– Ной… – Хоуп встала. Решение Ноя вызвало в ней и протест, и облегчение.
– Время истекло, – объявил вэ-пэ, открывая дверь.
Ной шагнул к Хоуп, они поцеловались. Она взяла его руку, подержала у своей щеки.
– Вам пора, дама, – еще раз напомнил вэ-пэ.
Переступив порог, Хоуп обернулась, прежде чем конвоир успел закрыть дверь. Ной смотрел ей вслед. Он попытался улыбнуться, но губы его не слушались. Дверь закрылась, и больше Хоуп его не видела.
Глава 20
– Скажу тебе правду, – вещал Колклу. – Я сожалею о том, что ты вернулся. Ты опозорил роту, и я думаю, хорошего солдата из тебя не сделать и за сто лет. Но клянусь Богом, я попытаюсь, пусть для этого мне и потребуется сломать тебя пополам.
Ной смотрел на бледное пятно, дергающееся на носу капитана. Ничего не изменилось, тот же яркий свет в канцелярии роты, та же глупая шутка, написанная выцветшими буквами на листке, приколотом над столом главного сержанта: «Номер ячейки священника – 145. С жалобами – к нему. Бог вам поможет лучше, чем я». И голос у Колклу тот же, и говорит он те же слова, и пахнет в канцелярии по-прежнему сырым деревом, пыльными бумагами, потной формой, ружейным маслом и пивом. Вроде бы Ной никуда не уезжал и ничего с ним не случилось.
– Естественно, никаких привилегий тебе не будет, – говорил Колклу медленно, упиваясь собственными словами. – Ни увольнительных, ни отпусков. В течение двух следующих недель ты каждый день будешь ходить в наряд на кухню, потом кухня будет ждать тебя каждую субботу и воскресенье. Это понятно?
– Да, сэр.
– Займешь ту же койку, что и раньше. И предупреждаю тебя, Аккерман: чтобы просто остаться в живых, тебе придется прилагать в пять раз больше усилий, чем остальным солдатам. Ясно?
– Да, сэр.
– А теперь убирайся. И чтоб ноги твоей в канцелярии больше не было. Разговор закончен.
– Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр.
Ной отдал честь и вышел. Медленно зашагал вдоль ротной линейки к своей казарме. У него перехватило дыхание, когда он увидел свет в незашторенных окнах, знакомые фигуры, мелькающие за стеклом.
Внезапно Ной обернулся. Остановились и трое солдат, молчаливо следовавших за ним в темноте. Но он их узнал. Донелли, Райт, Хенкел. Ной видел, что они ухмыляются. А потом все трое, рассыпавшись в цепь, угрожающе надвинулись на него.
– Мы – организационный комитет. – Ухмылка Донелли стала шире. – Рота решила устроить тебе достойный прием. Как положено по старинным обычаям. Этим мы сейчас и займемся.
Ной сунул руку в карман и выхватил выкидной нож, который купил в городе по пути в лагерь. Он нажал кнопку. Шестидюймовое лезвие выскочило из рукоятки. Свет уличного фонаря отразился от него холодным, смертельным отблеском. Едва заметив нож, все трое замерли.
– Тот, кто меня тронет, получит перо в бок, – ровным, спокойным голосом предупредил Ной. – Если кто-нибудь в роте прикоснется ко мне, я его убью. Можете сказать об этом остальным.
Он выпрямился и расправил плечи, выставив нож перед собой.
– Пока мы оставим тебя в покое. – Донелли возвысил голос. – Но заруби себе на носу: только пока.
Ной пренебрежительно усмехался, наблюдая, как они развернулись и скрылись за углом. Посмотрел вниз, на длинное, грозное лезвие. Довольный собой, закрыл нож и сунул в карман. Внезапно он понял, что открыл один из способов выживания.
У двери Ной остановился, долго не решаясь переступить порог. В казарме кто-то пел: «Я возьму тебя за ручку, и тогда ты враз поймешь…»
Ной распахнул дверь, вошел. Райкер, чья койка находилась у двери, первым увидел его.
– Господи! – воскликнул он. – Посмотрите, кто к нам пришел!
Ной сунул руку в карман и нащупал холодную костяную рукоятку ножа.
– Эй, да это Аккерман! – крикнул через всю казарму Коллинз. – Вот это сюрприз!
В мгновение ока собралась толпа. Ной попятился и прижался спиной к стене, чтобы никто не мог подойти к нему сзади. Палец его елозил по кнопке, выбрасывающей лезвие.
– Как там на гражданке, Аккерман? – спросил Мейнард. – Хорошо провел время? Небось не вылезал из ночных клубов?
Все рассмеялись, а Ной, весь подобравшись, покраснел, но потом вслушался в смех и понял, что в нем нет ничего угрожающего.
– Господи, Аккерман, если бы ты видел лицо Колклу в тот день, когда ты махнул через забор! – Коллинз улыбался во весь рот. – Только ради этого стоило идти в армию. А как он потом драл жопу Рикетту! – Солдаты загоготали, вспоминая тот, судя по всему, незабываемый день.
– Когда ты удрал, Аккерман? – спросил Мейнард. – Два месяца назад?
– Четыре недели, – ответил Ной.
– Четыре недели! – Коллинз восхищенно покачал головой. – Четыре недели отпуска! Если б у меня на это хватило духу, я бы, клянусь Богом…
– Ты отлично выглядишь, парень. – Райкер хлопнул Ноя по плечу. – Эти недели пошли тебе на пользу.
