— Идемте, Мартин, — Бобров потянул заместителя директора из-за стола.
Мартин повис на нем, как плеть. Он уже ничего не соображал и не говорил. Откуда ни возьмись рядом оказался Ося:
— Давай, помогу.
Вдвоем они повели Мартина к своему домику.
— Вроде, все спокойно, — тяжело дыша, сказал Бобров.
— Вроде да.
Кое-как они втащили отключившегося Мартина на второй этаж и уложили на одну из коек со скрипучей панцирной сеткой. Бобров заботливо его раздел и накрыл жидким байковым одеялом. Мартин был все равно, что мертвец. Бобров заботливо нагнулся над ним и прислушался: дышит.
— Нина ушла с Квашниным, — отрывисто сказал он Гольдману, распрямляясь.
— Но ты ведь знал, что так будет. Ты сам так решил.
— Да, но все равно больно, — пожаловался Бобров. — Слушай, у тебя с собой эти твои таблетки?
— Э, нет! — погрозил ему пальцем Ося. — Я вижу, ты хочешь себя убить. Но я тебе не дам. Я Бетси обещал. Мы твои друзья, Андрей.
— Но мне очень больно, — пожаловался Бобров. — Вот здесь, — он положил руку на грудь, слева. — Очень болит, Ося. Ну, сил больше нет.
— Надо терпеть, — мягко сказал Гольдман. — Ложись-ка ты спать.
— Спать?! А как же наше дело!
— Да вот оно, спит, — Гольдман кивнул на трупообразного Мартина.
— А Байдашев, где он? Ты его видел?
— Этот момент я упустил. Олег опять поставил медляк, я пригласил Лизу…
— И перестал что-либо соображать, — сердито сказал Бобров. — Мартин, перед тем, как отключиться, сказал, что Байдашев ушел с женщиной.
— С какой женщиной? — встрепенулся Гольдман.
— Идем, выясним. Там был убийца, крутился возле Мартина, я в этом уверен, но мы успели вовремя. Надо же узнать, кто это. Я боюсь, обвинят Зиненко. Нининого отца.
— А если это и есть Зиненко?
— Я не верю, что он соблазнил Липкину. Зиненко в роли Дон Гуана? Бред!
— Ей ведь было все равно, с кем.
— Да, но ему нет. Сколько уже лет он работает в банке? Да с момента его основания. И — ни одной сплетни. Я справлялся. Чист, как стекло. Примерный семьянин.
— Но тут ведь не любовь, — резонно возразил Ося. — Тут бизнес.
— Если мужик не знает, как подкатывать к женщинам, вряд ли он изменит свое поведение даже ради дела. Тут навык нужен, харизма. Зиненко старый.
— Это ты так думаешь. Липкина тоже была не девушка.
— Ладно, чего гадать? Пойдем, найдем его.
— Кого его?
— Да хоть кого!
— А Нина…
— Забудь! — сверкнул глазами Бобров. — Не произноси это имя больше! — с пафосом сказал он. — Не желаю слышать!..
… — Не так все страшно, да? — Квашнин внимательно посмотрел на Нину.
Она лежала, почти не дыша, в ожидании, когда можно будет встать и исчезнуть в душевой. Все уже было позади. «Я привыкну», — утешала себя Нина. «Он прав: все не так ужасно».
Она ведь смотрела взрослое кино, обсуждала это с подругами, разделась перед Бобровым. И вот он, последний шаг. То, на что Бобров не решился. Нина невольно думала, а как это было бы с ним? Больше нежности, меньше грубости, но в целом, также больно и неприятно. И грязно. Нина брезгливо отодвинулась от кровавого пятна на простыне и просительно посмотрела на Квашнина:
— Я пойду в душ?
Тот кивнул. Нина вскочила. Ей хотелось побыть одной. Теперь самое главное: слова. Что они друг другу скажут, после того, как все случилось, и добилась ли она своего?
Квашнину же невыносимо захотелось курить. Он бросил это дело давно, когда понял, что серьезно болен. И каждая сигарета, как банально это ни звучит, укорачивает ему жизнь. Но сейчас ему было наплевать. Он готов был отдать эти несколько дней, да даже год, лишь бы все было по-другому. Как было у него в юности, когда его любили за него самого. Потому что, черт возьми, парень он был не промах.
Сегодня он понял, что пришла старость. Хотя по возрасту он еще далеко не старик. Но для красивых девушек, таких, как Нина, он не мужчина, а мешок с деньгами, и можно добиться своего, пока есть эти деньги, но это сделка, которая будет немедленно расторгнута, когда денег не станет. Удел стариков за все платить, в том числе, и за плотские радости.
Он хотел, было, немедленно уехать, в крайнем случае, утром, потому что все пьяные, и его водитель тоже. Уехать и обо всем забыть. Шлюшек в Москве хватает. Нина заслуживает того, чтобы ее обмануть. Оставить здесь, в Чацке, после того, как Квашнин от нее все, что хотел, получил. Она холодная и неумелая. Деревянная, зажатая, и робкая, ей бы в бордель, поучиться.
Но потом он подумал, что жизнь все расставит по местам. И за этим любопытно будет наблюдать. Не известно, накажет он Нину больше, если оставит ее здесь, или когда увезет в Москву. Где Нина будет одной из многих. Что до Свежевского, то он подонок, но, слава богу, глуп. Подпишет, не глядя, то, что подсунут. Думая, что ему, Квашнину, нужна Нина. И ради Нины он будет землю рыть, зарабатывая деньги. И делясь с ее мужем, лишь бы обладать Ниной.
