олоконникова еще не было, в провинции, как всегда не спешили. Единственное, чем удалось разжиться Байдашеву, это информацией о собственном звонке в полицию, и о том, что кто-то подставил Андрея Боброва.
«Я и сам это знаю, идиоты», — еле сдержался он. Бобров оказался везунчиком, и это взбесило Леонида Байдашева окончательно. Кроме того, что он потерял единственную нить, ведущую к вору, ему еще и сдали каре против трех тузов и джокера Боброва. Даже шельмуя, Байдашев оказался против джокера бессилен. Ну, кто же знал, что хозяйка зайдет к Боброву за деньгами именно в тот момент, когда в рабочем городке, в гаражах, убьют Толоконникова, сделавшего дубликаты ключей от ячеек?
Надо было что-то делать, но что?
Леонид Байдашев был опытен и умен, и он правильно оценил свои шансы. Если он не управится до конца недели, Квашнин его, конечно, не выставит на улицу. Но доверять перестанет. И начнет присматривать другую кандидатуру на должность Леонида Байдашева в службе безопасности холдинга, в который входит, в том числе и банк «Счастливый» со всеми его филиалами. Должность прямо скажем, не пыльную, ибо Байдашев подчиняется напрямую Василию Дмитриевичу Квашнину, и никому больше. Сотрудник для особых поручений, с таким окладом, которому позавидуют и чины повыше. Байдашев это ценил, и местом своим дорожил. За такой грубый просчет, какой случился в Чацке, его запросто могут сместить. Ничего ему, разумеется, не говоря, балуя премиями и симулируя полное доверие. Байдашев прекрасно знал, как это делается. Незаслуженная премия — первый звоночек. Когда поощряют провалы, это ничего хорошего не сулит.
Байдашев решил, что он будет имитировать бурную деятельность и если надо врать. Врать беспрестанно. И если уж так случится, что он не управится в срок, то у него на руках будут убедительные доказательства против человека, которого он, Байдашев, выберет на роль преступника. Надо назвать Квашнину имя — он его назовет.
— И что, ни одной зацепки? — кисло спросил он у огромного парня с маленькими глазками и низким лбом. Того самого опера, который сливал Байдашеву информацию по делу о кражах и теперь уже двух убийствах, случившихся за последнюю неделю в тихом провинциальном Чацке. За деньги, разумеется, сливал. — Как же так, Паша? — он старался говорить мягко, но его речь лишь на слух была, как замшевая шкурка. Байдашев обрабатывал Пашину сознательность наждаком. Деньги берешь? А за что?
— Утром дело было, — замялся опер. — Чуть ли не на рассвете. Толокно спал в своем гараже. У убийцы, похоже, был ключ. Он взял Толокно тепленьким.
— Так. Отпечатки?
— Отсутствуют, — громила шмыгнул носом, как сопливый пацан. — Он их самогоном… Того… Все поверхности, которых успел коснуться, облил.
— Пустая бутыль?
— Не нашли, — уныло казал Паша.
— А искали? — съязвил Байдашев.
— Че мы тут, Пинкертоны? — огрызнулся Паша. — Работаем, как можем.
— Ого, какие слова мы знаем! Нет, ты не Пинкертон. Ты… — он хотел выругаться, но сдержался. — Друзья, родственные связи?
— Так он же это… — оживился Паша. — Троюродный брат Зиненко. Вы вроде интересовались…
— Стоп! — Байдашев замер. — Какого Зиненко? Григория? — тоненьким голоском, боясь спугнуть удачу, спросил он.
— Ага.
— Выходит, они общались? Поддерживали отношения?
— Зиненко не раз видели в гаражах, в рабочем городке, — кивнул Паша. — У него ведь хозяйство. А Толокно был знатный мастер. Если бы не пил — цены бы ему не было. А так, за бутылку самогонки у него можно было, что хошь заказать. Он и по металлу, и…
— Стоп! — вновь скомандовал Байдашев. — А ты говоришь, ничего нет!
— Так ведь Чацк — городок маленький. Здесь все всем родня. Мало ли кто к Толокну в гаражи таскался?
— Но не все, кто к нему ходил, работают в «Счастливом», — напомнил Байдашев. — Убийца четко все рассчитал. Преступная группа состояла из трех человек. Сотрудник банка «Счастливый» на руководящей должности — координатор. Мозг. Который знал, кто из Чацких нуворишей хранит деньги в ячейках. И в каких именно. Мозг преступной группировки наверняка имел доступ к видеокамерам из хранилища, или к записям с них. Липкина — исполнитель. Толоконников — «хакер», говоря современным языком. Который делал дубликаты ключей. И делал их мастерски. Ни одной осечки, заметь!
— Так ить я и говорю: руки золотые. Пил только.
— Когда Василий Дмитриевич своей речью на банкете вора напугал, тот решил убрать сообщников. Сначала Липкину. Это ему было проще. Она была в него влюблена. Толоконников, видимо, запил. Ему бы дураку в полицию пойти, да алкаши ее боятся, как огня. Водка — лучшее лекарство от страха. Толокно и глушил ее литрами.
— Не водку, самогонку, — поправил Паша.
— Я про градусы говорю, — усмехнулся Байдашев. — Водяра, самогон… Не просыхал он, похоже, с того дня, как Липкину убили. Но как только убийца узнал, что я хожу по гаражам… Кстати, а откуда он узнал? — Байдашев вопросительно посмотрел на Пашу.
— СкАжите тоже, — оскалился тот. — Я ж говорю: в Чацке все всем родня. Новостей у нас мало, а тут москвач по гаражам ходит! Мастера ищет.
