Бобров молчал, не зная, что сказать. Его, похоже, покупают. А цена?
— Боишься, что с такой репутацией тебя никуда не возьмут? Это можно устроить. Мне нужны люди. Я уже понял, что ты — идеальный номер два. Исполнитель. Я в отличие от Карена, своих людей не кидаю, — Квашнин говорил негромко и почти без эмоций, но Бобров ему, почему-то верил. — Ты можешь заполучить домишко в Барвихе, высокую должность в моем банке, оклад плюс бонусы, как топ-менеджер.
— То есть, все то, что сейчас имеет Карен? Вы ведь мне его место сейчас предлагаете.
— Неглуп, весьма неглуп, — одобрительно кивнул Квашнин.
— И что я должен буду за это сделать?
— О цене договоримся, — небрежно сказал Василий Дмитриевич и откинулся на спинку кресла. — Главное, чтобы было твое согласие. И ты не был бы слишком разборчив в способах достижения цели, как прежде. И еще одно обязательное условие: ты не причастен к кражам в банке.
— Не слишком ли много условий? — вырвалось у Боброва.
— Так ведь и награда достойная, — рассмеялся Квашнин.
«Надо съесть кучу говна», — поник Бобров. «Даже если это говно виртуальное, все равно это говно. Неизвестно, что лучше. Свежевский бы согласился без раздумья».
— Ваш суп, — официант поставил перед ними огромную супницу и поднял крышку. Оттуда пахнуло рыбой и приправами. Квашнин оживился.
— А что, недурно, — сказал он, съев пару ложек. Что до Боброва, у него пропал аппетит.
Какое-то время они, молча ели. Но Бобров понимал, что разговор не окончен. Самое интересное в конце. Квашнин не просто так его приблизил. У Василия Дмитриевича есть какая-то цель.
Стейк Квашнину понравился гораздо меньше супа, и обещанные две тысячи он парнишке не дал. Раздав официантам по зеленой бумажке, Квашнин попросил принести кофе. Они обедали ровно час. Бобров напряженно ждал.
— Ты ведь раньше чуть ли не каждый день ездил к Зиненко, — небрежно сказал Квашнин, попивая каппучино.
— Я… Я хотел… — Бобров не смог сказать «жениться на Нине».
— Понимаю, за барышней ухаживал, — Квашнин тоже не стал уточнять, за какой именно барышней ухаживал Бобров. — А почему перестал ездить? Передумал?
— В банке проверка, — заметался Бобров. — Не до гостей.
— Если ты не причастен к кражам, тебе не о чем волноваться. Живи, как жил. Тебе у Зиненко по-прежнему рады. Анна Афанасьевна каждый раз волнуется: где же Андрюша? Что с ним случилось? Придется, видимо, мне предъявить Зиненкам Андрюшу, живого и здорового, — весело сказал Квашнин.
«Он хочет, чтобы мы вместе поехали к Зиненкам?!» — поледенел Бобров.
— Предлагаю вечером, в пятницу, отметить конец рабочей недели в гостеприимном доме Анны Афанасьевны, — продолжал радоваться Квашнин.
«Почему именно она, а не он, не Григорий Зиненко? Неужели его и впрямь подозревают?!»
— Что молчишь? — Квашнин смотрел на него и ждал ответа. И Бобров дрогнул:
— На пятницу у меня пока нет планов.
— А спасибо за заботу Василий Дмитриевич? — подмигнул Квашнин.
— Спасибо за заботу, — выдавил из себя Бобров.
— То-то.
«Я тряпка, ничтожество», — ругал себя Бобров, сидя в «Майбахе». «Я вел себя позорно. Меня унизили, а я унизился. Зачем он везет меня к Зиненками? Чтобы Нина нас сравнила? Значит, он уверен в себе. Это будет словесная дуэль. Не стреляться же нам с ним? Квашнин покажет Нине, какое я ничтожество. Он сегодня уже это показал. А я… Что я? У меня, как всегда, есть выбор…»
— Я же сказал, повышение, — завистливо прошипел Свежевский, когда Бобров с Квашниным опять прошли через операционный зал. — Ну почему не я? — простонал он.
