Во время мюзикла героиня в цилиндре и длинных черных шелковых чулках пропела: «Я засверкаю, как звезда, как только вспыхнут вновь огни», – и тут же песню подхватили зрители, три четверти которых составляли американцы.
У майора службы снабжения, который два года работал на Гросвенор-сквер без выходных, случилось прободение язвы желудка. Ему на стол как раз легло донесение с грифом «секретно», где сообщалось, что сто двадцать тонн артиллерийских снарядов калибра 105 мм затонули на корабле класса «Либерти», который держал курс на Саутгемптон, но во время шторма дал течь и затонул в океане.
Пилот бомбардировщика В-17 из штата Юта, который три месяца числился среди пропавших без вести, поскольку его самолет сбили над Лорье, прибыл в «Кларидж», улыбаясь во весь рот и выучив сорок французских слов, потребовал лучший номер и в течение двадцати минут обзвонил шестнадцать друзей, почерпнув их телефоны из записной книжки, с которой никогда не расставался.
Двадцатилетний фермер из Канзаса восемь часов провел в холодном бассейне, учась плавать под водой, чтобы в день вторжения он мог взрывать подводные заграждения, препятствующие подходу десантных судов к берегу.
В палате общин от министра внутренних дел потребовали объяснений, почему американских солдат, обвиненных в изнасиловании, судил и признал виновными американский военно-полевой суд, после чего в соответствии с вынесенным приговором их повесили, хотя в британском законодательстве за изнасилование смертной казни не предусмотрено. А поскольку преступление, безусловно, относящееся к категории гражданских, было совершено против подданных его королевского величества, законодатели полагали, что судить солдат следовало по английским законам.
Доктор философии из Гейдельбергского университета, а ныне рядовой саперных войск армии его величества, провел этот день, окрашивая брезент водонепроницаемым шеллаком. За обедом он по-немецки цитировал Канта и Шпенглера своему однополчанину и обменивался с новобранцем информацией о концентрационном лагере Дахау.
В полдень горничная одного из пансионов в Челси почувствовала запах газа, доносившийся из-под двери одной из комнат. Открыв дверь своим ключом, горничная обнаружила трупы лежащих в постели американского сержанта и англичанки. Утомленные любовными утехами, они заснули, не погасив газовый обогреватель. Муж англичанки служил в Индии, жена сержанта осталась в штате Монтана. Американская армия сообщила жене, что ее супруг скончался от сердечного приступа. В двадцать восемь лет.
Лейтенант Береговой службы позавтракал в клубе, вернулся на базу, сел в свой «либерейтор» и поднял самолет в воздух, взяв курс на Бискайский залив. Больше о нем не слышали.
Спасатель откопал из подвала семилетнюю черноволосую девочку, которую восемь дней назад засыпало там во время налета.
Капрал американской армии, отправившись на ланч, сто одиннадцать раз отдал честь, пока пересекал Гросвенор-сквер.
Шотландец из отряда по обезвреживанию неразорвавшихся бомб осторожно протиснулся между двумя балками и вывернул взрыватель восьмисоткилограммовой бомбы, которая не взорвалась прошлой ночью. После этого в бомбе сорок пять минут что-то тикало.
Двадцатипятилетний американский поэт, ныне сержант инженерных войск, находясь в Лондоне в трехсуточном увольнении и гуляя по Вестминстерскому аббатству, заметил, что останкам любого давно канувшего в Лету дворянского рода отведено больше места, чем целой компании поэтов, включая Китса, Байрона, Шелли. И поэт сказал себе, что, если бы Вестминстерское аббатство находилось в Америке, там лежали бы Гулды, а не Уитмены, Гарриманы, а не Торо[64].
В этот день разные люди тысячу двести раз повторили одну и ту же шутку про американцев:
«– Что вы имеете против американцев?
– В принципе, ничего. Разве что им слишком много платят, они слишком много едят, слишком крикливо одеваются, слишком сексуально озабочены и задержались здесь слишком уж надолго».
Мать троих маленьких детей, отец которых в этот день сгибался в три погибели в окопе под Анцио[65], пережидая минометный обстрел, простояла час сорок пять минут в очереди и вернулась домой с фунтом костлявой трески. Посмотрев на детей, она решила их убить, но передумала и приготовила похлебку из рыбы, одной картофелины и пригоршни соевой муки.
Комиссия из высокопоставленных офицеров английской и американской армий собралась на совещание, чтобы обсудить создание художественного фильма о вторжении в Европу; необходимо было оговорить взаимодействие всех заинтересованных сторон. На совещании представитель королевского воздушного флота поссорился с представителем британских сухопутных сил, представитель 8-й воздушной армии разругался с представителем американского военного флота, представитель американской службы снабжения разозлился на английского капитана, представлявшего Береговую службу. В итоге все пришли к общему решению, что вопрос следует рассматривать на более высоком уровне.
В полдень отделение английских солдат, служивших клерками в военных ведомствах на Беркли-сквер, изучало основы штыкового боя среди бомбоубежищ и поваленных деревьев, в то время как другие клерки сидели на холодных скамьях и ели свой ланч под скупыми лучами солнца.