— Но он же преступник!
— Он тока ключи делал, — опять шмыгнул носом Паша. — Не убивал же. Мужик деньгу зарабатывал. Потому как с работой у нас туго…
— Так и ты что ли, на его стороне?!
— Я на стороне закона, потому как при погонах, — сурово сказал Паша. — Но чисто по-человечески…
— Вы все здесь — ненормальные, — покачал головой Байдашев. — Мне не понять провинциальную этику. Хотя я сам не москвич. То есть, теперь уже москвич.
— Оно и видно.
— Что ты сказал?!
— А ничего. Ведете себе повсюду, как хозяева. И еще удивляетесь, что вас не любят. Что кто-то из наших стукнул Толокну, что его ищут.
— Балда! — Байдашев хлопнул себя по лбу. — Кому позавчера звонил Толоконников?!
— Ну, дочке…
— У него есть дочь?
— У него и жена есть. Плохо живут, то есть, жили, потому как пил он…
— Это я уже понял. Дочери, еще кому?
— Я что помню? — огрызнулся Паша.
— Живо мне распечатку звонков с мобильника Толоконникова! — рявкнул Байдашев. — Потому что в понедельник он звонил своему убийце!
— Есть! — Паша машинально вытянулся. Но потом расслабился: — А че это вы мне командуете? Я вам не подчиняюсь.
— Но деньги ты любишь?
— Кто ж их не любит! У нас тут зарплаты не как у вас, в Москве.
— Все. Хватит, — отрезал Байдашев. — Про Зиненко я уже понял. Теперь хочу знать, кому в понедельник звонил Толоконников.
«Неужели я ошибся?» — думал он, когда получил от обиженного Паши скан распечатки звонков с мобильника потерпевшего. Толоконников звонил только жене и дочери. Больше никому. Жена звонок сбросила, а вот с дочкой Толокно поговорил. Байдашев все больше мрачнел, понимая, что недооценил вора. «Тут что-то не то. Надо идти к Толоконниковым»…
…В отчаянии Нина сама позвонила Квашнину и напросилась на ужин.
— Мы же договаривались, что вечером я приеду к тебе, — напомнил Квашнин.
— Видеть их всех не могу! — в сердцах сказала Нина.
По ее тону Квашнин догадался: что-то случилось. Ему стало любопытно.
— Хорошо, я пришлю за тобой машину, — отрывисто сказал он.
Нина и в самом деле возненавидела весь свет. Мать, которая смотрела на нее с ожиданием, всем своим видом говоря: ну что, надумала? Обжору Маку, растолстевшую за последнюю неделю еще больше от непомерного поглощения деликатесов, привезенных Квашниным. Хихикающую Шурочку, которая носилась со своим новеньким айфоном, как курица с яйцом и постоянно писала то Миллеру, то своим подружкам, то комменты в соцсетях. Касю, задирающую нос перед своими одноклассницам, которым девчонка нагло говорила:
— Мы скоро переедем в Москву. А вы тут останетесь.
Но больше всего Нину раздражала влюбленная в Боброва Бетси. Которая не смогла скрыть своих чувств. Нина накинулась на сестру, как только приехала от Боброва, не получив от него того, что она хотела. И стала ругать его последними словами, а заодно и Бетси:
— Это все ты! Не понимаю, что ты в нем нашла! Он урод! Козел! Импотент!
— Если он не позволяет тебе собой манипулировать, это говорит о том, что он умный, — тихо сказала Бетси.
— Когда мужчина видит голую грудь красивой женщины, он думает не о высшей математике! — в сердцах выпалила Нина. — У нормального мужика на голую грудь встает!
Бетси вспыхнула:
— Ты что, перед ним разделась?!
— Он почти что мой муж!
— Никогда этого не будет, — тихо, но твердо сказала Бетси. — После того, что сегодня у вас случилось — уже никогда.
— Замолчи! — закричала Нина, понимая, что сестра права.
Она пережила такое унижение, что разуверилась в собственной красоте. А вдруг мужчинам надо что-то еще помимо прекрасной фигуры и очаровательного личика? Вдруг, она, Нина Зиненко, всеми признанная мисс Чацк этого «чего-то» лишена? Ей уже хотелось немедленно уехать в Москву.
«Зачем я только придумала этот пикник?» — со злостью думала Нина. «Теперь все станут свидетелями моего унижения. Андрей, конечно, никому не скажет, он не такой человек, но разве здесь, в Чацке можно что-нибудь скрыть? Лиза знает, значит, наверняка будет знать и Гольдман. А он меня терпеть не может».
Когда официант налил им обоим вина, Нина в отчаянии посмотрела на Квашнина и сказала:
— Василий Дмитриевич, давайте отсюда уедем. Немедленно, сейчас.
— А как же праздник? — насмешливо спросил Квашнин. — Я уже потратил уйму денег, Свежевский заряжен, все банковские ждут. Ты же хотела что-то вроде свадьбы.
— Я уже ничего не хочу! — Нина схватила бокал вина и выпила его одним жадным глотком.
«Ого!» — подумал Квашнин. «Похоже на неразделенную любовь. Когда женщина готова кинуться в объятия к первому встречному, чтобы забыть того, кто ее отверг». Ему вовсе не хотелось быть тем самым первым встречным. Он предпочел бы вообще никаких чувств со стороны Нины, чем такие. Одно дело женщину завоевывать, и совсем другое ее утешать. Быть вторым. Компенсировать потери. Квашнин не привык к этой роли, он сам всю жизнь только брал, а не отдавал, и Нина стала вдруг его раздражать.