– Ничего! – прокричал Ной. – Ничего! Я все расскажу тебе после войны! А теперь собирай вещи. Нечего нам тут делать!
Руки Хоуп упали, как плети.
– Как скажешь, – смиренно вздохнула она и вновь принялась укладывать вещи в чемодан.
Десять минут спустя она закрыла крышку. Ной вышел из комнаты с чемоданом в одной руке и маленьким саквояжем, в котором он держал чистую рубашку и бритвенные принадлежности, – в другой. Он не оглянулся, выходя в коридор, а Хоуп у самой двери обернулась. Лучи заходящего солнца проникали сквозь щели в жалюзи и окрашивали золотом висевшую в воздухе пыль. Нарциссы так и остались на туалетном столике. Они чуть наклонились, словно засыхающие головки прибавили в весе. А в остальном комната оставалась точно такой же, как и в тот момент, когда она впервые вошла в нее. Хоуп мягко притворила дверь и последовала за Ноем.
Хозяйка стояла на крыльце все в том же сером фартуке. Она ничего не сказала, когда Ной расплатился с ней. От нее по-прежнему пахло потом, старостью и помоями. И во взгляде, которым она проводила солдата и молодую женщину, медленно шагающих по пустынной улице к автовокзалу, читалось сознание собственной правоты.
Когда Ной вернулся в казарму, некоторые солдаты уже спали. Около двери Донелли сотрясал стены пьяным храпом, но никто не обращал на него никакого внимания. Ной снял с крючка вещмешок и вновь тщательно просмотрел его содержимое: запасную пару ботинок, шерстяные рубашки, чистый комплект рабочей одежды, зеленые шерстяные перчатки, банку сапожного крема. Все на месте – кроме денег. Время от времени он резко вскидывал голову, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто за его поисками. Но все спали, оглашая казарму отвратительным храпом. «Вот и хорошо, – подумал Ной, – если бы кто-то наблюдал за мной, я бы его убил».
Он убрал вещи в мешок, достал из тумбочки коробку с писчей бумагой и написал короткое послание. Положив коробку на койку, Ной отправился к канцелярии роты. У двери располагался информационный стенд, на котором вывешивались списки публичных домов, запрещенных для посещения, правила, определяющие, какую форму положено носить в тех или иных случаях, приказы о повышении в звании, поступившие на этой неделе. Имелось на стенде и место для объявлений о пропажах и находках. Ной прикрепил свой листок поверх слезной просьбы рядового первого класса О’Райли вернуть перочинный нож с шестью лезвиями, взятый из его тумбочки. При свете лампочки, висевшей у входа в канцелярию, Ной еще раз перечитал написанное:
«Личному составу роты С… Из вещмешка Ноя Аккермана, рядового 2-го взвода, украдено десять долларов. Я не собираюсь ни требовать возвращения денег, ни выдвигать обвинения. Я хотел бы разобраться с вором или ворами лично, без привлечения третьих лиц. Прошу солдата или солдат, причастных к этой истории, немедленно связаться со мной.
Текст Ною понравился. Когда он отвернулся от стенда, у него возникло ощущение, что он сделал шаг в правильном направлении. Иначе его затянуло бы в трясину безумия.
На следующий вечер, по дороге в столовую, Ной остановился у информационного стенда. Его листок висел на прежнем месте. А под ним белела полоска бумаги с аккуратно напечатанным на машинке текстом:
«Их взяли мы, еврейчик. И ждем тебя.
П. Донелли, Б. Коули, Дж. Райт, У. Димат, Л. Джексон, Э. Райкер, М. Силичнер, Р. Хенкел, П. Сандерс, Т. Брайслфорд».
Майкл чистил винтовку, когда к нему подошел Ной.
– Можешь уделить мне минуту для разговора?
Майкл раздраженно глянул на него. Он устал и, как обычно, ощущал полную беспомощность, имея дело со сложным механизмом старого «спрингфилда».
– Что тебе нужно?
Аккерман не обменялся с ним ни словом с того самого марша, когда Майкл хотел поддержать его.
– Здесь говорить не могу. – Ной подозрительно огляделся. Дело было после ужина, человек тридцать или сорок читали, писали письма, чинили обмундирование, возились, как Майкл, с винтовками, слушали радио.
– А попозже нельзя? – холодно спросил Майкл. – Сейчас я занят…
– Пожалуйста, – только и сказал Ной. Майкл вскинул на него глаза. Лицо Ноя застыло, глаза стали больше и чернее. – Пожалуйста, – повторил он. – Мне надо с тобой поговорить. Я буду ждать снаружи.
– Ладно, – вздохнул Майкл. Он начал собирать винтовку, мучаясь с затвором. Стыдно, конечно, но что делать, если руки-крюки. «Господи, – думал Майкл, чувствуя, как его измазанные ружейным маслом пальцы соскальзывают с непокорных металлических поверхностей, – я могу поставить пьесу, могу со знанием дела поговорить о месте Томаса Манна в мировой литературе, а любой деревенский парень с закрытыми глазами соберет винтовку быстрее меня…»
Он повесил «спрингфилд» на стену и вышел из казармы, вытирая ветошью грязные руки. Аккерман стоял по другую сторону ротной линейки, в темноте, его хрупкий силуэт подсвечивался далеким фонарем. Ной заговорщически помахал ему рукой, и Майкл медленным шагом направился к нему, спрашивая себя: «Почему все психи липнут именно ко мне?»