Английский комитет подготовил тщательно сформулированный доклад, в котором доказывалось, что дневные налеты американских бомбардировщиков не дают никакого результата и являются неоправданным расточительством.
На углах улиц начали продавать первые нарциссы, и истощенные, плохо одетые люди останавливались с замиранием сердца, покупали букетики и несли их на службу и домой.
В Национальной галерее состоялся концерт, трио сыграло произведения Шуберта, Уолтона[66] и Баха.
Забор около Уайтчепела, где в 1942 году большими белыми буквами кто-то написал: «МЫ ЗА НЕМЕДЛЕННОЕ ОТКРЫТИЕ ВТОРОГО ФРОНТА», разобрали на дрова.
В устье Темзы, неподалеку от Индийских доков, матрос торгового флота из Сиэтла молил Бога, чтобы и в эту ночь Он ниспослал воздушный налет. Через два месяца жена матроса ждала еще одного ребенка, а он получал премию за каждый налет, во время которого его корабль находился в порту.
А также утром этого дня четыре миллиона человек отправились в конторы, на заводы, склады, где и трудились не покладая рук с перерывами на чай в десять часов и в четыре часа. Они складывали и вычитали, чинили и полировали, собирали и шили, переносили и сортировали, печатали и раскладывали, приобретали и теряли. Проделывали они все это неспешно, обдуманно, со знанием дела, чем очень раздражали американцев, которым приходилось иметь с ними дело. А по окончании работы они разошлись по домам, и некоторые из них с теми же медлительностью, достоинством и благоразумием погибли при ночном налете.
Через четыре дня после премьеры «Гамлета» Майкла вызвали в канцелярию роты Специальной службы, где он состоял на довольствии, и сообщили, что согласно приказу он должен явиться на пункт пополнения пехоты в Личфилд. На сборы Майкл получил два часа.
Глава 23
Десантная баржа нарезала круг за кругом. Брызги перелетали через борт, растекаясь по и без того скользкой палубе. Солдаты сидели скрючившись, обхватив оружие, стараясь сохранить его сухим. Баржи переваливались на волнах в миле от берега с трех часов ночи. Часы показывали половину восьмого, так что разговоры давно смолкли. Корабельные орудия уже отстрелялись. Авиация отбомбилась. Дымовая завеса, поставленная поперек бухты пролетевшим у самой воды самолетом, опускалась все ниже и ниже. Все промокли, замерзли, всем, за исключением страдающих от морской болезни, хотелось есть.
Ной блаженствовал, сидя у самого борта десантной баржи, сберегая в сухости динамитные шашки, чувствуя, как соленые брызги Северного моря барабанят по каске, вдыхая холодный, свежий утренний воздух.
Учения подошли к логическому завершению. Их полк проводил генеральную репетицию высадки в Нормандии при поддержке артиллерии и авиации, стрельба велась боевыми патронами. Три недели они работали отдельными группами, по тридцать человек на один дот – стрелки, расчет базуки, огнеметчики, подрывники. И сейчас предстояло показать, чему они научились, с чем пойдут в настоящий бой. А потом, как подарок небес, Ноя ожидал трехдневный отпуск. Подписанное командиром разрешение уже лежало в канцелярии роты.
Рядом с Ноем сидел Бурнекер. Лицо его позеленело от морской болезни. Своими крупными руками бывший фермер изо всех сил сжимал винтовку в надежде обрести что-то устойчивое, недвижное в этом качающемся мире. Он кисло улыбнулся Ною:
– Святая корова. Я совсем расклеился.
Ной ответил широкой улыбкой. Последние три недели они с Бурнекером жили душа в душу.
– Осталось недолго.
– А как ты?
– Нормально.
– Я бы сменял закладную на восемьдесят акров земли моего отца на твой желудок.
Над водой загрохотали усиленные громкоговорителями команды. Баржа резко развернулась и, набирая скорость, взяла курс на берег. Ной прижался к мокрому борту, готовый сорваться с места, как только опустят трап. «Может быть, – думал он, прислушиваясь к ударам волн о борт, – может быть, по возвращении в лагерь меня будет ждать телеграмма от Хоуп с сообщением, что все уже позади. Когда-нибудь потом я посажу сына на колени и скажу ему: “В день, когда ты родился, я высаживался на берег Англии, обвешанный двадцатью фунтами динамита”». Ной улыбнулся. Конечно, было бы лучше, окажись он сейчас рядом с Хоуп, но и разлука имела свои плюсы. Волноваться просто не было времени. Так что ему не пришлось мерить шагами коридоры, выкуривая сигарету за сигаретой и прислушиваясь к крикам рожениц. Конечно, такие мысли наглядно показывали, какой он эгоист, но, может быть, это и хорошо, что он сейчас за тридевять земель.
Дно баржи заскрежетало по песку, секундой позже опустился трап. Ной вскочил, чувствуя, как динамитные шашки бьют по спине и бокам, а холодная вода течет по ногам. Он побежал к маленькой дюне и укрылся за ней. Другие солдаты сбегали с баржи, рассыпались по берегу, прячась за низкорослыми кустами, ныряя в ложбинки. Стрелки открыли огонь по доту, построенному на небольшом взгорке футах в восьмидесяти. Команда подрывников подползла к колючей проволоке и установила специальные удлиненные заряды – о