– Да, господин лейтенант, – ответил Кристиан.
– Но я загубил бы себя, – донеслось из-под бинтов. – Женщина – это настоящая ловушка. Тут мужчина должен проявлять особую осторожность. Презираю мужчин, которые жертвуют собой ради женщины. Это самый отвратительный способ потакания собственным слабостям. Будь моя воля, я бы сжег все романы, все до единого, вместе с «Капиталом» и стихотворениями Гейне.
В другой раз, в ненастный день, когда окно затянуло серой пеленой зимнего дождя, Гарденбург говорил:
– …После победы в этой войне мы обязательно втянемся в новую. С японцами. Своих союзников надо покорять. Это необходимое условие победы. Почему-то об этом не написано в «Майн кампф», вероятно, автор сознательно опустил этот момент. В конце концов, нужно предоставить какой-то стране возможность развиваться, накачивать мускулы, чтобы всегда иметь перед собой врага, победа над которым потребует немалых усилий. Чтобы стать великой, нация должна постоянно находиться в тонусе. Великая нация всегда балансирует на грани катастрофы и всегда стремится первой нанести удар. Если она теряет атакующий порыв, история начинает заколачивать гвозди в ее гроб. Для любого интеллигентного человека пример тому – Римская империя. Поворотный пункт – тот самый момент, когда люди перестают задаваться вопросом: «Кого мы ударим теперь?» – и начинают спрашивать: «Кто теперь ударит нас?» И поворот этот ведет в пропасть. Оборона – термин, который трус использует для обозначения поражения. Обороной победы не добыть. Наша так называемая цивилизация, сочетающая в себе лень и нежелание умирать, – величайшее зло. Англия – десерт римского обеда. Невозможно наслаждаться плодами войны в мирное время. Плодами войны можно наслаждаться только в последующей войне, или все будет потеряно. Когда англичане огляделись вокруг и сказали: «Посмотрите, что мы завоевали. Теперь давайте все это удержим», – их империя начала рассыпаться. Прежде всего надо оставаться варварами, потому что именно варвары всегда побеждают.
Наши шансы на успех особенно велики. У нас, немцев, есть элита – умный и смелый авангард, у нас также многочисленное и энергичное население. Да, в других странах, к примеру, в Америке, тоже много смелых и умных людей, а население не менее энергично. Но у нас есть одно преимущество, благодаря которому победа будет за нами. Мы послушны, а они нет, и скорее всего никогда не будут. Мы делаем то, что нам говорят, а потому мы – инструмент в руках наших лидеров, который может быть использован для решительных действий. Американцы могут выполнять роль такого инструмента год, пять лет, а потом он сломается. Русские опасны в силу необъятности их территории. Но вожди у них глупые, какими были всегда, и из-за их невежественности энергия населения тратится впустую. Опасность заключается только в размерах территории, но я не верю, что это решающий фактор.
Лейтенант говорил и говорил, не зная устали, словно ученый в университетской библиотеке, зачитывающий вслух любимую книгу, которую уже выучил чуть ли не наизусть. Дождь барабанил по окну, скрывая от глаз гавань. Человек-ожог неподвижно лежал на соседней койке, источая ужасный сладковато-гнилостный запах, ничего не слыша, ни о чем не заботясь, ничего не помня.
– В определенном смысле мое ранение – подарок судьбы, – изрек Гарденбург. В этот день солнце плыло по синему бездонному небу, а вода, воздух и горы, казалось, стали прозрачными, подсвеченными изнутри голубым сиянием. – Так уж вышло, что в армии мне не очень везло, а это ранение означает, что вскоре наши пути разойдутся. В армии я никогда не оказывался в нужном месте. Ты ведь знаешь, что меня лишь однажды повысили в звании, тогда как моих однокашников – пять раз. Жаловаться бесполезно. Дело не в том, что новые звания дают любимчикам или, наоборот, всех оценивают по заслугам. Все зависит от того, где ты оказался в определенный, совершенно конкретный момент. В штабе, из которого твой генерал ушел с повышением. В части, отбившей атаку противника и мгновенно перешедшей от обороны к наступлению. Очень важно то, как составлена депеша и с какой ноги встал утром человек, которому положено ее читать… Нет, двух мнений тут быть не может, с этим мне не везло. А теперь в армии меня не оставят. Офицер с изуродованным лицом только подрывает боевой дух солдат, которыми командует. Это логично. Перед наступлением никто не устраивает роте экскурсию на военное кладбище. Причину объяснять не надо. Но раны на лице могут пригодиться потом, после войны. Я намерен заняться политикой. Собственно, я всегда этого хотел, но предполагал заняться политикой в более отдаленном будущем, выйдя в отставку, а теперь я смогу стать политиком на двадцать лет раньше. Когда война закончится, руководящие посты смогут занять лишь те, кто докажет, что они честно служили родине на полях сражений. Мне не понадобятся медали на пиджаке, такой медалью будет мое лицо. Оно будет вызывать жалость, уважение, благодарность, страх – целый букет чувств. Когда закончится война, нам придется управлять миром, и партия наверняка посчитает, что с таким лицом я буду достоин того, чтобы представлять Германию в других странах.
Меня не тревожат мысли о том, каким будет мое лицо. Когда с меня снимут повязки, я встану и подойду к зеркалу. Я уверен, что увижу что-то ужасное. Но для солдата ужас – такое же оружие, как молоток для плотника. Наша профессия – сеять смерть. И воспринимать это мы должны спокойно. Не просто воспринимать, но и использовать с максимальной для себя пользой. Для реализации целей, стоящих перед нашей страной, нам нужна опустевшая Европа. Это математическая задача, в которой знак равенства – массовые убийства. Если мы верим в истинность ответа, то не должны ни на йоту отступать от математических правил, посредством которых решается уравнение.
