо. Проезжайте».
Однако, увидев итальянца, капитан сказал: «Этого оставьте здесь. Определим его на защиту города. Я дам вам водителя-немца».
Гарденбург мягко объяснил итальянцу, чего от него хотят. Тот заплакал, но вылез из машины. Винтовку он взял с собой, однако держал ее у самой мушки и приклад волочился по земле. В руках итальянца винтовка напоминала детскую игрушку, а не орудие убийства, а сам он беспомощно смотрел на орудия, грузовики, солдат, которые проезжали и проходили мимо.
– С таким войском Матрух нам не удержать, – мрачно буркнул Гарденбург.
– Естественно, – тут же согласился с ним капитан. – Конечно же, нет. Нелепо. – И он записал названия частей, которым принадлежали две противотанковые пушки и бронеавтомобиль, прогромыхавшие мимо в облаке пыли.
Капитан посадил к ним механика-танкиста, оставшегося без танка, и пилота «мессершмитта», которого сбили над городом. Он также посоветовал им как можно быстрее добраться до Эс-Саллума, полагая, что там порядка значительно больше, все-таки глубокий тыл.
Механик-танкист, крепкий светловолосый крестьянский парень, уверенно держал руль. Чем-то он напомнил Кристиану ефрейтора Крауса с пятнами вишневого сока в уголках губ, который давным-давно погиб под Парижем. У пилота, совсем молодого, но уже лысого, с посеревшим, осунувшимся лицом, постоянно дергалась щека, а рот перекашивался на сторону.
– Еще утром, сегодня утром ничего этого не было. А теперь тик становится все хуже и хуже. Небось смотреть противно?
– Да нет, – пожал плечами Кристиан. – Практически незаметно.
– Меня сбил американец. – В голосе пилота слышалось изумление. – Представляете? Первый американец, которого я увидел. – Он покачал головой, словно удача американца являлась главным и самым чувствительным поражением немецкого оружия за всю африканскую кампанию. – Я даже не знал, что они воюют против нас. Можете себе такое представить?
Светловолосый крестьянин оказался отличным водителем. Их автомобиль то шел в колонне, то обгонял ползущие грузовики и довольно быстро продвигался по разбитой бомбами дороге, протянувшейся по побережью Средиземного моря, которое раскинуло свои голубые, сверкающие воды, мирные и спокойные, до Греции, Италии, Европы.
Беда подстерегла их на следующий день.
Они все еще ехали в штабном автомобиле и даже умудрились запастись горючим, слив бензин из бака разбитого грузовика. Колонна, в которой они оказались, то двигалась, то замирала на узкой, извилистой, разбитой дороге, которая выползала из Эс-Саллума и поднималась к Киренаикскому нагорью. Далеко внизу белели остатки стен, живописно разбросанные по берегам бухты, которая своей формой напоминала замочную скважину. Ярко-зеленая вода с приближением к обожженной земле меняла цвет на голубой. На дне покоились останки кораблей, словно свидетельства давно уже отгремевших войн. Легкая зыбь чуть размывала их контуры.
Тик у пилота все усиливался, и теперь он постоянно пытался поймать свое отражение в зеркале заднего обзора, чтобы уловить момент начала подергивания и как-то изучить его. У пилота ничего не получалось, он злился, а прошлой ночью, засыпая, орал благим матом. Гарденбурга он уже порядком утомил.
Внизу, в городе, появились хотя бы первые признаки восстановления порядка. Вокруг Эс-Саллума стояли зенитки, два батальона пехоты окапывались на восточной окраине, генерал ходил вдоль берега и, размахивая руками, отдавал приказы.
Из растянувшейся на километры колонны выводилась бронетехника, которая сосредоточивалась в резервной зоне, за позициями пехоты. С того места высоко в горах, где они сейчас находились, было видно, как внизу маленькие человечки заливают в баки горючее, пополняют боезапас.