— И в самом деле, — спохватился Бобров. — Извини.
— Я тебя прощаю, — торжественно сказала Нина. Боброва замутило от ее тона. Его же и сделали виноватым в том, что происходит в доме у Зиненок!
— Я вижу, в твоей жизни произошли большие перемены с тех пор, как мы не виделись, — он, не торопясь обошел красную машину. — Подарок Квашнина, угадал?
— Да, сегодня утром пригнали, — небрежно сказала Нина. — Представляешь, из автомобильного салона в двухстах километрах! У нас в Чацке таких нет, — с тайной гордостью сказала она.
— У тебя разве есть права?
— Я уже записалась на курсы вождения. Да и Василий Дмитриевич обещал быть моим инструктором. Я взяла машину только на таких условиях: он научит меня водить.
— Ого! Ты уже ставишь ему условия!
— Андрей, не цепляйся к словам, — Нина легко сбежала с крыльца и подставила ему щеку.
Она была сегодня красива какой-то нервной, лихорадочной красотой, которая румянит щеки и зажигает глаза. Вместе с тем взгляд делается потерянным. Нина была в джинсах, которые ладно обтягивали ее упругую попку, в простой белой майке-алкоголичке и накинутой поверх джинсовой курточке. Волосы свободно лежали на плечах. В этой простоте было что-то искусственное, как и в Нинином лихорадочном румянце. Бобров едва не обжегся о Нинину щеку, когда дотронулся до нее своими губами. Он понял: сегодня решается многое.
Бобров хотел, было съязвить, и насчет дорогой машины, и по поводу дешевой Нининой майки, но в это время ворота открылись, и в них, словно корабль, вплыл черный «Майбах» Квашнина. Во дворе сразу же стало так тесно, что Бобров и Нина торопливо взошли на крыльцо. Оттуда они смотрели, как из «Майбаха» с огромным букетом красных роз вылезает гигант Квашнин. Он был одет безукоризненно, в костюме, начищенных ботинках, даже при галстуке. Правда, выйдя из машины, где работал кондиционер, и было прохладно, Василий Дмитриевич сразу же расстегнул пиджак.
Нина спорхнула с крыльца и взяла протянутый букет. На этот раз она не передала его ни Маке, ни Касе. Стояла, пряча в красных розах, такие же красные от смущения щеки.
— Вот и все в сборе, — пропела с веранды Анна Афанасьевна. — Прошу к столу.
«И что мы сегодня празднуем?» — хотелось спросить Боброву, но он молчал. Он уже обо всем догадался. От него ждут предложения, хотя не он привез розы, не он подарил Нине такую шикарную машину. Оказалось, что Квашнин буквально завалил семейство Зиненок дорогими подарками.
Кроме Нины, получившей машину, ее младшая сестра, которая давно мечтала проколоть уши, получила золотые серьги. И, похоже, с бриллиантами, хотя Квашнин, смеясь, отмахивался, и цену называть отказывался. Мака получила столько деликатесов, что потерянно молчала, глядя на накрытый стол. Она даже не думала, что есть такие вкусности: миноги, черная икра, осетрина, итальянские сыры и колбасы. И столько свежайшего хлеба, что Мака то и дело нервно сглатывала.
Шурочка получила новый айфон, о котором давно мечтала. Самую последнюю модель. Анна Афанасьевна, судя по всему, просто получила деньги на хозяйство. Но много. А Бетси…
«Неужели и она продажная?» — в ужасе думал Бобров, глядя, как оживились Зиненки, рассаживаясь за столом. Боброва посадили рядом с Ниной, Квашнин обосновался напротив.
— Вы обдумали мое предложение, Елизавета Григорьевна? — разрешил Квашнин вопрос с подарком для Бетси.
— Это слишком щедрое предложение, Василий Дмитриевич, — с вызовом ответила та. — Английский класс, оборудованный как в элитном московском лицее. Чем мы заслужили?
— Наш банк хочет выступить спонсором вашей школы. В конце концов, дети наше будущее, в кого вкладывать деньги, как не в них? — вкрадчиво сказал Квашнин.
«Как точно он угадал ее слабое место», — в ужасе подумал Бобров. «Бетси ничего не надо, она ничего у Квашнина и не возьмет. Но ее ученики… Как он верно все угадывает!».
Сделка, похоже, состоялась. Со стороны Зиненок нет никаких препятствий. Нина тоже согласна. Бобров вдруг вспомнил рассказ Свежевского. Все должно быть благопристойно. Новую любовницу Квашнина вместе с ее супругом введут в дом. Они станут «семьей».
«А будет ли первая брачная ночь?» — мрачно подумал Бобров. «Или у нас с Ниной с самого первого дня будут раздельные спальни? Позволят мне до нее дотронуться, или я так и ограничусь этими дружескими поцелуями в щеку? А как же «Горько!»? А свадебное путешествие? Мы что, поедем туда втроем?» — он скептически посмотрел на Квашнина.
— Вы сегодня слишком щедры, Василий Дмитриевич, — Бетси сердито закусила губу. — Разве какой-то праздник?
— Как знать, Елизавета Григорьевна, как знать, — Квашнин и здесь угадал.
Бетси тот камешек, который попал в его начищенный до блеска ботинок, и будет весь вечер мешать. Куда бы Квашнин ни пошел, и что бы он ни сказал, его будет преследовать осуждающий взгляд средней сестры Зиненко. А с ней здесь считаются, потому что она умна. И в Чацке считаются, Елизавета Григорьевна здесь лучший учитель английского. Нина тоже поглядывает на сестру смущенно. А та…
Квашнин соединил Боброва и Бетси внимательным взглядом. А они пара. Сами этого не понимают, инстинктивно тянутся друг к другу, но Боброву мешает Нина, и Бетси тоже, похоже, мешает Нина. Которая сияет сегодня красотой, как всегда, затмевая своих сестер. Рядом с Ниной трудно заметить другую женщину, и с этим ничего не поделаешь.