Ни один из них не догадывается о его планах. О том, как скверно обстоят дела в «Счастливом». И вообще в стране. Во всем мире. О том, что скоро этот мир рухнет, вместе с его банками, биржами, сырьевыми рынками. Рухнет мировая экономика. И планету накроет черная туча. И все, что случилось сегодня, отойдет в разряд ненужных воспоминаний. Лишних воспоминаний. Которые будут погребены под роковыми новостями.
Вот чего они все не понимают, а он, Василий Квашнин давно уже просчитал. Да, может, еще Мартин все понял и тоже все просчитал. Потому и пьет горькую, зная, что изменить ничего нельзя. Скажи он правду — кто ему поверит.
«У кого бы стрельнуть сигаретку?» — напряженно думал Квашнин, прислушиваясь к льющейся в душе воде. И с досадой подумал, что скоро вернется Нина со своей натянутой улыбкой и жалкими глазами. И ляжет рядом, стараясь почти не дышать. А, скорее всего, начнет обсуждать то, что сейчас случилось. И это еще хуже, потому что обсуждать нечего.
«Мой водитель не курит. Из солидарности со мной. Надо Ленчика найти. Ленчик достанет сигарету. Он все может достать. И ему не стыдно стрелять сигареты. Для Ленчика давно уже нет такого понятия, как стыд», — подумал Квашнин и встал.
Он накинул огромный полосатый махровый халат и пошел искать Байдашева. Когда Нина вернулась в спальню, она была пуста.
Нина без сил опустилась на кровать. «А как же слова?» — подумала она. «Что теперь будет? Он же мне ничего не сказал! И не пообещал. Понравилась я ему, не понравилась? Все ли сделала так? Он ушел. Просто взял и ушел. Господи, что я маме-то скажу?!»…
Квашнин искал Байдашева. Бобров тоже искал Байдашева. Они оба спрашивали у пьяных людей (а теперь пьяны были все) не видел ли кто Байдашева? Поэтому настал момент, когда Квашнин с Бобровым столкнулись нос к носу. То есть, Бобров почти что уткнулся носом в широкую грудь Квашнина.
— Не спится? — иронией спросил тот. — Слушай, у тебя сигаретки не найдется?
— Не курю, — мрачно сказал Бобров.
— А твой друг? Доктор?
— И он не курит.
— Жаль.
— А вам, почему не спится? — ехидно спросил Бобров.
— Курить охота, сил нет. Вот, Ленчика ищу. Он знает, у кого стрельнуть сигаретку, — простецки сказал Квашнин.
— Да вы у холуя своего спросите, у Стасика. Он курит.
— Точно! — обрадовался Василий Дмитриевич. Бобров хотел, было уйти, но Квашнин придержал его за плечо. Сказал: — Не стоит она того.
— Кто? — спросил Бобров, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.
— Подружка твоя бывшая. Вот сестра ее — дело другое. Ты чуть не вытянул пустышку, парень.
— Хотите, чтобы я вам спасибо сказал? — окрысился Бобров.
— Я не хочу, чтобы ты дров наломал. Мне только самоубийц не хватало. И без того перебор с трупами. Впрочем, твои друзья тебе не дадут. Хорошие у тебя друзья, Андрюша, — с сожалением сказал вдруг Квашнин. — А вот у меня их нет. Одни холуи. Я за все плачу: за любовь, за дружбу, за преданность. За все, что ты получаешь даром. Может, в этом и есть справедливость?
Бобров хотел, было съязвить, но из темноты вдруг вынырнул Байдашев. Он был трезв, как стекло, ботинки грязные, одежда помятая, волосы взъерошены, на щеке глубокая царапина. Пока Байдашев лазил в темноте по лесу, его пребольно хлестнуло по лицу веткой. Хорошо хоть, глаза остались целы.
— Я ее не нашел, — хрипло сказал Байдашев, снизу вверх глядя на Квашнина.
— Кого, Леня? — спросил тот.
— Операционистку. Сестру вашей… — Байдашев запнулся и посмотрел на Боброва. — Она исчезла. Объявили медленный танец, вы пошли танцевать с… — Байдашев опять посмотрел на Боброва. — Потом снова был медляк. Народ хлынул на танцпол. Пока я протискивался туда сквозь толпу, девушка исчезла. Мне за спинами было не видно, с кем именно она ушла, — чуть ли не впервые Байдашев пожалел о том, что он не огромен, как его босс, который возвышается надо всеми горой.
«Он ушел с женщиной», — вспомнил вдруг Бобров слова Мартина. «Убийца… Значит, не Байдашев ушел с женщиной, а тот, кто убивает свидетелей…»
— Но почему вдруг Шурочка? — он беспомощно посмотрел на Байдашева. — Выходит, это и есть тот второй член преступной группы, работающий в нашем банке?
— Она заводила Липкину в хранилище, — устало сказал Байдашев. — А та вместо своей ячейки, денег в которой не было, открывала чужую. Дубликатом ключа, которые изготавливал Толоконников. Грабил ячейки клиент банка, а не сотрудник, в том-то и штука. Главаря на видеозаписях нет и быть не может. Он действовал через баб. Через свою любовницу и через дочь. Потому что я думаю, главарь — Зиненко. Но я вычислил его сообщника в банке. Операционистка с ключом — мастером всегда была одна и та же…
— Бежим! — заорал Бобров, не дослушав.
— Стой! Куда?! — вцепились в него Квашнин с Байдашевым.
— Надо найти Шурочку! Она в опасности!
— А где я, по-твоему, был?! — заорал Байдашев. — Обыскался ее! По берегу лазил! В темноте ни черта не видать! Он ее, скорее всего, придушил и утопил. В речку скинул. А там течение — ого-го! Бесполезно. До утра не найдем. Да и утром… Ее могло далеко утащить.