Квашнин резко обернулся: кто это сказал? И просканировал взглядом с готовностью приподнявшегося Свежевского: вот он я, твой верный пес! Бобров закусил губу. Внутри был могильный холод. Он вдруг вспомнил про таблетку, выпавшую из Осиной руки.
«Надо ее найти», — подумал Бобров. «Она куда-то закатилась. Я обязательно должен ее найти. Иначе я не выдержу…»
…Леонид Байдашев, морщась, читал протокол осмотра места происшествия. В протоколе была куча грамматических ошибок. Об ошибках оперов Байдашев думал скептически: что с них взять? Это ведь Чацк.
Потом Байдашев принялся за каракули эксперта-криминалиста. Пробежал глазами выводы патологоанатома. Все эти документы, точнее, их ксерокопии, он получил без проблем. Взятки в Чацке брали охотно. Тем более что Байдашев умел находить нужные слова: «в интересах следствия», «мы же коллеги», «я сам «на земле» оттрубил», «надо объединить усилия».
Где деньгами, где лестью, а где и откровенным давлением. «У меня такие связи, что…»: многозначительная пауза. Прочитав весь этот мусор, как определил для себя качество оперативно-розыскной документации Байдашев, он, с одной стороны, огорчился, а с другой, воспрянул духом. Доказать, что это было ограбление, ничего не стоит. По главной версии следствия потерпевшая накануне рокового дня взяла из банковской ячейки все свои деньги, и об этом узнал убийца.
Около полуночи, согласно выводам экспертизы, тот пришел в квартиру Надежды Сергеевны Липкиной. Оная квартира находилась на первом этаже. Никто ничего не слышал. Не было криков, потерпевшая сама открыла убийце дверь. На все про все у него ушли считанные минуты. Похоже, что он торопился. Но действовал, тем не менее, аккуратно и четко, и отпечатков не оставил. Все дверные ручки были протерты, и вообще, создалось впечатление, что на генеральную уборку убийца потратил гораздо больше времени, чем, собственно, на убийство. С орудием он тоже заморачиваться не стал. Пользуясь темнотой, тут же, в тесной прихожей, накинул на шею потерпевшей удавку. Прочный капроновый шнурок нашли в ванной комнате, в раковине. Шнурок был… мокрый. Его, похоже, мыли. Но с собой его убийца не забрал, помыл и оставил на месте преступления. Возможно, что там же, в раковине он мыл и руки. Отпечатков, соответственно, в ванной комнате не осталось.
Задушив Липкину, убийца аккуратно обшарил платяной шкаф. Создавалось ощущение, что он прекрасно ориентировался в квартире, и знал, где лежит то, зачем он пришел. Беспорядка было немного, скорее, от спешки.
Как говорится в известном фильме: «без шуму и пыли». Но в отличие от героев фильма, убийце все удалось.
Оставалось установить круг знакомств потерпевшей. Мотив понятен — деньги. Время и место действия тоже. Женщина жила одна, первый этаж, соседки — две почти восьмидесятилетние бабки, одна наполовину глухая, другая слепая. Ночью обе спали. Да и стены в старой кирпичной пятиэтажке были толстые.
Байдашев был уверен, что убийца мужчина. И мужчина роста выше среднего. Эту подсказку Байдашеву дала странгуляционная борозда на шее у потерпевшей. Точнее, несколько таких борозд, потому что шнурок был тонкий. Создавалось ощущение, будто Липкину подвесили на этом шнурке. Потерпевшая была невысокого росточка, меж тем, борозды на ее шее были, во-первых, замкнутыми, что крайне редко бывает при повешении, во-вторых, восходящими к узлу, чего не бывает при удушении. Выходит, высокий мужчина, или парень, напав на ничего не подозревающую Липкину и накинув ей на шею намыленный тонкий шнурок, приподнял ее, пользуясь своей силой и ростом, и подержал в воздухе, пока субтильная Липкина задыхалась, затягивая петлю на ее шее.