— За что пьем? — нервничая, спросил глава семейства Зиненок.
Это была его первая реплика, Бобров вообще удивился, что он здесь, за одним столом с Квашниным. Но, видимо, обстоятельства того требовали.
— А нужен повод? — Квашнин смерил Григория Зиненко уничижающим взглядом.
— Давайте обмоем Нинину машину! — с энтузиазмом предложила Шурочка.
— Кстати, Василий Дмитриевич, а по какому поводу подарок? — не выдержал Бобров.
— На день рождения, — невозмутимо ответил Квашнин.
— Так ведь до него еще далеко.
— Подарков ко дню рождения никогда не бывает много, — наставительно сказал Квашнин. — Лучше начать загодя.
— Как я понял, вы и в день Нининого рождения планируете быть рядом? В сентябре?
— Все зависит от Нины Григорьевны, — Квашнин посмотрел на нее.
Нина вспыхнула и схватила бокал:
— Давайте уже выпьем!
— За подарок! — подняла свой бокал и Шурочка.
— За щедрый подарок, — подчеркнула Анна Афанасьевна.
Бетси нехотя взяла свой бокал и посмотрела на Боброва. Он, к стыду своему, поднял рюмку, в которую Григорий Зиненко, как и себе, налил коньяка. Подразумевалось, что мужчины будут пить крепкое спиртное. Бобров знал, что его развезет. А Квашнину, чтобы он опьянел, надо много. Гораздо больше, чем всем остальным.
Первая рюмка не сняла напряжения, повисшего на веранде грозовой тучей. Мрачное лицо Боброва, осуждающий взгляд Бетси, и молния ее ехидной улыбки, обращенной к Нине, действовали на всех, кроме Квашнина угнетающе. Он один чувствовал себя в своей тарелке. Григорий Зиненко трясся от страха, Анна Афанасьевна ерзала на стуле. Боялась, что из-за упрямства Боброва и Лизиной неприязни ко всему происходящему сделка сорвется. Нина пока не знала, чью сторону принять. Молчание разрядил Квашнин, спросивший:
— Андрей, тебе не надоело в Чацке?
Эта фамильярность Боброва задела. Он уже видел себя на диванчике в кабинете, в огромном доме, где в одной из спален Квашнин развлекается с Ниной. А он, Бобров, сторожит, чтобы им никто не помешал. Как цепной пес, которому кинули сахарную косточку. В нем все словно взорвалось. И он с вызовом сказал:
— Нет, не надоело.
— Странно… А Карен говорил, ты ехать не хотел. Что же тебя здесь держит? Или кто? Ты не стесняйся, скажи. Мы все ждем.
— Мне нравится город. Люди нравятся. Все нравится.
— Может быть, не люди, а один человек? Точнее, одна девушка, — Квашнин посмотрел на Нину. — А тебе нравится в Чацке?
— Честно сказать, не очень, — ответила та. — Мне кажется, я его переросла.
— Мудро, — кивнул Квашнин. — Провинция подходит далеко не всем. Ты ведь, Андрей, коренной москвич. С прекрасным образованием. У всех случаются осечки.
— Осечки?! — взвился Бобров. — Я ограбил государство больше чем на миллиард!
— Андрей! — Анна Афанасьевна взялась рукой за сердце. — Что ты такое говоришь?! И в присутствии Василия Дмитриевича!
— А он в курсе. По-моему, все в курсе. Вся Москва.
— И где ж он, этот миллиард? — нервно сглотнул Григорий Зиненко.
— Не у меня уж точно, — мрачно сказал Бобров.
— И не надоело тебе, Андрей, что ложку все время проносят мимо рта? — прищурился Квашнин.
— Вопрос, что в ложке. Не все деньги одинаково полезны, — огрызнулся Бобров.
— Ты капризничаешь, Андрюша, — ласково сказала Анна Афанасьевна. — Потому что ты никогда не жил в бедности. У тебя нет детей, которых надо поднимать, нет мужа, который… — она осеклась, кинув испуганный взгляд на хозяина дома.
— Мама, что ты такое говоришь?! — вскинулась Бетси. — Андрей страдал, он… — она тоже резко замолчала.
— Страдания душевные не идут ни в какое сравнение с физическими, вы это хотели сказать, Елизавета Григорьевна? — Квашнин тяжело посмотрел на Бетси. — Перед вами сидит больной человек. У меня сахарный диабет, повышенное давление, огромный лишний вес. Вы по сравнению со мной не ходите, а летаете. Но я, по-вашему, не так несчастлив, как обожаемый Андрюша. Вы, верно, думаете, что я вообще не страдаю. Потому что у меня есть деньги? Много денег? Так что мешает вашему Андрюше заработать столько же и облегчить свои страдания?
— Это вопрос совести, — тихо сказала Бетси.
— В таком случает ваш Андрюша редчайший экземпляр. — Квашнин откинулся на спинку плетеного кресла и достал огромный носовой платок. Промокнув им лоб, он продолжил. — Впрочем, я знаю еще одного такого идеалиста. Умнейшего человека, который вбил себе в голову, что его ум обогащает и без того богатых мерзавцев. А народ оскотинивает. И который сам превратился в скотину…
— Не сметь! — Бобров вскочил. — Даже вы не смеете так говорить о Мартине!