Глава 26
Дым, поднимающийся над горящими сбитыми планерами, заволакивал сырое небо, светлеющее на востоке. Занимался рассвет. Из винтовок и автоматов палили со всех сторон, в небе появлялись все новые самолеты и планеры, стрельба по ним велась из всех видов оружия: зениток, пулеметов, винтовок. Кристиан даже видел, как капитан Пеншвиц, стоя на заборе, стрелял из пистолета по планеру, который врезался в тополь прямо перед позициями роты и загорелся. Находившиеся в нем солдаты, объятые пламенем, резали ножами брезентовые борта и выскакивали на землю.
Все смешалось, все стреляли по всем. Этот бедлам продолжался четыре часа, после чего Пеншвиц запаниковал и повел роту по дороге к морю. Пройдя около трех километров, они попали под обстрел, потеряли восемь человек и повернули назад. По пути потеряли еще несколько человек. В темноте на отставших солдат набрасывались местные жители и затаскивали их в подвалы своих домов. В семь утра Пеншвица застрелил часовой зенитной батареи, с перепугу приняв его за американца. Рота таяла на глазах. Когда же выдалась минута затишья и оставшиеся солдаты укрылись за стенами огромного старинного каменного нормандского сарая, среди откормленных черно-белых коров, которые подозрительно поглядывали на незнакомцев, Кристиан насчитал всего двенадцать человек; среди них не было ни единого офицера.
Потрясающе, мрачно думал Кристиан, поглядывая на коров. Пять часов войны – и от роты ничего не осталось. Если вся армия понесла такие же потери, то война эта закончится к обеду.
Но, судя по доносившимся до него звукам, в других частях с личным составом дело обстояло получше. Армия оборонялась, и оборонялась достаточно организованно. То тут, то там басовито рокотали залпы артиллерийской поддержки.
Кристиан задумчиво оглядывал оставшихся в живых солдат роты. Толку-то от них никакого, подумал он. Один вот начал рыть индивидуальный окопчик, и остальные тут же последовали его примеру. Рыли яростно, благо мягкая земля у стены сарая поддавалась легко. Пять или шесть человек уже зарылись по пояс, вокруг громоздились кучи жирного темно-коричневого суглинка.
Ни на что они не годятся, думал Кристиан. Ни на что. Не единожды он видел охваченных паникой солдат, а потому не питал никаких иллюзий в отношении этой братии. В сравнении с ними Геймс, Рихтер и Ден выглядели храбрецами высшей пробы. Кристиану сначала даже захотелось тихонько выскользнуть из сарая, найти роту, которая действительно сражается, и присоединиться к ней, оставив этих скотов на произвол судьбы. Но потом он нашел лучший выход. «Сегодня они у меня еще повоюют, – мрачно подумал он, – а не то выведу их в открытое поле, под дуло американского пулемета».
Он подошел к ближайшему солдату. Наклонившись, тот сражался к корнем, который откопал на полуметровой глубине. Кристиан дал ему пинка, и солдат ткнулся носом в кучу суглинка.
– Вылезайте из своих нор! – гаркнул Кристиан. – Не надейтесь отсидеться в них до прихода американцев. Вылезайте! Вылезайте! – Он пнул в ребра другого солдата, вырывшего самый глубокий окоп. Сначала тот, словно ничего не слыша, продолжал махать саперной лопаткой, но потом вздохнул и, не глядя на Кристиана, вылез из окопа.
– Пойдешь со мной, – приказал Кристиан. – Остальным оставаться здесь. Поешьте что-нибудь. Другого случая еще долго не представится. Я скоро вернусь.
Толкнув солдата плечом, он направился к дому мимо молчаливых побледневших людей и подозрительно поглядывающих на них коров.
Дверь черного хода, конечно же, заперли на засов. Кристиан забарабанил по ней прикладом автомата. Сопровождавший его солдат, фамилия которого, как наконец удалось вспомнить Кристиану, была Бушфельдер, от этого грохота начал дрожать, как лист на ветру. Ни на что не годится, коротко глянув на него, подумал Кристиан. Ни на что.
И вновь забарабанил в дверь. Послышался скрип отодвигаемого засова. Дверь открылась, на пороге возникла маленькая толстая старушка в выцветшем зеленом фартуке. Зубов у нее уже не осталось, и сухие сморщенные губы заваливались внутрь.
– Мы ни в чем не виноваты…
Кристиан протолкнулся мимо нее, Бушфельдер не отставал ни на шаг. Огромный, широкоплечий мужчина, он, казалось, заполнил собой всю кухню, встав у печи с винтовкой на изготовку.
Кристиан огляделся. Кухня почернела от времени и дыма. Два больших таракана бежали по своим делам по холодной плите. На подоконнике лежал завернутый в капустные листья кусок масла, на столе – большая буханка хлеба.
– Возьми масло и хлеб, – приказал Кристиан Бушфельдеру, затем по-французски обратился к женщине: – Мне нужно все спиртное, какое только есть в доме, мамаша. Вино, кальвадос, водка из выжимок. Попытаешься утаить хоть каплю, сожжем дом и перережем всех коров.
Старуха наблюдала, как Бушфельдер берет хлеб и масло, губы ее возмущенно дрожали. Потом она повернулась к Кристиану:
– Это варварство. Я пожалуюсь на вас коменданту. Он хорошо знает нашу семью. Моя дочь работает в его доме…
– Спиртное, мамаша, – оборвал ее Кристиан. – Быстро!