Как только он подошел к Аккерману, тот сунул ему в руку две бумажки.
– Прочти.
Майкл повернулся, подставив бумагу свету фонаря. Напрягая глаза, прочитал сначала записку, которую Ной повесил на информационный стенд, потом ответ, подписанный десятью солдатами роты. Покачал головой. Перечитал записки вновь.
– И что все это значит? – раздраженно спросил он.
– Я хочу, чтобы ты стал моим секундантом, – мрачным, глуховатым голосом ответил Ной, и Майкл едва не рассмеялся: такая фраза куда уместнее на сцене, в плохой мелодраме.
– Секундантом? – повторил он, чтобы убедиться, что не ослышался.
– Да, – кивнул Ной. – Я буду драться со всеми. Договориться с ними сам не смогу. Сорвусь и наживу себе неприятности. Я хочу, чтобы все было по правилам.
Майкл мигнул. Идя в армию, он, конечно, предполагал, что его ждут разные сюрпризы, но чтобы такое…
– Ты рехнулся. Это же шутка.
– Возможно, – не стал спорить Ной. – Может, мне надоели такие шутки.
– Но почему я?
Ной глубоко вдохнул, потом Майкл услышал шумный выдох. В отсвете фонаря, висевшего по другую сторону ротной линейки, миниатюрный, натянутый, как струна, Ной вдруг показался ему красавцем из какой-то старинной трагедии.
– Во всей роте ты – единственный, кому я могу довериться. – Резким движением он вырвал бумажки из руки Майкла. – Ладно. Не хочешь помочь, хрен с тобой…
– Подожди, подожди. – Майкл почувствовал, что должен положить конец этой дикой и нелепой истории, прежде чем она зайдет слишком далеко. – Я же не сказал, что не хочу.
– Хорошо, – кивнул Ной. – Тогда договорись об очередности.
– Какой очередности?
– Их десять. Или ты хочешь, чтобы я дрался со всеми в один вечер? Нужно установить очередность. Выясни, кто хочет драться со мной первым, вторым и так далее. Мне без разницы, что они там решат.
Майкл молча взял листки из руки Ноя, вновь медленно перечитал список фамилий.
– Ты же знаешь, это десять самых здоровых парней роты.
– Знаю.
– Они все за сто восемьдесят фунтов.
– Знаю.
– А сколько весишь ты?
– Сто тридцать пять.
– Они тебя убьют.
– Я пришел к тебе не за советом. Я прошу тебя все подготовить. Ничего больше. Остальное предоставь мне.
– Не думаю, что капитан это допустит.
– Допустит. С этим сукиным сыном проблем не будет. Об этом можно не волноваться.
Майкл пожал плечами:
– Так о чем мне договариваться? Перчатки мы достанем. Раунды будут двухминутные, насчет судьи…
– Никаких раундов и судей! – отрезал Ной. – Бой заканчивается, когда кто-то не сможет подняться.
Майкл вновь пожал плечами:
– Как насчет перчаток?
– Никаких перчаток. Только кулаки. Есть еще вопросы?
– Нет. Все ясно.
– Спасибо тебе. Дай мне знать, когда переговоришь с ними.
И Ной, не попрощавшись, зашагал по ротной линейке, подчеркнуто расправив плечи. Его силуэт постепенно растаял в темноте. Майкл качнул головой и поплелся к двери казармы, чтобы разыскать первого в списке, Питера Донелли (рост шесть футов один дюйм, вес сто девяносто пять фунтов), который в 1941 году в Майами участвовал в региональных соревнованиях турнира «Золотые перчатки» и дошел до полуфинала в тяжелой весовой категории.
Донелли сшиб Ноя на землю. Ной вскочил, подпрыгнул и дотянулся-таки до носа Донелли. Потекла кровь. Донелли засосал ее уголком рта, на его лице пренебрежение профессионала к любителю сменилось удивлением и злостью. Одной рукой он обхватил Ноя за спину, не обращая внимания на комариные укусы его кулаков, притянул к себе, а второй нанес короткий, страшный удар, вызвавший дружное «ах-х» у молчаливых зрителей. Последовал второй удар, и Ной рухнул на траву у ног Донелли.
– Я думаю, – Майкл выступил вперед, – этого достаточно…
– Пошел к черту, – прохрипел Ной и оторвался от земли, упершись в нее двумя руками.
Покачиваясь, он стоял перед Донелли. Кровь быстро заливала его правый глаз. Донелли ударил Ноя с широкого замаха. В зубы. Вновь раздалось «ах-х». Ноя отбросило на солдат, стоящих тесным кружком. Затем он соскользнул на траву и замер. Майкл подошел к нему, присел. Глаза Ноя не открывались, но он дышал.
– Все нормально. – Майкл, не поднимаясь, взглянул на Донелли. – Поздравляю. Ты победил. – Он перевернул Ноя на спину.
Глаза его открылись. Невидящим взглядом он уставился в вечернее небо.
Круг зрителей быстро распался.
– Это же надо, – донесся до Майкла голос Донелли. – Маленький говнюк расквасил мне нос.
Майкл подсунул руку под спину Ноя и помог тому подняться.
Майкл стоял в туалете, курил и смотрел, как Ной умывается холодной водой. Голый до талии, с огромными красными пятнами на теле. Ной поднял голову. Его правый глаз полностью заплыл, изо рта все еще текла кровь. Он сплюнул, и вместе с кровью в раковину упали два зуба.