Ной недоверчиво таращился на него. Еще один подвох, думал он, не выпуская из руки ножа.
– После того как ты сбежал, еще трое ушли в самоволку, – рассказывал Мейнард. – Ты подал всем добрый пример. Потом приехал полковник и перед строем надрал задницу Колклу. Вопрошал, чему он тут учит солдат, если они только и делают, что прыгают через забор. Заявил, что во всем лагере нет худшей роты. В общем, выдал ему по полной программе. Я думал, Колклу вспорет себе брюхо, как самурай.
– Держи. – Бурнекер протянул Ною что-то, завернутое в мешковину. – Мы нашли их у казармы, и я сохранил их для тебя.
Ной медленно развернул мешковину, потом вскинул глаза на широко улыбающегося Бурнекера. Три книги, чуть заплесневевшие, но вполне пригодные для чтения.
Ной медленно покачал головой.
– Спасибо, – только и смог он сказать. – Спасибо, ребята. – И Ной положил книги на койку.
Он не решался повернуться, не мог допустить, чтобы солдаты увидели его лицо. Постепенно он осознал, что заключил персональное перемирие с армией. Заключил на безумных условиях: угрозе ножом и абсурдном престиже бунтаря, не подчинившегося начальству, – но высокие стороны поставили свои подписи на итоговом документе. И теперь, глядя затуманенными глазами на книги, слыша за спиной гул голосов, Ной думал о том, что в конце концов это хрупкое перемирие может перерасти в крепкий союз.
Глава 21
Лейтенанта, командира взвода, убили утром, и когда пришел приказ отступать, Кристиан уже взял командование на себя. Американцы не проявляли особого рвения, а батальон занимал выигрышную позицию на холме с видом на разбомбленную деревню из двух десятков домов, в которой из чистого упрямства оставались три итальянские семьи.
– Теперь я начинаю понимать, как функционирует наша армия. – В голосе, далеко разносившемся в ночной тишине, звучала обида. Взвод шагал, взбивая сапогами пыль. – Приезжает полковник и проводит инспекцию. Возвращается в штаб и докладывает: «Генерал, счастлив сообщить вам, что солдаты обустроены, землянки теплые и сухие, окопы полного профиля, где солдат может достать только прямое попадание. На позиции наконец-то начали регулярно подвозить еду, почта поступает три раза в неделю. Американцы поняли, что вышибить их не удастся, и особо не рыпаются». «Отлично, – говорит на это генерал. – Приказываю отступать».
Кристиан узнал голос. Рядовой Ден. Он взял его на заметку на предмет наложения дисциплинарного взыскания.
Кристиан механически переставлял ноги, а висевший на ремне «шмайсер» с каждым шагом, казалось, все сильнее оттягивал плечо. В эти дни он быстро уставал, и ему постоянно досаждали малярийные головные боли и ознобы, недостаточно сильные для госпитализации, но отравляющие жизнь. Отступаем, выстукивали его сапоги, отступаем, отступаем…
По крайней мере, думал он, в темноте можно не тревожиться из-за самолетов. Это блюдо подадут с приходом дня. Наверное, где-то в Фодже молодой американский лейтенант сейчас с аппетитом завтракает в теплой столовой. Грейпфрутовый сок, овсянка, яичница с ветчиной, настоящий кофе со сливками. Чуть позже он залезет в кабину самолета, взмоет над холмами и обольет свинцом черные фигурки, разбегающиеся от дороги или прячущиеся в кювете. А фигурками этими будут Кристиан и его взвод.
Как же он ненавидел американцев! Причем не столько за пули и самолеты, сколько за яичницу с ветчиной и настоящий кофе. И сигареты тоже, мысленно добавил Кристиан. Помимо всего прочего, у них всегда сколько угодно сигарет. Разве можно победить страну, у которой столько сигарет?
Ужасно хотелось курить. Но в пачке осталось только две сигареты, и теперь Кристиан не позволял себе выкуривать больше одной в день.
Он вспомнил лица сбитых за линией фронта американских пилотов, ожидавших отправки в тыл. Наглые, самодовольные физиономии, и непременно сигарета в уголке рта. «В следующий раз, – решил он, – когда я увижу одного из них, пристрелю, и плевать мне на все приказы!»
Кристиан провалился ногой в яму и вскрикнул от боли, которая пронзила колено и бедро.
– С вами все в порядке, господин сержант? – спросил идущий следом солдат.
– Обо мне не беспокойтесь, – резко ответил он. – Всем идти по обочине! – И Кристиан захромал дальше, ни о чем больше не думая, не отвлекаясь от вытянувшейся перед ним дороги.
Посыльный из батальона ждал их у моста, как и сообщили Кристиану.
Взвод шел больше двух часов, ночь уже сменилась днем. Они слышали гул самолетов по другую сторону цепочки невысоких холмов, но над дорогой, по которой шел взвод, самолеты еще не появились.
Ефрейтор-посыльный прятался в придорожном кювете, который на пятнадцать сантиметров заполняла вода. Он поднялся из кювета мокрый и грязный – ефрейтор явно предпочитал удобствам безопасность. По другую сторону моста расположилось отделение саперов, имевшее приказ взорвать мост, как только его перейдет взвод Кристиана. Мост ничего собой не представлял, его перекинули через сухой овраг с пологими склонами. Взрыв моста задержал бы американцев на минуту-другую, не больше, но саперы упорно взрывали все, что могло взрываться, словно исполняли не