Куда бы мы ни приходили, все должны знать: убить для нас – что плюнуть. Это самый короткий путь к господству. Вот и я со временем начал получать наслаждение от убийства, как пианист наслаждается, играя Черни[45], этюды которого позволяют его пальцам сохранить гибкость, необходимую для исполнения Бетховена. Для любого военного готовность убить – самое ценное качество. Если офицер лишается его, он должен уволиться со службы, вернуться к гражданской жизни и пойти в бухгалтеры.
Я прочитал некоторые письма, которые ты отправлял домой, и они возмутили меня до глубины души. Конечно, ты старше меня и дольше подвергался воздействию всех этих идиотских идей, которые исповедовала Европа. Поэтому твои письма и были переполнены рассуждениями о всеобщем мире и процветании, которые должно принести с собой победоносное окончание войны. Эти байки годятся для политиков и женщин, но солдат должен смотреть глубже. Солдату не нужен мир, ведь в мирное время ему только одна дорога – на биржу труда. И он должен знать, что для всех процветания добиться невозможно. Мы можем процветать только в том случае, если Европа будет прозябать в нищете, и такое положение вещей солдат должен лишь приветствовать. Неужели я хочу процветания для безграмотного поляка, который, упившись картофельным самогоном, валяется в грязи на деревенской улице? Надо мне, чтобы вонючий пастух в Доломитах стал богачом? Разве мне хочется, чтобы толстый грек-гомосексуалист преподавал право в Гейдельбергском университете? Зачем мне это? Мне нужны слуги, а не конкуренты. А если не слуги, то трупы. О всеобщем мире и процветании мы все еще говорим только потому, что в определенной мере остаемся политиками. Мы, немцы, стараемся продать себя миру ради никому не нужного и уже выброшенного на свалку истории вотума доверия. Но через десять лет мы покажем, какие мы на самом деле: солдаты, и ничего больше. И тогда мы избавимся от всей этой словесной шелухи. Единственный реальный мир – это мир солдата. Любому другому место на библиотечной полке. Потому что не мир это, а пустые слова и вышедшие в тираж принципы. Мелочные желания и напыщенные речи за банкетным столом, вгоняющие гостей в сон. Десять тысяч полок с книгами не остановят один танк. Библия, должно быть, переиздавалась миллион раз, но патруль из пяти человек на бронеавтомобиле, прибывший в какую-нибудь украинскую деревню, может в течение получаса пятьдесят раз нарушить все десять заповедей и отпраздновать завершение удачного дня двумя ящиками трофейного вина.
Война – самое увлекательное занятие из придуманных человечеством, потому как оно наиболее полно отвечает нашей сущности, ибо по природе своей человек – хищник и эгоист. Я имею право на такие слова, потому что ради них отдал свое лицо, и никто не сможет обвинить меня в том, что я славлю войну, сидя в глубоком тылу.
Я думаю, мы не проиграем эту войну, поскольку не можем себе такого позволить. Но если это случится, причиной будет наша недостаточная жестокость. Если бы мы объявляли всему миру, что за каждый день войны будем убивать сто тысяч европейцев, и выполняли бы свое обещание, как ты думаешь, сколько продлилась бы война? Я говорю не о евреях – все привыкли к убийствам евреев и в той или иной степени тайно радуются нашим успехам в решении этого вопроса. Да и запас евреев в конце концов истощится, как бы тщательно мы ни проверяли родословные наших бабушек. Нет, я веду речь о европейцах: французах, поляках, русских, голландцах, англичанах – обо всех военнопленных. Нам следует печатать на хорошей бумаге списки убитых с их фотографиями и сбрасывать эти списки на Лондон вместо бомб. Мы страдаем только потому, что поведению нашему недостает зрелости нашей философии. Мы убиваем Моисея, но притворяемся, что терпим Христа, и из-за этого бездумного притворства рискуем потерять все.
Перешагнув через угрызения совести, мы станем самым великим народом в истории Запада. Мы можем подняться на вершину величия и без этого, но тогда наш путь займет больше времени и потребует больших усилий. Тащить за собой цепляющийся за дно якорь – нелегкий труд.
Все это я говорю тебе только потому, что ты возвращаешься в армию, а я нет. За последние месяцы мне предоставилась возможность хорошенько обдумать эти проблемы, и теперь мне нужны апостолы. После Первой мировой войны раненый ефрейтор поднял Германию с колен и спас ее от поражения. После этой войны Германии, возможно, потребуется раненый лейтенант, чтобы спасти ее от победы. Ты можешь писать мне с фронта, а я, лежа здесь, на больничной койке, в ожидании, когда мне залечат лицо, буду знать, что мои усилия не пропали зря. Я моложе тебя по возрасту, но гораздо старше по уму, потому что с пятнадцати лет я целенаправленно шел к поставленной цели. Ты же плыл по течению, менял убеждения, поддавался сентиментальности и в результате так и не переступил черты, отделяющей юношу от мужчины. В современном мире человеком разумным может считаться только тот, кто научился сразу и без колебаний доводить любое дело до логического завершения. Мне это уже под силу, тебе еще нет, и если ты этому не научишься, то так и останешься ребенком среди взрослых.