И угрожающе вскинул автомат.
Женщина прошла в угол, подняла крышку люка.
– Алуа! – крикнула она. Голос ее гулким эхом отразился от стен подвала. – Это солдаты. Им нужен кальвадос. Принеси его. Принеси. Они грозятся убить наших коров.
Кристиан сдержал усмешку. Выглянув в окно, он убедился, что все солдаты на месте. Правда, к ним присоединились еще двое, без оружия. Они размахивали руками и что-то говорили. Остальные слушали, собравшись кружком.
Заскрипели ступени, из подвала вылез Алуа с внушительной бутылью. Ему было лет шестьдесят с небольшим. Типичный нормандский крестьянин, иссеченный ветром, прокаленный солнцем. Его крупные, узловатые, загорелые руки, держащие бутыль, дрожали.
– Вот. Моя лучшая яблочная водка. Я вам ни в чем не отказываю.
– Хорошо. – Кристиан взял кальвадос. – Спасибо.
– Он нас благодарит, – голос старухи переполняла горечь, – но не произнес ни слова об оплате, ни слова.
– Счет пошлите вашему другу, коменданту. – Кристиан широко улыбнулся, наслаждаясь комизмом ситуации. – Пошли. – Он тронул за плечо Бушфельдера.
Солдат вышел за дверь. Стрельба из винтовок и автоматов вспыхнула с новой силой теперь уже совсем близко. Воздух задрожал от рева самолетов, пролетевших мимо на малой высоте.
– Что это? – Алуа нервно покосился на дверь. – Вторжение?
– Нет. – Уже стоя в дверях, Кристиан обернулся. – Маневры.
– А что будет с нашими коровами? – крикнул вслед Алуа. – Где нам укрыть коров?
Кристиан ему не ответил. Подойдя к стене сарая, он поставил бутыль на землю.
– Идите сюда, – приказал Кристиан солдатам. – Выпейте сколько сможете, и пусть каждый второй наполнит кальвадосом фляжку. Через десять минут выступаем. – Он улыбнулся, но ответных улыбок не дождался. Один за другим солдаты прикладывались к бутыли и наполняли фляги. – Не стесняйтесь, – подбодрил их Кристиан. – Государство платит.
Последними подошли двое солдат из другой части. Жадно выпили. Их бегающие глазки налились кровью, руки так дрожали, что кальвадос большей частью попадал не в рот, а на подбородок.
– Что с вами случилось? – спросил Кристиан, когда они поставили бутыль на землю.
Солдаты переглянулись, но ничего не ответили.
– Их часть стояла в двух километрах отсюда, – подал голос Штаух, солдат его роты, который держался рядом, ел чистое масло и запивал кальвадосом. – В двух километрах отсюда, целый батальон. Их захватили врасплох, и в живых остались только эти двое. На них напали американские десантники. Пленных они не берут. Убивают всех. Все пьяные. У них танки и тяжелая артиллерия… – Визгливый, дрожащий голос едва пробивался сквозь месиво масла и яблочной водки во рту. – Их тысячи. До самого побережья все забито их войсками. Организованного сопротивления нет…
Приблудившиеся солдаты энергично кивали, их взгляды метались от Кристиана к Штауху.
– Они говорят, мы тоже отрезаны, – продолжил Штаух. – Связной прорвался к ним из штаба дивизии и сказал, что живых там уже нет. Генерала застрелили, двух полковников закололи штыками…
– Заткнись! – оборвал Кристиан Штауха и повернулся к двум беглецам. – Убирайтесь отсюда!
– Но куда? – спросил один. – Везде десантники…
– Убирайтесь отсюда, – повторил Кристиан, кляня себя за то, что позволил им пять минут общаться с его взводом. – Если увижу вас через минуту, прикажу своим людям пристрелить вас. А если еще раз попадетесь мне на глаза, пойдете под трибунал по обвинению в дезертирстве.
– Пожалуйста, господин сержант…
– Одна минута, – напомнил им Кристиан.
Солдаты переглянулись и зашагали прочь. Потом запаниковали и побежали; они бежали до тех пор, пока не скрылись за изгородью соседнего поля.
Кристиан глотнул кальвадоса. Крепкий напиток обжег горло, но мгновением позже придал ему уверенности и силы. Прищурившись, он холодным взглядом обвел солдат. «Ну, держитесь, мерзавцы, – подумал Кристиан, – будете у меня сражаться, как рота гвардейцев».
– Еще по глотку! – крикнул он. – По глотку – и в путь.
Все выпили, а потом по глубокой канаве, которая тянулась вдоль зеленой изгороди, разделяющей поля, двинулись на восток, на звуки стрельбы.
Быстро шли минут десять, останавливаясь лишь на границе поля или у проселочной дороги. В таких случаях Кристиан или кто-то из солдат выглядывал из-за изгороди, чтобы убедиться, что на другой стороне их не ждет свинцовый дождь, махал рукой, и они продолжали путь. Солдаты держались достойно. Кальвадос, удовлетворенно подумал Кристиан, отличное средство против страха. В солдат словно впрыснули энергию, усталость как рукой сняло, они быстро выполняли приказы, не пугались попусту, даже не открыли беспорядочной стрельбы, когда над их головами пронеслась пулеметная очередь.
«Только бы мне удалось за час довести их до штаба полка, – думал Кристиан, – если, конечно, еще есть штаб полка, и найти офицеров, которые укажут, что надо делать, тогда эти солдаты не будут зря есть свой хлеб».