«Интересный случай», — пробормотал Байдашев, обратив внимание на эти детали. «И парень интересный».
Круг подозреваемых таким образом сужался. Но проблема была в том, что высоких мужчин на руководящих должностях в «Счастливом» хватало. Тот же директор, Шелковников. Но у Байдашева были и другие приметы.
Он искал убийцу на записях с видеокамер. И еще Байдашев знал, что около полуночи один из «банкетчиков» покидал ресторан. На полчаса, минимум. Байдашев был уверен, что идея убрать Липкину пришла убийце в голову после того, как он узнал, в каком именно ресторане будет банкет. Или убийца сам организовал банкет именно в этом ресторане. Потому что изначально планировал заглянуть к Липкиной, чей дом находился в двух шагах. А речь Квашнина подтолкнула убийцу к решительным действиям. Если до этого он еще колебался, то узнав, что его будут беспощадно прессовать, пошел душить Липкину уже безо всяких колебаний.
«Шнурок», — черкнул в блокноте Байдашев. «Узнать, откуда? Где куплено? Или где убийца его взял? Может там же, в ресторане?»
Он работал по старинке, делая записи в блокноте. Эти записи Байдашев потом, когда дело было раскрыто, уничтожал. Сжигал блокнот в камине, у себя на даче. Память у Байдашева была великолепная, и если что, все детали он мог восстановить по памяти. Но до сих пор не пригодилось.
«Свежевский», — написал Байдашев на одном из листков, вырванных из блокнота. «Он организовывал банкет».
Свежевский был болезненно худ, но роста высокого. И кто его знает? Может, он скрывает, что физически неимоверно силен? Раз преступник сумел целый год безнаказанно воровать из ячеек деньги, значит, хорошо маскируется.
Байдашев мысленно набросал психологический портрет убийцы. Испытывает острый недостаток в деньгах — это раз. Смертельно обижен на что-то или на кого-то — это два. Умен — это три. Отлично маскируется — это четыре. Имеет доступ к ключам из ячеек. Или сам, или через того, кто связан с этими ключами напрямую. Это пять.
Что до внешности… Байдашев не исключал, что убийца состоял с потерпевшей Липкиной в интимных отношениях. Или склонял ее к этому. Надежда Липкина была одинокой незамужней бездетной женщиной. Некрасивой, и к тому же, безработной. Такой мог понравиться любой мужчина. Независимо от внешности и возраста, она была рада, что хоть кто-то скрасит ее одиночество. Разумеется, она боготворила того, кто в итоге стал ее убийцей. Возможно, так ни о чем, не догадавшись, Липкина и умерла. Не успела прозреть. Небось, собиралась со своим воздыхателем переехать на юг, к теплому синему морю. Домишко присматривала.
Байдашев задумался. А что? Мысль.
Где-то же он должен был наследить, этот умник? И Байдашев пошел смотреть место происшествия. Мимо этого дома он уже проходил не раз, идя на съемную квартиру, которую подыскал для него и водителя Пети Свежевский. До гостиницы, в которой остановился Квашнин, от порога этой квартиры Леониду Байдашеву было минут десять быстрой ходьбы. Центр Чацка, как и сам город, был маленьким, его ось, центральная улица, вымощенная брусчаткой в прогулочной пешей зоне, нанизывала на себя все важные объекты: лучший ресторан, гостиницу, кинотеатр, гостиные ряды, как игрушечная пирамида разноцветные кольца. На выезде из города колечко было самое маленькое и безликое: просто круговое движенье. В центре торчал одинокий памятник непонятного вида. То ли стела, то ли творение местного скульптора, который и сам не понял, что именно хотел изобразить.